© Евтушенко А. А., 2018

Обычно я лояльно отношусь к модным изменениям языка. Более того, стараюсь не пропускать свежеиспечённые коржики а-ля тру, ёпта, няша или дратуте. Последнее, кстати, слышу каждое утро от соседа. Сталкиваемся лбами на площадке всегда в одно и то же время, аккуратно выхолощенное графиком движения электричек. Очень вежливый студентик, знаете, всегда при встрече говорит мне «Дратуте!» и на «вы». Не скажу, что у него проблемы логопедического толка – нет, с этим всё в порядке, просто «шнурки в стакане» и «зачётная клюшка» остались в далёком прошлом, а самовыражаться как-то надо. А ещё это дико угарно замутить подобный шок с соседом, который, судя по намечающейся плеши и бесконечной пичальке в глазах, из далёкой махровой эпохи, а потому реально не в теме. Но не тут-то было. Не на того напали! По этому славному поводу я даже веду блокнот, куда столбцами укладываю неведомые мне словеса, а рядом расшифровку, короткое пояснение, откуда взялось, от кого услышал. Внезапным легко произносимым «здравствуйте» я уже наградил героиню «Шаманики», волей случая и желанием автора переместившейся из современной Москвы во времена наивысшего расцвета гуманистических идеалов итальянской философии. Получилось смешно.

Совсем другое дело, когда энтузиасты сленго-лингвистических экспериментов забивают до отказа свой лексикон словечками, не имеющими общего с нормальной речью ровным счётом ничего. Таких стараюсь обходить, но ведь у каждого из нас есть такой знакомый – айтишник, геймер или ещё какой посланник албанской субкультуры. Есть такой знакомец, точнее знакомая, и у меня. Зовут Алиной.

Признаюсь, всё начинается всегда невинно, а ларчик Пандоры Алина вместе с крышкой традиционно выламывает за обедом. Обедаем мы обычно вместе на Рождественском бульваре, в кофейне «Левады».

Сегодня первый тревожный звоночек начался со слова «бжу» в тот самый момент, когда я разглядывал за окном виды старой Москвы, обрамлённые белокирпичным интерьером коворкинга. Моя визави трещала как сорока, распаляясь и возбуждаясь от собственного стрёкота. У неё красивый певческий голос с весьма широким диапазоном грудного регистра, не голос, а музыкальный инструмент. Алину приятно просто слушать, как например, классическую оперную партию, в которой слов ни черта не разобрать, да это, в общем, и не нужно. Как только ты начинаешь вслушиваться в текст, волшебство звучания пропадает. Но последняя, пропетая Алиной фраза привлекла моё внимание. Она звучала примерно так:

– Я купила новый номер «Похудея», подписалась на пару бьюти-блогов, установила в айфоне счётчик калорий и бжу.

– Зачем? – спросил я не столько из любопытства, сколько ради закрепления только что услышанного. Осознать нависшую опасность я пока не мог, поэтому по привычке сконцентрировался на неизвестном термине и попытался встроить его в свою лингвистическую систему координат. Короткое в три буквы слово категорически отказывалось это делать. Тогда я просто достал блокнот и дополнил столбец ещё одной записью. «Непременно погуглю», – утешил я себя, на том и успокоился.

Я допил капучино и обмакнул губы салфеткой с угловатыми, стилизованными под шрифт печатной машины буквами «LVD coworking space». В коворкинг спейсе главный офисный планктон представлен в большинстве своём фрилансерами – безурочниками с разной восприимчивостью к организации труда. Самоорганизация Алины на низком уровне, и это крайне дурно влияет на меня, несмотря на то, что сферы нашей деятельности не пересекаются даже рядом. Алина – доула, я – писатель. Это так же близко, как консьерж и сомелье. Ну, то есть совсем даже не рядом. Хотя сидим мы за прозрачной перегородкой всего в каком-то метре друг от друга, пользуемся одним вай-фаем, кулером и вендинг-автоматом, делим обеденное время на двоих и знаем достаточно о личной жизни друг друга, чтобы заменить привычный в таких случаях флирт на обоюдное потворство.

