Она заплакала.

– Ты что?

– Это я от радости. Думала, вдруг ты все-таки не…

Они сели напротив, он взял её руку и тихо спросил:

– Скажи, когда ты поняла, что меня любишь?

– С того момента, как тебя увидела.

– Как? Ты же говорила, что тебе высокие нравятся, да ещё и брюнеты и…

– Это чтобы тебя подзадорить, разозлить, чтобы посмелее стал. А ты так и не расчухался, пока я сама тебе не призналась. Такой ты мне достался, что тут поделаешь.

– А Никите когда скажем?

– Я ему уже написала, пока шла сюда, и он прочитал. Ответил «ОК». Он же немногословен, агент. Нашел человек своё призвание.

– И я тоже сказал, сегодня его видел, он опять уехал в командировку.

– Я знаю. И про странную его болезнь знаю, неожиданно прошедшую. Мне его мама рассказала. Она очень хотела, чтобы мы с ним были вместе, он же меня любит. Ты знал?

Лёва кивнул.

– Дела… – проговорил он, – и как мы будем нашу свадьбу отмечать?

– Тебе и карты в руки. Я сделаю так, как ты скажешь, – улыбнулась Инга.

Он взял её руку и приложил к своим губам.

Семёновна сидела за столом, глядя на экран своего старенького телевизора, и, не прислушиваясь, наблюдала за лысеющим мужчиной лет сорока, с дежурной улыбкой сообщающим новости, которые никоим образом её не волновали. Пульт лежал на другом конце стола, и ей совершенно не хотелось за ним тянуться, чтобы выключить телевизор или переключить на другую программу. Почему-то подумалось о том, сам ли диктор делает себе эту причёску или в парикмахерской, и что ему лучше бы побрить голову налысо, а не зачёсывать редкие волосы, сквозь которые видно кожу головы. Но на самом деле ей было наплевать и на ведущего, и на его проблемы, а вот на свою странную и непутёвую, почти зашедшую в тупик жизнь, как оказалось, нет.

В тот день Семёновне исполнилось пятьдесят семь лет. Получился настоящий день рождения, хоть и пришла к ней лишь Наташа, соседка и по совместительству единственная её подруга, живущая этажом выше, с которой они были знакомы с момента заселения в свои квартиры. И теперь, после ухода гостьи, именинница опять осталась в одиночестве.

Семёновна и Наташа обе были незамужними. Семёновна – среднего роста, худощавая, с русыми прямыми волосами, которые распадались на почти прямой пробор. После сорока, когда увидела у себя седые волосы, купила хну и методом проб и ошибок подобрала почти свой природный цвет. В парикмахерскую ходила примерно раз в четыре месяца, просила подрезать волосы на четыре-пять сантиметров. После стрижки два месяца носила волосы распущенными, а потом убирала в хвост до следующей стрижки.

Наташа – женщина высокая, очень худая и узкоплечая, стриглась коротко, никогда волосы не подкрашивала. От природы она была брюнеткой. Слева седых волос было гораздо больше, чем справа. Поэтому издалека вообще казалось, что у неё на голове клоунский парик. Складывалось впечатление, что в зеркало Наташа заглядывала крайне редко.

Впервые за много лет они посидели за столом, выпили вина и разговорились. И именно после такого доверительного общения Семёновна, вдруг увидев себя со стороны, совсем раскисла.

Стол, застеленный клеенчатой скатертью в мелкий серо-голубой цветочек и заставленный полупустыми тарелками, убирать женщина не торопилась, да и спешить ей было некуда.

На работе её сократили, а пенсия получилась, мягко говоря, небольшая. Все места, не требующие квалификации, были заняты. И теперь, не находя себе применения, Семёновна старалась понять, как же так промчались молодые годы. А может, это всё сон, и вот сейчас она проснётся и пойдет с мамой копать картошку, – как-то не по-взрослому думалось ей, – и не будет никаких своих забот?

