Как раз вовремя, поскольку наш боевой четвероногий товарищ нацелился оттяпать старческое ухо, несмотря на преклонный возраст и благородные седины. Бегунок застыл с открытой пастью и стеклянными глазами, немного поодаль в похожей позе замерла и лошадь Татины.

Ну, уж раз так для дела нужно, то ладно. Но до сих пор я представляю себе такую картину маслом: я подсыпаю эту травку соседке Катрин, а она меня в течение месяца кормит отборной рыбой и сметаной. Жаль не удалось стянуть травы у отшельника, да и заклинание я произнести бы не смог.

Но помечтать-то я мог!!!

– Ничего с ними не случится, и нечего так на меня таращиться! Они и в самом деле могли ненароком испугаться и забить собой проход, а нам потом что делать? Ждать, пока рачки и это тело скушают или пойти обратно в ту сторону, где раздаются взрывы от молний? Хотя мне кажется, от них вы и уходите! – Кан усмехнулся в бороду.

А этот старичок ох как не прост. И молнии-то он увидел и травку нам подбросить успел, хотел даже искупать и может в лягуху превращаться. Действительно, как шпиону и диверсанту ему цены не было. Павел и Татина только сглотнули, видимо подумав о том же самом, что и я, и согласно мотнули головой.

– Вот и ладушки, заканчивайте с завтраком и складывайте свои пожитки в сумки, нам пора отправляться. Кстати, мальчик, тебе лучше взять кота на руки, а то он может захлебнуться, и потом будет вонять всю дорогу, – с ехидной улыбкой проговорил старец. Интересно, они с Татиной не родственники?

Оскорблено фыркнув, я, тем не менее, подошел к Павлу и потерся об его ногу, чтобы он осознал – какой чести удостаивается. Павел удивленно посмотрел на меня сверху вниз: «Кешка, что с тобой – воспаление ласковости приключилось? Сам подходишь ластиться, позволяешь другим себя гладить. Ты не заболел случайно?».

Эх, Павел, Павел, ничего я тебе тогда не ответил, лишь вспрыгнул на руки и прижался к груди. Хотел еще заурчать как маленький паровоз, но сдержался – Татина или новый, не менее остроумный, товарищ замучили бы потом своими глупыми комментариями. А у меня просто ностальгия неожиданно остро прорезалась, вот и захотелось людского тепла и ласки. Да и в сумке тонуть тоже как-то было не с руки, ведь я еще так мало сделал в этой жизни.

Всё-всё-всё, я успокоился, но с рук не слезу! Давай, иди, отшельник, я следом за тобой на Пашкиных руках!

Кан послушал мое мяуканье, взглядом предложил Павлу засунуть в меня фиолетовую травку, но мой друг лишь помотал головой.

– У него нервы не выдержали немного, но сейчас он взял себя в лапы и готов к водному переходу. Все же он кот и нелюбовь к воде у него в крови, – объяснил присутствующим Павел.

Все покивали и двинулись к тому краю, на который указал нам Кан. Лошади, не торопясь, брели за нами. Отшельник первый подал нам пример, войдя в воду и показав самое глубокое место – там ему было по колено. Затем он немного подвинулся в сторону, пропуская Павла и Татину, которые с некоторым подозрением шли по выступу, ежесекундно обшаривали дно ногой, прежде чем сделать следующий шаг.

Я обреченно вглядывался в черную матовую поверхность, в которую должен буду вскоре погрузиться. Может, лучше было бы тоже пожевать эту травку и потом, подобно зомбированным коням, пофигистически пройти это испытание?

Кан вернулся на берег и что-то там мудрил с костром и подвешенным над ним котелком, бросая в него разные травки, немного картошки и даже оторвал от своей связки пару рыбешек. Я попросил Павла спустить меня на землю, дабы разузнать, чем это таким там занимается отшельник, (если повезет то и попробовать). Павел категорически отказался, сославшись на то, что если бы старик захотел поесть, то позавтракал бы с нами. Этим и пришлось утешиться.

Ну а отшельник, закончив колдовать над котелком, оставил его кипеть и поспешил к нам. Вслед ему понесся упоительный запах ухи, и я готов был отдать все на свете, лишь бы мне позволили снять пробу с этого чудесного блюда. Увы, моим мечтам не суждено было сбыться. Отшельник махнул рукой Павлу, приглашая того погрузиться в воду.

