Дым от трубки щекотал ноздри, недолго висел перед глазами, а потом исчезал впитываясь в мебель и в сами стены. От этого запаха избавиться будет сложнее, чем от шпаг и кинжалов. Но мальчишка будет очень стараться. Лорд Малфой не понимал, почему сын растет неблагодарным и строптивым, почему не ценит его усилий. Для Люциуса приготовлена и выбрана прямая ровная дорога, ему не придется падать и вязнуть в грязи, как другим менее удачливым людям. Все, что от него требовалось - ступить на эту дорогу и шагать по ней до самого горизонта.
***
Когда Люциус вышел в коридор, лицо его походило на восковую маску. Он давно научился ставить стену между эмоциями и внешним миром, но сейчас злость на отца, на себя, на все на свете, напирала тяжелой волной и его спокойствие могло в любой момент разлететься вдребезги. Поэтому он ускорил шаг, его план был прост -зайти в свою комнату, переодеться, спуститься вниз по лестнице для слуг и исчезнуть из особняка до самого вечера.
В детстве ему нравилась подготовка к шабашу - дом наполнялся голосами, спешка, хлопоты, снующие туда-сюда эльфы, будто делали прохладные коридоры с высокими потолками меньше и уютнее. Вместе с праздником приходило то, чего Люциусу отчаянно не хватало - ощущение тепла и ожидание чуда. Повзрослев, он избавился от надежды, что какой-то там праздник сможет изменить жизнь в Малфой-мэноре. Пока маман была жива, суета перед Йолем напоминала тиканье часов - привычное, успокаивающее, домашнее. Когда она умерла, часы остановились, их сменила раздражающая какофония обезумевшего оркестра. Все эти дни в доме постоянно что-то билось, падало, а потом со звоном катилось по лестничным ступеням, дребезжало, стучало и хлопало.
Звук разбившейся посуды застал Люциуса врасплох. Он как раз выходил из своей комнаты, когда в дальнем конце коридора эльфы опять что-то уронили. И тут же по коридору прокатился разъяренный вопль. Нет, это был не взбешенный бабуин, а новая леди Малфой. Отец называл ее экономкой с безупречной родословной. Обычно она молчала и держалась в тени. Роль жены солидного и уже немолодого господина была незначительна и не предполагала частого появления на сцене с долгими монологами. Тем не менее, Люциуса ее присутствие раздражало. Как и то, что ему, будущему хозяину поместья, пришлось нырнуть в боковой коридор, чтобы избежать разговора с чужачкой.
========== Глава 2 ==========
Лошади беспокойно заржали - холодный воздух пришелся им не по вкусу и Люциус торопливо затворил за собой тяжелую дверь. Он постоял немного, привыкая к полумраку: не хотелось пугать лошадей внезапной вспышкой света и магии. Сложно предсказать реакцию животного на заклинание, даже хорошо выдрессированного.
Конюшня была небольшой - всего шесть стойл, три из них пустовали. Две лошади принадлежали его матери и Люциус на них даже не взглянул - инстинктивно он старался держаться подальше от всего, что было связано с ней. В последнем стойле нетерпеливо переминалась черная, как ночка, молодая кобылка. Его Ирэн. Она доверчиво ткнулась губами в подставленную ладонь. Люциус не отдернул руку, хотя губы у нее были влажными, а говоря по простому слюнявыми, и осторожно погладил гибкую шею. Ирэн довольно фыркнула - она знала, что ее ждет угощение, но ничем не выдавала своего нетерпения. В том, что касалось хороших манер, его лошадь могла дать сто очков вперед некоторым светским леди. Он полез в карман плаща за кусочками тростникового сахара, и те исчезли с его ладони быстрее, чем золотая монета с мостовой Лютного переулка. Люциус улыбнулся - хотя бы кого-то в этом мире он мог сделать счастливым.
“Глупости,” – одернул он себя и пошел в подсобку за фонарем. Седлать лошадь на ощупь – на это его сноровки не хватило бы. Лампа нашлась на полке. Малфой покрутил фитиль и теплый оранжевый огонек осветил конюшню. Ему показалось, что резкий запах животных, овса и навоза при свете стал слабее. Исчезла и некая тайна, ощущение уединения. Люциус поставил фонарь на узкий подоконник небольшого окна и скинул плащ. Сейчас стояли самые короткие дни в году и, будто этого мало, небо затянули серые тяжелые тучи. И так вторую неделю. В коридорах поместья лампы горели даже в полдень, животным тоже не хватало света, поэтому они возбужденно переступали с ноги на ноги, дышали громко и часто. Юноша открыл дверь денника и осторожно накинул уздечку. Перед тем как оседлать Ирэн, он ласково провел по лоснящемуся боку. Эльфы, приставленные к конюшне, хорошо делали свою работу, но за своей лошадью он любил ухаживать сам. Снейп бы не поверил. Он был наслышан о том, что чистоплюй Малфой в жизни не вымыл ни одного котла, а тут целая лошадь - потная, грязная, вонючая. Но котлы не были лучшими друзьями Люциуса, а Ирэн была. Она не обиделась из-за того, что хозяин неделями не вспоминал о ней, занятый делами поважнее, и терпеливо ждала, пока он подтягивал и проверял все части сбруи. Спокойствие не изменило ей, когда Люциус распахнул дверь, и все-таки он заметил, как от холодного свежего воздуха затрепетали ноздри, а уши едва заметно дернулись.