Недавно Семёновна устроилась курьером в одну фирму, взяли её неофициально, и даже что-то заплатили. Однако работать там она не смогла из-за огромного количества поездок. В общественном транспорте она чувствовала себя потерявшимся в лесу ребёнком.

Устраиваться снова в детский сад она категорически не хотела.

Для работы контролёром в транспорте была необходима строгость, бойкость, подозрительность и непримиримость, а она была робкой, доверчивой и имела слишком мягкий характер.

Работа кассиром требовала повышенного внимания при обращении с деньгами, за которые необходимо нести ответственность, а это её просто пугало.

Всё, что ей предлагали на бирже труда в течение нескольких месяцев, её не устраивало. Два раза она уже отказалась. Ещё один отказ – и её снимут с учёта.

Также думала Семёновна о том, что, кроме Серёжи, не было у неё ни одного мужчины. Счастья не получилось, а жизни уже почти не осталось. Сидела она и ныла душой, жалея себя, бедную, одинокую, никому не нужную.

В эту однокомнатную квартиру они с Сергеем въехали, когда им было по двадцать шесть лет, они были молоды. Тогда они и стали москвичами.

А когда-то давно, порой ей даже казалось, что не с ней это происходило, Семёновна, проучившись два года в педагогическом училище в тогдашнем Ленинграде по специальности «дошкольное воспитание», перевелась на заочное отделение, чтобы помочь матери, и, вернувшись в свою деревню, устроилась в детский сад в ближайшем посёлке работать нянечкой, а после окончания училища – стала воспитательницей. По молодости, учебу не продолжила. Некому было подсказать, что надо получить высшее образование. Учеба казалась деревенской девушке потерей времени, однако читать книги ей нравилось с детства.

Сергей же приехал в поселок, где работала Семёновна, после службы в армии, и устроился электриком в тот же садик. Встречаясь на работе каждый день, они присмотрелись друг к другу, через несколько лет справили свадьбу, и вскоре после женитьбы уехали покорять столицу.

В Москве молодожёны сначала мыкались по общежитиям, но когда Серёжу взяли электриком в ЖЭК, а Семёновна нашла место воспитательницы в детском садике, им дали служебное жильё. Обычно такие квартиры работникам ЖЭКа выделяли на первом или последнем этаже, а молодожёнам повезло получить на предпоследнем, восьмом. Поскольку детей у них не было, то получили они однокомнатную, зато с большой комнатой с двумя окнами и просторной, как им казалось, кухней. Даже была прихожая и кладовочка, куда умещался пылесос и раскладушка, на случай если гости останутся на ночь. Только гости к ним как-то не ходили, и раскладушку они почти не использовали.

Район, где они получили квартиру, был непрестижный, однако их радости не было предела. Казалось, вот оно счастье, наконец-то, само в руки пришло.

Старой Семёновна себя не считала, но отчего-то щемило внутри и сжималось, то ли от жалости к себе, то ли от непонимания того, что происходило вокруг. Мир преображался так быстро и стремительно, что она уже давно перестала успевать за изменениями и новыми технологиями.

Со временем их квартира из служебного жилья перешла в жилищный фонд, и они с Серёжей её даже приватизировали.

Муж Семёновны всегда любил выпить, а работая электриком, пил всё больше и чаще. Постепенно запил серьёзно и бесповоротно. В результате в сорок с небольшим буквально угас. Человеком он был добрым, безобидным, отзывчивым и абсолютно безвольным. Всем помогал, и зарабатывал неплохо, только деньги все пропивал. Хватало лишь на еду, и то без изысков, и на самое необходимое.

Семёновна пыталась составлять мужу компанию, но выпить могла только немного сухого вина, от более крепких же алкогольных напитков покрывалась красными волдырями, а в таком виде с детьми работать было никак нельзя. Сергей продолжал пить и без неё, а Семёновна от одиночества пристрастилась к чтению. Заводить новых знакомых она не умела, а друзей детства жизнь разбросала по стране, ни с кем из них она отношений не поддерживала.

С соседкой с девятого этажа они приятельствовали, сошлись на почве безвредности характеров, общались нечасто, однако друг друга поддерживали.