В своё время неопознанное слово «доула» мне, так же как и «бжу», пришлось фиксировать в памяти, чтобы набивать затем в строке поиска и узнавать – это специалист по немедицинскому сопровождению рожениц. Ну там, информационная поддержка, эмоциональная, моральная. Одним словом, доула – творец уютной и комфортной атмосферы для женщины, собирающейся в ближайшее время стать мамой. Примечательно, но в наше время это можно делать не отрываясь от компьютера, что бесспорно преимущество профессии. Фактически Алина творческий фрилансер, сражающийся в Instagram и Telegram с монстрами предродовых и послеродовых страхов.

Поскольку доулы несут дзен и просветление, то должны a priori владеть качествами фертильного наставника, то есть обладать навыком материнства, живинкой в меру феминистского экзистенциализма, пренебрежением к советам идиотов-педиатров и стройной подтянутой фигурой несмотря и вопреки. Последнее условие особо важно, поскольку несёт посыл и подаёт надежды. И вот тут-то у Алины, как раз, затык. Не берусь судить, насколько проблема надумана, но очевидно, что она всё же имеет место быть скорее не на бёдрах и боках, а где-то в нейронах головного мозга в виде большой, могучей кучи флуда. И эта куча флуда обильно удобрена сленговым навозом. К слову, бжу – соотношение белков, жиров и углеводов, необходимых для контроля физической формы. Всё молниеносно складывается на свои места.

– Как зачем? – искренне не поняла вопроса Алина, наматывая на вилку пасту карбонара, заказанную в итальянском дворике через квартал. – Мой внутренний хомяк гневно топает лапами и трясёт набитыми щеками.

– Очень образно! – похвалил я Алину, догадываясь о чём пойдёт речь. Конечно, о фитболе и анекдотичных трениках с пузырями на коленках. Потому что, когда Алинин хомяк начинает чем-то там трясти, все разговоры неизбежно сводятся к мячикам, калориям и клубу анонимных обжор.

Так вот: обычно я лояльно отношусь к модным изменениям языка. Но те фортели, что вытворяют эти анонимцы не входят ни в какие рамки. Для меня, как для представителя мужского племени, исключительно интересен и тот факт, что при всех треволнениях и ипохондриях Алины, она чувствует себя вполне востребованной мужчинами и всячески пропагандирует боди-позитив. Если это не ханжество, то что?

Впрочем, задаваться подобными вопросами лучше про себя. Словоохотливость Алины как качество личности следует уважать и ни в коем случае не обрывать на полуслове. Поэтому самое интересное в нашем разговоре-монологе случается где-то на пятнадцатой минуте, когда в моём кармане тихо, но настойчиво тренькает телефон.

Не подумайте, что я брезгую общением с Алиной. Путанность узуса вкупе с косностью её суждений по-своему ценны. После таких спичей я и сам нет-нет, да и начинаю засматриваться на собственное отражение в зеркале, подумывая всё чаще о самокритике и пеших прогулках. Но телефонный звонок на поверку оказывается больше, чем порцией информации. Я получаю короткое, в несколько предложений изложение неприятного сюрприза, после которого я, опалённый праведным возмущением, восклицаю:

– Юлиан, нельзя вот так просто взять и уволить по телефону человека!

Алина сморгнула изумление и затихла, понимая, что это я – тот самый человек.

– Фактически, – холодным, бесцветным голосом процедили на том конце трубки, – тебя никто не увольняет. Договор, подписанный Сергеем Владимировичем, остаётся в силе.

– Какой толк от договора, если одна из сторон его не исполняет?

– Слушай, прибереги эти сотрясения воздуха для кого-нибудь другого. Я всего лишь исполнитель. Мне было поручено сказать тебе, и я сказал.