То, что хочет Драко, - это не просто шед. Конечно же, нет. То, что хочет Драко, - это что-то напичканное всем подряд и безусловно прекрасное творение. Другими словами, он хочет то, что Рон, полюбивший научную фантастику, называет ТАРДИС.

– Внутри она больше, чем снаружи, – говорит он, когда кто-то признает, что понятия не имеет, о чем Рон говорит. А затем уходит, бормоча что-то о том, кто на Галлифрее будет желанным гостем, а кто - нет.

Эти воспоминания вызывают у Гарри улыбку, и он уходит под воду с головой, позволяя мысленным образам раствориться в спиралях пахнущего ментолом пара.

Когда он добирается до дома Рона и Гермионы, он застает их ссорящимися у плиты, Гермиону - с руками, упертыми в бедра, а Рона - машущего деревянной ложкой. Они, кажется, не замечают его, поэтому он совершенно неподвижно и с интересом слушает их спор. То, что готовит Рон, прекрасно пахнет, а стол сервирован чистой белой посудой, большим блюдом наанских лепешек и, к облегчению Гарри, кувшином с чем-то, что выглядит прохладным и безалкогольным.

– Ты уже достаточно положил, – говорит Гермиона. – Будет невкусно.

– Это моя очередь готовить, и я буду класть столько, сколько считаю нужным, – упрямо ответил Рон, отодвигая Гермиону и поднимая нож.

Теперь Гарри замечает пакет с перчиками чили и улыбается. Он уже чувствует запах специй, чеснока и прочих восхитительных вещей и не может не задаться вопросом, не выбрал ли Рон это блюдо специально для него. Как и его мать, Рон твердо убежден в том, что еда способна исцелить любую болезнь, и он точно так же, как она, непоколебимо верит в способность пряных трав, кореньев и овощей даже из хиленького заморыша сделать пышущего здоровьем крепыша.

– Как Роза? – спрашивает Гарри, прикидывая, сколько острых блюд ее отца девочке пришлось съесть во время болезни.

Оба его друга поворачиваются и пораженно на него смотрят.

– Намного лучше, спасибо, – улыбается Гермиона. – Уложили ее пораньше. Я пойду, проверю, не нужно ли ей чего-нибудь. Рон… просто не клади, хорошо?

Рон невинно моргает, но стоит его жене отвернуться, как он сразу же шинкует еще три перчика и бросает их в кастрюлю. Он радостно улыбается Гарри и проводит пальцами по губам, будто застегивая их на молнию, перед тем, как быстро убрать следы своего преступления и закинуть пакет с оставшимися стручками в шкаф. Гарри торжественно кивает. Время от времени еда Рона ударяет в голову, но она всегда восхитительна и дает сто очков вперед любым попыткам Гермионы.

Съев половину порции самых острых фрикаделек с карри, которые он когда-либо пробовал, он начинает сомневаться в правдивости своего решения. Глаза слезятся, и он откладывает вилку и жадно осушает стакан фруктового сока, позволяя кубику льда мгновенно растаять на языке.

Гермиона сочувственно на него смотрит, а затем продолжает выкладывать йогурт на свою тарелку с многострадальным выражением лица.

– Не вкусно? – спрашивает слегка задетый Рон.

– Восхитительно, – уверяет Гарри, хрустя очередным кубиком льда. – Слегка островато. Но восхитительно.

Рон улыбается и погружает в рот полную вилку карри.

– Я мечтал об этом весь день, – говорит он, вздыхая и слегка пачкая свой джемпер рисом. – Прости. Бегал туда-сюда по родным землям《Гарпий》. Что-то пошло не так с чарами маскировки на Севере… Куча маглов, стоявших на автобусной остановке, видели, как они тренировались… Пришлось ждать Обливиаторов.

– Звучит весело, – говорит Гарри, улыбаясь и чувствуя на себе взгляд Гермионы.

Чувство страха возвращается, и он медленно поворачивается, чтобы посмотреть на нее в ответ. Упоминание работы, похоже, всколыхнуло что-то в ее голове, и Гарри не удивляется, когда из ее уст слышится:

– Ты же не ходил на работу, да?

– Нет, – отвечает Гарри после долгого молчания, в течение которого он не мог решить, хочет ли он рассмеяться или же швырнуть в нее Жалящим проклятием. – Я отправил туда письмо, а потом я… был хорошим. Хорошо себя вел.

Рон фыркает.