Павел вздохнул, посмотрел на Татину и, покрепче прижав меня к себе, прыгнул в жидкую темноту. Уже в прыжке я набрал в грудь как можно больше воздуха и что есть силы зажмурился, вцепившись когтями в потрепанную Пашкину джинсовку. Темные воды с утробным хрюканьем сомкнулись над нами, и наступила тишина. Только чувствовались Пашкины движения, разгребающие воду и толкающие нас вперед.

Все-таки мы выбрались! Здравствуй, милое солнце!

Не скажу, что это было легко и просто, мне пришлось всаживать в Павла когти, чтобы он не уснул и не захлебнулся по дороге. Нет, он, конечно, потом утверждал, что это я сделал от испуга и страха потеряться в глубине, но уж мне-то лучше знать.

Так вот, мы вынырнули на другой стороне горы, в которую вошли через плавающий вход. То есть пронизали её насквозь, сам удивляюсь до сих пор, как мы смогли это сделать, ведь она была довольно-таки крупных размеров, а прошли мы всего-то ничего. Хотя, если учесть, что Павел поскользнулся в переходе, и мы секунд десять летели куда-то в неизвестность, то вполне может быть, что это и послужило столь быстрому форсированию горы.

– Ква! – первый звук на поверхности.

Нас встретило яркое солнце, чистое небо, заросший ряской пруд и три здоровенные жабы на берегу, которые выпучили огромные глазищи, стоило нам только показаться на поверхности. Вот к ним мы и направились, поскольку в другом месте вылезти было невозможно, так как этот прудик с трех сторон окружали отвесные скалы.

Жабы опасливо попятились от нас, одна, кажется, даже перекрестилась, но не берусь утверждать точно. Может быть, это показалось от недостатка кислорода.

Следом за нами вынырнула самая прекрасная и замечательная (по мнению Пашки, конечно) девушка на свете. Вся в ряске и тине, чумазая как грязь. Уж если она была похожа на русалочку трехнедельного запоя, то какими же должны выглядеть мы – первопроходцы?

Я боялся поднять взгляд на Павла, и прокручивал в голове его образ до погружения, однако не выдержал и все же посмотрел. Что же вполне прилично для новомодного праздника Хэллоуин, да и жабы нас испугались. Хотя, судя по их возрасту и размерам, они многое успели на своем веку увидеть, и мало что их может удивить.

Если вы сможете представить себе утопленника в самой крайней фазе разложения, пролежавшего невесть сколько времени в сточной канаве химического завода, то примерно можно понять, как выглядел Павел. Про свою загубленную шерсть и поникшие усы, к которым пристала ряска, я тактично промолчу.

– Прекрасно выглядишь, Павел, наконец-то вода смогла смыть с тебя налет цивилизации и обнажить твою естественную натуру! – что ж, по крайней мере вредность у Татины осталась прежней и вода не смогла ее разбавить.

– Ну а ты осталась прежней, даже еще красивее стала, хотя это и кажется невозможным! – на выручку Павлу вынырнул отшельник, тоже выглядевший как номинант на лучшую роль в фильме ужасов.

Следом за ним показались лошадиные головы, и мы вынуждены были выбираться на берег, так как места в прудике катастрофически не хватало.

Жабы сплюнули при виде нашей процессии и от греха подальше упрыгали в близлежащие кусты. Отшельник проводил их взглядом и судорожно сглотнул, но потом опомнился и помог лошадям выбираться на берег.

– Вот теперь попрошу вас немного подождать, пока я закончу одно небольшое дельце. Вы пока сможете умыться вон в том ручейке! – с этими словами Кан махнул рукой влево и нырнул обратно в прудик.

– Чур, я первая и за мной не подсматривать! – скомандовала Татина и умчалась в кусты, откуда доносилось журчание ручья.

Мы отвернулись и глядели на то, как солнце своими лучами раскрашивает окружающую нас природу. А солнце уже пробежалось по заснеженным вершинам гор, и теперь опускало теплые лучи на редкие деревья и кусты, которые поднимали и тянули ветви. Попутно оно обогревало и холодные камни, лежащие веками и хранящими в себе множество историй и легенд. Ой, что-то меня на лирику потянуло, а солнышко тем временем дотянулось и до нас, высушивало корку грязи и превращало её в твердый налет.