- Спокойнее, моя хорошая, – он погладил ее по шее и торопливо застегнул плащ. После тепла конюшни пришлось снова привыкать к кусачему зимнему ветру. Кто-то говорил ему, что когда нет снега, холод ощущается сильнее. Белая простыня едва прикрывала землю, кое-где торчали стебли сухой травы. Это был не снег, а слой белой пушистой пыли, тоньше кожи новорожденной виверны. Цокот копыт по булыжникам в тишине парка звучал слишком громко. Люциус бросил взгляд через плечо на поместье, ожидая, что в одном из окон мелькнет недовольное лицо отца, но окна были пусты. Зато там, где прошлась Ирэн, темнели камни дорожки: тонкий покров снега она унесла на своих копытах. Мелькнула мысль, что цепочка следов, будто волшебная нить, крепко привязывает его к дому. Ему захотелось, чтобы башни Малфой-мэнора побыстрее скрылись из виду. Ирэн, не дожидаясь понуканий, ускорила шаг.
Когда сбоку показался хрупкий стеклянный купол оранжереи, Люциус отвернулся и надвинул на лоб капюшон. Мать проводила там много времени, намного больше, чем с родным сыном. Там же она покончила с собой. Отец добился, чтобы ее смерть считали несчастным случаем. На репутации Малфоев не должно быть темных пятен.
А еще раньше, он без колебаний отстранил жену от воспитания сына. Что, кроме жизни, женщина может дать мальчику? Для Абраксаса ответ на этот вопрос был - ничего. Но неправильно было винить одного лишь отца - Люциус тоже сделал немало, чтобы стена между ним и матерью стала непреодолимой. Он ведь во всем старался подражать отцу, его равнодушно-вежливому тону и пренебрежительному отношению. И получал удовольствие, чувствуя ее боль - так он мстил матери за то, что ее не было рядом, за то, что она всегда подчинялась мужу и за то, что не нашла для сына ни любви, ни нежности. А когда он перестал бездумно копировать отца и начал соображать своей головой, было уже слишком поздно.
Оказавшись среди деревьев, Люциус расслабился, будто перестал чувствовать спиной пристальный оценивающий взгляд. Теперь он не подгонял лошадь, наоборот придерживал. Ирэн и рада была ускорить темп - чем быстрее она двигалась, тем веселее кровь бежала по телу, разгоняя холод, но они уже давно свернули с мощеной дорожки в лес. И хотя мерзлая земля была твердой, на извилистой тропинке часто попадались корни и ямки, а сама она шла под уклон.
- Подожди моя хорошая, скоро мы выберемся из леса, - сказал он, наклоняясь почти к самому уху лошади. Над ними нависал дырявый полог из толстых веток раскидистых вязов. Тяжелые тучи опустились еще ниже и, казалось, легли ватным одеялом на верхушки деревьев.
Ирэн фыркнула, но послушно держала неторопливый темп. Еще год назад Люциус не вытерпел бы, пустил лошадь вскачь, наслаждаясь риском и скоростью. Много ли нужно мальчишке, чтобы выкинуть неприятные мысли из головы?
Впрочем, разговаривая с отцом, он не чувствовал себя взрослым. Выходя из кабинета, он едва не обернулся и не бросил Абраксасу в лицо «Гребаный сукин сын!» На целую секунду уравновешенный молодой человек превратился в озлобленного подростка, для которого главная радость в жизни побольнее задеть родителей. Но его отец был не из тех, кто вылетает из седла от пары грубых слов. В ответ он бы презрительно улыбнулся и сказал что-нибудь вроде: «Общение с грязнокровками не идет тебе на пользу, подумай об этом, Люциус”. И, как обычно, его слова попали бы в яблочко. Выражение “сукин сын” было одним из любимых у Снейпа. Малфоя же учили, что настоящий аристократ никогда не опускается до площадной брани. Единственное, что он может себе позволить, это чертыхнуться. И конечно никаких ругательств, связанных с сексом. А Снейп ни в чем себя не ограничивал и ругался одухотворенно, будто стихи читал. Имел словесно все подряд без разбора, а когда Люциус говорил, например, что невозможно вступить в интимную связь с испорченной тушкой сушеного тритона, еще и упрекал в недостатке воображения.