– И что же это в себя включает?

Гарри колеблется, а сердце начинает биться быстрее из-за чувства вины.

– Ну… я занимался… хорошими делами. Приятными делами, как ты мне и сказала, – говорит он, и это не совсем ложь. Визит в поместье получился удивительно приятным.

Гермиона откладывает вилку и, кажется, отказывается мучить карри. Она подпирает подбородок и рассматривает Гарри почти материнским взглядом.

– Я даже не знаю. Гарри… Когда ты последний раз правда развлекался?

Он хмурится.

– На прошлой неделе я водил Розу в парк развлечений.

Гермиона переглядывается с Роном.

– Это для Розы было развлечением, а не для тебя, – говорит Рон, смущенно сморщив нос.

– Это было… – начинает Гарри, но Гермиона его перебивает.

– Ты ненавидишь американские горки, – говорит она.

– Что довольно странно, учитывая, насколько сильно ты любишь летать, – вставляет Рон, обменявшись с Гермионой тарелками и принимаясь за ее остатки.

– Ешь хотя бы своей вилкой, – вздыхает она, но затем сдается, слегка ссутулившись.

Впервые за долгое время Гарри понимает, насколько она устала. Под глазами у нее лежат тени, а обычно светящаяся кожа кажется бледной и натянутой. Гарри прикидывает, сколько часов она работала на этой неделе и сколько потратила на участие в домашнем хозяйстве и уходе за ребенком. Короткий миг Гарри чувствует боль от укола ее лицемерия, но затем ловит свое отражение в кухонном окне. Он выглядит ужасно - измотанным и выжатым, как лимон. Он смотрит на Рона, надеясь и одновременно страшась увидеть то же самое и в его лице и позе, но друг лишь пристально смотрит в ответ, выглядя при этом так же, как и всегда.

Почти так же. В голубых глазах плещется тревога, которая заставляет Гарри почувствовать себя маленьким и несмышленым. Его друзья устали от жизненных неприятностей. Разумеется, устали. Их жизнь - ничто без проблем и вызовов судьбы, но сейчас, сидя здесь, на кухне, за обеденным столом и пытаясь поужинать вместе с ним, они выглядят настолько обеспокоенными его состоянием, что Гарри чувствует, что вот-вот разрыдается.

– Папочка? – зовет Роза из дверного проема, и все они поворачиваются, чтобы на нее взглянуть.

Она привлекает внимание раскрасневшимся лицом и веснушчатыми руками, обнимающими ее дрожащее тело. Гарри улыбается ей и получает вымученную улыбку в ответ.

– Я на минутку, – говорит Рон, вытирая губы салфеткой и отодвигаясь от стола.

Он нежно обнимает свою дочь и ведет ее обратно в спальню, бормоча что-то о ловцах нарглов, которые заставляют Розу рассмеяться, а затем закашляться.

Гермиона вздыхает.

– Мы можем починить пробитый череп одним заклинанием, но не можем вылечить обычную простуду.

– Бедная Роза, – говорит Гарри, пытаясь вымыть руки максимально тихо. Последнее, что ему сейчас нужно - это какая-то болезнь.

– Знаешь, стресс - тоже болезнь, – говорит Гермиона, и не в первый раз Гарри задается вопросом, может ли она читать мысли.

Он кивает, сжимая вилку.

– Знаю.

– Мы тебя любим, и это ты тоже знаешь, верно? – говорит она, просверливая в нем дыру взглядом, а затем вытаскивает палочку и блокнот, которые она, очевидно, прятала под столом.

– Да… Погоди-ка, ты что, вмешиваешься? – спрашивает он, улыбаясь слегка нервно.

Гермиона улыбается.

– Называй это как хочешь, – говорит она, а затем комната заполняется мягким светом, пока ее диагностические чары обволакивают его, тянутся к чужой магии и гудят в ушах.

Гарри закрывает глаза. Он медленно и спокойно дышит, пытается расслабить плечи, руки и челюсть, и к тому времени, когда Гермиона просит его снова открыть глаза, ему почти удается убедить себя, что он спокоен.

– Ну? – спрашивает он настолько небрежно, насколько вообще способен.

Еще несколько секунд Гермиона продолжает писать в своем блокноте, а затем поднимает взгляд.

– Я впечатлена, – говорит она. – Твой сердечный ритм снизился на три удара в минуту. Остальные показатели без изменений. Мне жаль.