Литмир - Электронная Библиотека

Боксеры у меня над головой яростно пыхтели. Я слышала их пыхтение: «Отпусти меня, отпусти меня, отпусти…» Кто-то поставил «Эбби-роуд» «Битлз», и мне захотелось рассказать всем в баре, что на свой шестой день рождения я знала, что праздника у меня не будет, потому что отец считал, мол, глупо отмечать дни рождения, поэтому я украла из местного универмага (просто затолкала за пояс джинсов сзади) две холлмарковские пригласительные открытки в пастельных тонах, разрисовала цветными карандашами и надписала одну Джону Леннону, а другую маме, а на другой стороне написала просьбу: «Пожалуйста, приходите на чай в моем доме на мой день рождения», – и накануне положила их в пустое кашпо на крыльце, а потом пошла внутрь и молилась на коленях у кровати и просила Боженьку прийти и доставить приглашения Джону Леннону и моей маме, я обещала ему, что никогда больше не буду плакать, что всегда буду доедать обед и никогда больше не попрошу даже самого маленького подарка, и в кровать я легла, исполненная невыносимой, подрагивающей радости, благодаря Бога за тяжкий труд, ведь он так устанет, пока будет их разыскивать, благодаря его за то, что он знает, как сильно они мне нужны, и когда я проснулась утром и открытки были в кашпо, мокрые и раскисшие от росы, я их выбросила и не плакала при отце, но позднее в школе разревелась за партой и никак не могла остановиться, поэтому меня отправили к медсестре, и я сказала ей, мол знаю, что Бога нет, а она тогда позвонила моему отцу, чтобы он за мной приехал, и я слышала, как она с ним о чем-то спорит, а потом она сказала возмущенно: «Вы вообще помните, что сегодня у нее день рождения?»

А вместо этого я произнесла – и фраза вылетела у меня изо рта с резкой, бесцеремонной четкостью:

– Бывают дни, когда я забываю, зачем сюда приехала.

Окружающие сочувственно закивали.

– Мне что, все время надо оправдываться? Оправдываться за то, что жива и хочу большего?

Меня познакомили с барменом Томом, который ставил бесплатную выпивку за поцелуй. Ему было под сорок, он начал лысеть с макушки, так что сзади волосы у него были еще длинные, и он одержимо заправлял их за уши. Он ярился как бык в загоне, флиртовал, пел, рявкал на кого-то у стойки. Когда нас представили, он ткнул себя пальцем в щеку, и я его чмокнула, а он нацедил мне пива.

– День в день в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом генерал Грант поднялся на холм и увидел, что внизу простерлась армия генерала Ли. Он сказал своим людям, что сдаваться не намерен. Мы идем на смерть, джентльмены. И полагаю, нам придется несладко.

«А может, лжет?» – подумала я, а вслух сказала:

– Им хотя бы было, за что сражаться.

Он пожал плечами.

– Я, возможно, и совершал кое-какие ошибки по жизни. Кто знает?

Кинжал рассвета вспарывал небо за открытыми окнами. Сам воздух словно бы ожил, внутри меня все напряглось, точно приближалось что-то новое. Мы снова встали в очередь в туалет, пакет кокса переходил из одного заднего кармана в другой, наши руки соприкасались дольше, тучи сгущаются, что-то зловещее, кончики пальцев подернуты меланхолией, надвигающаяся головная боль… Обыденно? Да, но для меня все равно упоительно.

– Поехали. Что такое Сансер? – В карих глазах Симоны чудилось что-то змеиное.

– «Совиньон Блан», – ответила я, мои руки скрещены на столе.

– Я спросила, что такое Сансер?

– Сансер… – Я зажмурилась.

– Вспомни карту Францию, – шепнула она. – Вино начинается с карты.

– Это апеллясьон в долине Луары, там производят «Совиньон Блан».

– Еще. Сложи все воедино. Что это такое?

– В Бордо «Совиньон Блан» производили для купажей, а в Сансере стали производить как основной сорт. А еще его неверно понимают.

– Почему?

– Потому что люди считают, что «Совиньон Блан» фруктовое вино.

– А оно не фруктовое?

– Да, фруктовое. Оно же фруктовое, верно? Но и не фруктовое. А люди считают, что его можно выращивать где угодно, а на самом деле нельзя. Популярность не всегда на пользу.

