«наконец волны участия, причастие к общему…» наконец волны участия, причастие к общему; наконец существо чувств, тепло присутствия; наконец честность взгляда, вино чествований; наконец пронзительная нежность, ясность дня; ключ от чтения между строк, меж слов, между; ключ от стыда, чистоты (боже, сколько вины); ключ от осторожности, но застигнут врасплох; ключ от всполохов волнений, ролей наоборот; границы окраин длительности, засеянных сот; границы множественных состояний, таянья я; границы отсечения границ, скольжения вдоль; границы телесности, принятия другого как себя. «молочносерое утро рассеивает описания утр…» молочно-серое утро рассеивает описания утр, ветер проговаривает по проводам строки сутр, пророки отправляются на пристань радаров; я замедляюсь… – рано или поздно? — допустим, рано; спешно сорванные кем-то с бельевых веревок флаги совершают абстрактно-полосные фигуры; равновесие сродни отрешенности в мысли; я замедляюсь – как показали руны — миссии «зависли» в противоречиях; при новой встрече — рвение к видимости досрочно по ожиданию, Время перебирает времена, точно вещи в шкафу, умножая и вычитая, пестуя и выхолащивая понимание; здесь рядом Дар – быть рядом. «и всетаки мои стихи – не кормушка…» и все-таки мои стихи – не кормушка для бумажных бесчувственных птиц; ты вдохнешь их чуть глубже в себя — станет душно, влюбишься, не дай боже, умрешь; вот поэтому не испытывай, а изнывай: пепел писем, соленый горячий песок — я не помню тебя; наши дети – зеленый январь, андрогинный янтарный восток, что пошлет… я смотрела, прости, на свободу твою, как она теплится и вспыхивает внутри, ей покажешь ладонь: она сразу с цепи, словно Цербер, срывается – и в крови, не в любви; только я эту кровь люблю больше тебя — все к ней в жажде тянутся сытного света: златогривый грифон перепрыгнул порог, между тыкает единорог, под землей — чихом крот подтвердил сомненье; я не стану, не посмею тебя исправлять — рядом – вечно ворчащая мудрая рать: она знает, как выпрямить и как подмять; я сейчас говорю твоим голосом пауз, но мой – прорывается криком — рядом он стоит, что тот пограничник, солдат, поцелованный в темечко маем на счастье, удачу – так легче до смены стоять – и идти навстречу тебе, наверно; до встречи. «листва поглотила птиц, ветер поет голосом амадины…» листва поглотила птиц, ветер поет голосом амадины, я помню длинно-синий город, сверкавший на солнце, чешуей рыбьей – инеем, вобравший вогнутой линзой парящие в лимбе детский смех и перламутровые слова… вчерашние кони уже перебрались через смерть вплавь; ясным быть – зерна любви подбирать и летами сеять; песня вечности прорывается через серые рваные сети, зов полноглазья огненным шаром катится за горизонт; сон перекрыт удвоением долготы неподвижного тона, свет бликует бездонно, скользя по поверхности ровной, и она во всеглазье разворачивается выпуклой линзой — где-то близко еще звенят ливни, птиц выпустила листва. «всякий предел сумма конечных неопределенностей…» всякий предел сумма конечных неопределенностей логика исчерпывает себя в описаниях факта очередности когда объяснение неизбежно когда объяснение излишне константы спешно маркируют отклонения как деструкции угол смещения синтаксис внесмысловых содержаний геометрия положения кочевание лакун вдоль другого при любой деформации сохраняется какая-то первоформа когда объяснение неизбежно когда объяснение излишне основа готовая к вытеснению за становится непрерывной окрестность множеств синергия повторов и циркуляций «это я – живой проход в твои новые чертоги…» это я – живой проход в твои новые чертоги, где златокудрые нимфы, огнекрылые боги, синеглазые фавны, воинственные кентавры — – все твои армии – какое-то время на пороге топчутся и переминаются с ноги на копыто, меняя свои привычные состояния, а после — разбежавшись, ныряют в перегной корнями, ветвятся и расползаются лианами – цветут, плодоносят тяжелыми и сочными плодами; это я – движение ора из форм и антиформ, сразу со всех четырех сторон и семи дорог, не маячь ни крестом, ни горящей пентадой, они уходят в меня суставами и позвонками, сканируя постепенно регенерацию тканей, — раздваиваясь близнечно на день и на ночь, на чашу земли и на неба перекинутый свод, на кровоточащую Марину и рядового Улая: к какому лицу осуществления ни повернись, «внутренняя собака ровно в полночь…» внутренняя собака ровно в полночь срывается с цепи и убегает в сон — через ее зрачки я вижу явственно знаки движений, ахроматический тон местами – темнее, а местами – светлее; как ты живешь в этой унылой метели кружащихся ритмов, стволов тополей, сплошь порыв и сплошь стремление, прерывистое горение на сквозняке частоты жизни, дыхания, сна?… ты пришла на час; итог – четверть века: я мечтала о сквозном доверии ветра, о преданном самоотречении зеркал — только не продолжай свои вопросы, а лучше беги по прямой летящей стрелой, стремглав – по сферической кольцевой, по возвратной – выходящей из небытия: все перспективы стянуты к точке ноля; всё прекратилось, исчезло, затихло, всё, кроме тебя, галактическая. |
