– Умница, девочка! Да только ведь они проснутся и отыграются на нас за ваши шалости. Вас они вряд ли посмеют тронуть, – сказал человек со шрамом.

Татина только растерянно сморгнула. Неужели и в самом деле так хорошо подействовал набор непонятных слов?

– Ну, во-первых, это сделала не девочка, во-вторых, когда они завтра проснутся, мы будем очень далеко, а в третьих нам нужен Кристан, за ним-то мы и пришли! – ответил Кан.

– Нет уже Кристана, он не вынес побоев и умер. Скоро и нас эта участь постигнет, когда прибудут стражники с нашими помоями на ужин, – пробурчал говоривший. – Даже освободившись от оков, мы никуда не сможем уйти. Ну и пусть, зато умрем свободными, а не в кандалах! Вы со мною, братья? – он прокричал, срываясь на хрип, остальные поддержали его нестройными выкриками. Пятеро уже не толкали рычаги, а просто шли за ними, повинуясь тянущим цепям.

– Но как же так? – растерянно произнес Павел, – Нам же Железер сказал… А как мы домой? А мама с папой?

Казалось, что еще немного и он расплачется, возможно, лишь присутствие Татины удерживало его от этого. Я не выдержал и подошел к нему, без слов заглянул в глаза, и мы поняли друг друга. Павел стер навернувшуюся слезу, погладил меня по голове. Затем взял себя в руки и поднялся со злым блеском в глазах, даже улыбнулся. Окажись сейчас поблизости Гарион, ему бы точно не сдобровать. Кан тем временем расковывал пленников, сшибал им заклепки на кандалах. Молоток с зубилом нашлись неподалеку, но дело продвигалось очень и очень медленно.

– Ничего, Павел, что-нибудь придумаем, попозже. А сейчас надо освободить всех и я буду лишь рад, если ты поможешь в этом нелегком деле. Ай! – Кан сунул ушибленный палец в рот.

Павел повернул лучи на амулете и принял свой обычный облик, но с огненным мечом в руках. Тот полыхал ярче лампочки и сыпал искрами. Пленники шарахнулись от него на всю длину цепей, однако Кан успокаивающе поднял руки, мол, не пугайтесь – свои, и те несколько недоверчиво начали подставлять руки.

– А вы и в самом деле непростые ребята – колдунья, знахарь и маг. Вряд ли Колун знал, какую пакость в свою обитель запускает! – улыбнулся беззубым ртом страшно худой осужденный.

– Это всего лишь стечение обстоятельств. Никакой я не маг, да и Татина не колдунья, лишь понтуется на песке. Вот насчет Кана вы и впрямь угадали, не бойтесь – я аккуратно! – Павел ловким ударом меча перерубил дужки кандалов у запястий худого. Железные браслеты со звоном упали на пол.

– Из этих цепей только мертвых освобождали, – хмыкнул человек со шрамом. – А теперь нам выпала честь уйти отсюда живыми. Жаль не успею внукам об этом рассказать – вряд ли прорвемся сквозь все этажи. До ужина надзиратели очухаются и зададут нам по первое число.

– Ну что за настрой такой? Не будет ужина, все надзиратели, евшие из этого котла, будут видеть красочные сны до завтрашнего вечера. Не даром же я столько лет посвятил изучению трав, – пробурчал Кан, перерубая очередную заклепку.

– Так это ты им подбросил травку? Ну и ловок же ты, старый Кан, тебе бы цены не было, если бы вздумал по чужим карманам шарить, – улыбнулась Татина.

– Спасибо, отец, за такие слова. Уж не надеялся когда-нибудь солнце увидеть, знать вас боги послали нам в награду за мучения, – потирая руки, проговорил очередной пленник. Кан лишь отмахнулся.

Татина в это время срезала мешочки у спящих стражников. Один из них причмокнул губами во сне, и она, сначала испугавшись, что он проснется, отпрянула в сторону, но затем вернулась и отвесила испугавшему ее хороший щелбан. Тот повернулся во сне и мило улыбнулся. Даже стало немного жаль его, не знает, что ждет при пробуждении.

– А пусть они на своей шкуре испытают, каково это – находиться в непонятном состоянии, – сказала Татина в ответ на вопросительный взгляд Кана. – Проснутся и ничем не будут отличаться от остальных пустоголовых.

