— Нет, ребята, давайте гуляйте, наслаждайтесь городом, увидимся в семь.
Deus ex Machina[2]
Вернувшись домой, я обнаружил посылку от телефонной компании, в которой лежал новенький телефон с определителем номера. Я подключил его и стал ждать звонка. Однако мои телепатические способности не сильно развиты, и заставить Филомену позвонить усилием мысли мне удается не больше, чем заставить Брук наконец нормально питаться.
День благодарения
Недавно Франк Приал в своей статье в «Нью-Йорк таймс» размышлял над вечным американским вопросом: какое вино лучше подавать к индейке на День благодарения. Кто говорит — шампанское, кто — шардонне. Франк склоняется больше к Зинфанделю, ну или в крайнем случае молодому каберне-совиньон. Мой отец считает, что правильнее всего «Джони Уокер Блэк» со льдом и содовой или сельтерской. Самое то пробирает через сладкий клюквенный соус, получше всякого вина. Только ни в коем случае не эти отборные односортовые претенциозные виски, благодарим покорно.
Обед на День благодарения в «Сент-Реджисе». По старой доброй традиции мы с мамой мучаемся с бутылкой шампанского. Мама бормочет что-то про «праздничные пузырики».
Даг, старый добрый Даг, хлещет диетическую колу стакан за стаканом, как в последний раз. Брук потягивает мятный чай, как хиппи, которой она когда-то была, рассматривает пищу на столе, или мне так кажется, поскольку она не снимает солнцезащитных очков, что ничуть не отражает последних веяний нью-йоркской моды, о существовании которой она, правда, никогда не знала. Кстати, никто, к моему удивлению, даже не отметил, что Брук в очках, даже отец, который отличается строгостью в отношении норм, форм и манеры поведения за столом.
— Мне нравится День благодарения, — говорит мама.
— А я не расположена раздавать благодарности, — бормочет Брук, — когда в мире столько людей умирает от голода.
— А ты благодари за то, что ты не одна из них, — острит отец, пробуя очередной скотч.
— В Могадишо семья из четверых человек не получает столько протеина за месяц, сколько у вас сейчас на столе.
— Вы, должно быть, видите много страданий, — спрашивает мама Дата. Я не понимаю, какого черта он приперся? Неужели у него нет своей гребаной семьи для этой гребаной индейки?
В ответ Даг стоически пожимает плечами, его короткая шея в этот момент совсем исчезает.
Травма: теория и практика
— В какое время года, или месяца, или чего там еще у вас бывает больше травм, чем обычно? — спрашивает мама.
Отец тяжело вздыхает — реакция человека, привыкшего, но не перестающего удивляться эксцентричности вопросов своей жены.
— Кстати, хороший вопрос, — отвечает обоим Даг. — Больше всего травм приходится на период полнолуния. Травматология просто переполнена в ночь полной луны. И больше всего ножевых и огнестрельных ранений. Я не знаю, как этот феномен объяснить научно, но это в действительности так. Проще объяснить другое: детей из бедных районов привозят в больницу чаще после одиннадцати вечера.
У мамы радостное удивление на лице:
— И почему же это?
— Потому что на телевидении заканчивается прайм-тайм.
— Детки ждут окончания прайм-тайма, чтобы заболеть?
— Я думаю, дорогая, — говорит отец, — что… э-э… друг Брук хочет сказать, что родители смотрят любимое шоу до конца и только потом вспоминают про деток, которым нездоровится.
— Но это ужасно! — возмущается мама. — Даг, неужели это правда?
Даг печально кивает.
— Я полагаю, мы говорим о бедных районах, — говорит отец.
— Хуже с членовредителями, — выходит из своего ступора Брук. — Можете себе представить отделение, полное страдающих и больных людей, а тут парень, который… короче, расскажи им вчерашнюю историю…
— Ну, — начал Даг, — случай довольно интересный, хотя и не уникальный, мы такое и раньше видели. Короче, вчера к нам своим ходом поступил пациент, который держал полотенце в области паха. Мы полагаем, что он потерял около трети своей крови.
— Только не говори, что… — не закончил отец.
— К счастью, сестра нашла его… э-э… пенис и положила в лед.