– Продолжай.

– Долина Луары севернее. Там прохладнее.

Она кивнула, и я продолжила:

– А «Совиньон Блан», как оказалось, любит прохладу.

– Более прохладный климат означает более длительный период созревания. Когда винограду требуется больше времени для созревания…

– Он получается с более тонким вкусом. И в нем больше минеральности. Получается, что Сансер истинный дом «Совиньон Блан»?

Я ждала подтверждения или правок. Я вообще плохо понимала, что несу. Думаю, ей стало меня жаль, но я получила мрачную улыбку и – наконец! – полбокала «Сансера».

По окончании смены посудомойщики скатывали липкие пластмассовые коврики, и от почерневшего цементного раствора между плитками поднимался запах гнили. Кухня превращалась в пустой амфитеатр из нержавеющей стали, но все равно хранила эхо пламени, грохота и криков.

Младший кухонный персонал драил поверхности, оттирая и отскребая накопившееся за смену. Устроившись на морозильном ларе, двое официантов поедали из металлической лоханки маринованный красный лук. На хлебном столе превращались в суп остатки мороженого.

– Эй, новенькая, я тут.

Это он мне?

Джейк стоял на пороге холодильной комнаты. В руке у него – плошка с ломтиками лимона. Фартук – в пятнах вина, рукава рубашки высоко закатаны, на руках проступают вены.

– А тебе можно тут находиться? – Но на самом деле мне хотелось спросить: а ты вообще обо мне думаешь, как я думаю о тебе?

– Они тебе понравились? Я про устрицы.

Когда он произнес слово «устрицы», их вкус вспыхнул у меня на языке, точно только притаился или спал.

– Да, наверное, да.

– Тогда иди сюда.

Его татуировки проступили четче, когда он распахнул пошире дверь. Я поднырнула под его руку, оглядываясь, чтобы убедиться, что рядом нет Симоны. Я никогда не бывала с ним наедине.

– Мы нарываемся, чтобы нас тут заперли? – спросила я, а на самом деле подразумевала, «мне страшно».

Внутри стояли две открытые бутылки «Шнайдер Вайсс Авентинус», я заранее выставила этот сорт пива, чтобы отнести в бар, но сама его никогда не пробовала. Бутылки были прислонены к картонной коробке с ярлыком «Зелень», но полной мелких, ребристых раковин. Мы находились в холодильной комнате для морепродуктов. Алое филе тунца, разводы на тушках лосося, снежная треска. Холодок чуть щипал кожу, самую малость отдавал морем.

– Что значит эта татуировка? – спросила я, указывая на его бицепс.

Он опустил в рукав.

Джейк порылся в деревянном ящике с наклейкой «Кумамото», достал два крошечных камушка, стряхнул приставший мусор. На его штанину тут же налипла нитка водорослей.

– Они выглядят такими грязными, – прошептала я.

– Они секрет. Тут требуется вера.

Его голос был тихим, не громче гула от мотора холодильника, и я невольно поежилась и придвинулась к нему. Достав из кармана столовый нож, он загнал острие в невидимую трещину. Два поворота запястья, и раковина открылась.

– Где ты этому научился?

Он спрыснул лимоном.

– Давай скорей.

Я щелчком откинула раковину. Я была готова к солености. К мягкости. К непререкаемости и странности ритуала – полного адреналина, глубоко личного. Я тяжело выдохнула, закрыла и открыла глаза.

Джейк смотрел на меня.

– Само совершенство, – сказал он.

Он протянул мне пиво. Оно было почти черным, вкрадчивым, как шоколад, и тяжелым. И у него было кремовое послевкусие, под стать кремовости устриц. От сенсорной магии кровь ударила мне в голову, на коже выступили мурашки. Не обращай на него внимания. Отведи взгляд. Я посмотрела на него.

– Можно мне еще?

Лежа в постели, я чувствовала, как боль из натруженной спины утекает в топчан. Я коснулась шеи, плеча, бицепса. Я прямо-таки чувствовала, где переменилось мое тело. Я посмотрела на мобильник: четыре сорок семь утра. Черный воздух недвижим, ни дуновения ни внутрь, ни наружу. Жар лип к коже, даже вентилятор не мог его разогнать.

15
{"b":"627018","o":1}