Кан и Павел освободили людей, и пленники большой гурьбой столпились около подъемника. Один из мужчин дергал за веревочку и снизу доносился скрип и шум поднимающегося ветерана грузоперевозок. Пока ждали его, успели разломать стол и скамью, вооружившись ножками.

Избитые, изломанные, страшно худые пленники горели жаждой свободы. На храпящих стражников никто не обращал внимания. Павел взглянул на меня: «Ну что, Кешка, если сами не можем вернуться, так хоть этих бедолаг вызволим». Я согласно подмигнул моему другу, хороший он парень, хотя и выводит иногда из себя.

Подъемник остановился перед нами, явно удивленный своим скорым возвращением и раздосадованный количеством собравшегося народа. Посовещавшись, мы решили не травмировать ветерана излишними перегрузками, а отправиться группами. На случай засады вперед выдвинулись самые крепкие и здоровые. С ними отправился самый красивый, то есть я. Мои спутники и еще трое шагнули в освобождающий механизм и величаво поплыли вниз. На этот раз подъемник насвистывал какой-то бравурный марш, вроде «Прощания славянки».

Мы спускались и на каждом этаже видели одну и ту же картину – надзиратели спали, пленники крутили. Каждый надзиратель лежал по-своему, с выдумкой, то руку на пленников у стены закинут, то ногу, а те не шевелятся – терпят наверно. Один улегся на троих, как на кровать, и дает храпака, другой наоборот – положил, как одеяло, на себя четверых пленников, видимо он любит тепло и уют.

У каждого надзирателя Татина срезала мешочки, мотивы её действий ясны, поэтому никто ни о чем не спрашивал. Напряженно ожидали полного спуска. А внизу раздавались приглушенные крики…

Пока Татина срезала мешочки, другие люди останавливали пленников. Те покорно отпускали рычаги и садились на пол. Адская машина останавливалась. Остановились и люди, все также пялились бессмысленными глазами перед собой. Они не понимали, почему встали, но, похоже, им было все равно. Их освобождением от цепей решили заняться позднее.

Мы спустились и подъемник, облегченно вздохнув, вновь заскользил вверх. Татина проделала обычную процедуру с надзирателями, их тут лежало аж десять человек, а мы подошли к воротам, из-за которых раздавался крик. По пути освобожденные вооружились более серьезным оружием, подобранным у спящих надзирателей. Исполненные решимости драться до победы или умереть, бывшие пленники дожидались спуска своих товарищей. От них веяло такой энергией, такой отчаянной злостью, что мои когти сами собой стали сжиматься и разжиматься, готовые впиться в того, кто посмеет встать на пути к свежему воздуху и солнцу. Прикованные к барабану подъемника бесстрастно взирали на нас и продолжали крутить колесо.

Старик-подъемник привез оставшихся наверху, те лишь покачивали головами, удивленные увиденным. Крик за воротами затих, зато в моих ноздрях защекотало, и я чихнул – в щель под воротами пополз отвратительно пахнущий зеленый дым.

– Они запалили Костер Тревоги, – сказал человек со шрамом. – Последний раз его поджигали сорок пять лет назад, когда свежеприбывшая партия заключенных подняла бунт. Много народу тогда полегло, весть об этой бойне облетела все королевства. Максимум через сутки сюда прибудут отборные войска, так что нам лучше немного поторопиться.

Все согласились с его словами и, отодвинув здоровенный засов, с боевыми кличами высыпали во двор.

– Орите погромче, может быть разбудите кого, – проворчал стоявший у костра Колун. – А лучше вернитесь обратно в Башню, и я замолвлю за вас словечко. Иначе вас наверняка убьют.

– Колун, а ты почему не спишь? – спросил Кан. – Или похлебка не по вкусу пришлась?

– Язва у меня, вот и питаюсь отдельно ото всех – миролюбиво сообшил Колун. – А ведь я сразу догадался, чьих это рук дело, старый Кан. Я тебя видел еще мальчишкой, когда в горы лазил орков дразнить. Но не поверил сперва своим глазам, а оно вишь как вышло, – он обвел взглядом лежащих как попало коллег, над которыми деловито сновала Татина и горько вздохнул. Потом окликнул нашу егозу. – Красавица, умоляю – сына не трогай! Один он у меня остался, хоть и засранец, но все же родная душа!