— Он отрезал это сам себе? — спросила мама.
— Неужели он не умер от потери крови? — удивился я.
— Нет, это забавно и удивительно, но стерильный и перпендикулярный срез вен зачастую закрывается сам по себе, как это было в данном случае.
— Даг провел десять часов в операционной, — добавила Брук.
— Если бы он отрезал пенис по диагонали, фатальный исход был бы более вероятен, поскольку вены…
— Остановитесь, Бога ради! — вскричал отец. — Это что, разговор на семейном праздничном обеде?!
Право, не знаю, я согласен, конечно, со стариком, но у меня вдруг появился здоровый интерес к чернухе, не говоря уже о вдруг возникшей симпатии к Дату, который втянул голову, как напуганная черепаха. К тому же это несправедливо, что ли, что на такого талантливого целителя человеческих тел накричал мой элегантно никчемный отец.
— Да простит нам Бог упоминание грубой реальности жизни за нашей счастливой трапезой, — заключила Брук.
— Даг, вы уверены, — очнулась мама, — что не хотите капельку шампанского? Или вкусный коктейль? Что-нибудь фруктовое с пузыриками?
Еще о напитках
Фактор, который Франк Приал не учитывает в своих размышлениях о напитках, — горючесть и взрывоопасность. Когда после продолжительной паузы встречаются члены семьи и начинают выпивать, ситуация становится действительно взрывоопасной. Может, индейка срабатывает как запал, не знаю. В этом году все началось с того, что я спросил родителей, как они встретились. Вот уже несколько лет я не слышал этой истории, и версия, которую мы услышали на это Рождество, превзошла все мои ожидания.
Мальчик встречает девочку, весна 1955 года
— Мы всегда думали, что мальчики из колледжа Вильямс скучны и неинтересны, — начала мама, потягивая шампанское через трубочку, зажатую между покрытыми старческими веснушками пальцами, — впрочем, именно такими они и были.
Послышался кашляющий нечленораздельный звук со стороны моего отца, который и сейчас походил на скучнейшего студента колледжа, одетого в школьную униформу: голубой блейзер, голубая оксфордская рубашка на пуговицах, форменный галстук, румяное лицо, на котором не видно ни шрамов борьбы с конкурентами по бизнесу, ни печати внутренних терзаний.
— А мы всегда думали, что девочки из колледжа Беннингтон расфуфыренные лесбиянки, — парирует отец, бывший капитан дискуссионного клуба колледжа.
— А еще мальчики из Вильямса были такими толерантными, — подмигивает нам мама, — но стоит признать, что они великолепно выглядели.
Она тепло улыбается моему отцу, который прикидывается, что все это ему неинтересно. Несмотря на вечный загар и курение, моя мать все еще похожа на девчонку: по-детски светлые голубые глаза, длинные, как в Беннингтоне, волосы с проседью, но еще цвета золотой пшеницы.
— Я приехала с Кейси Рэймонд и другими девочками. Кейси была актрисой, позднее она переехала в Нью-Йорк. Последнее, что я про нее слышала, это то, что она вышла замуж за актера, который играл в этом замечательном спектакле, как же он назывался… — нет, это был не Ричард Бартон, но кто-то типа этого? — с надеждой она посмотрела на отца, но тот лишь нетерпеливо закашлял.
— «Камелот», — предложил Даг.
Ну ты-то не лезь, Даг.
Рядом с нашим столиком расположилось японское семейство, не обращающее на нас никакого внимания, увлеченное только своими тарелками. Папа, мама и две строгих девчушки с мальчишескими стрижками, одетых в снежной белизны рубашечки.
— Как бы то ни было, мы приехали, и это было ужасно, все эти грубые, застенчивые, голодные мальчишки в миленьких костюмчиках, стриженые головки, так и норовящие придраться к чему угодно. Слава богу, мы приехали на машине Кейси. Там уже стоял этот автобус из Смита или еще откуда, может, из Холиока, не знаю. Короче, автобус въехал как раз вместе с нами, и мальчики высыпали из него и построились в шрапнель или шеренгу — я все время путаю эти два слова. Шрапнель — это когда стреляют, или стреляют шеренгой? Короче, как-то там они построились.
