– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Ниа не думала, видя, как переставший быть добрым отец-учитель готов убить несчастного Пепе, всегда скромно сидевшего рядом с Фернанду, не боявшегося заговорить с ней, единственной, умеющей говорить с детьми, так хотящими снова играть, веселиться и рассказывать небылицы настоящим друзьям, таким же, как они, маленьким и верящим в разные чудеса и совершенно не считавшим себя сыновьями какого-то там Зла или князя Тьмы, даже не зная таких слов.

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

А Ниа, видя, как убегает ее друг, такой робкий и только внешне такой страшный разозлилась и поняла, что надо спасть его, если не хочет, чтобы и он погиб от переставшего быть добрым и веселым учителя…

Рядом оказался только цыпленок, решивший поохотиться на червей, постоянно выползающих из топливцов. Ниа было жалко цыпленка, но курицы высидят еще, а Пепе у нее один. Как поступить она вдруг поняла сразу и не стала ждать следующего выстрела этого злого падре, прикидывавшегося хорошим с самого своего приезда.

Она сжала его в руке также сильно, как когда-то черное сердце вернувшейся прабабушки, успела схватить трепыхнувшуюся и испугавшуюся крохотную сущность, вырвавшуюся наружу и толкнула ее в отца Сильвестра.

А потом…

Был вертолет, вызванным братьями-иезуитами.

Странный взгляд старшего, отца Филиппе, буравящего Ниа издали и рассматривающего раздавленные кем-то необычные очки.

Мамбо, посреди ночи разбудившая ее и потащившая с собой вглубь огромного мангрового болота, иногда замирающая и заставляющая Ниа сидеть, прижавшись к корням старых скрипучих деревьев, липко касающихся свешивающимися зелеными лохмами с ветвей.

Время пришло.

Время пришло, сказала мамбо, созывая с окрестных деревень тех, кто знал и касался бушующей силами лоа водун, вуду, как называли ее искусство белые люди с крестами под воротниками рубашек.

И сейчас… тогда… в темноте жаркой тропической ночи, посреди сладких испарений джунглей и тихо дышащего огромного болота, при свете сотен факелов, под недовольный клекот красного петуха, цепко взятого за горло темными сухими пальцами мамбо, ударили барабаны…

Дум! Дум! Дум!

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

А Ниа, покачиваясь от выпитого, теплого и густого напитка, чья мята и перец сейчас сочились потом на блестящей обнаженной коже, вдруг стала ритмично, в такт ударам, покачиваться.

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Папа Легба, проводник мира духов-лоа, шел поприветствовать девочку, чуть не ставшую черной ведьмой-брухо, едва не убившей белого человека со знаком креста и разговаривающую с приходящими в деревню утопленниками.

Папа Легба шел к ней, чтобы навсегда сделать девочку, чей отец был вовсе не почти белый Хосе, пришедшим в деревню спустя три месяца после ее рождения.

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Зеленые заросли волновались, но не от ветра или проходящих через них большого кабана, ягуара или ищущих Ниа иезуитов, о нет. Джунгли радовались вливающейся в них силе папы Легба, милостивого и доброго, светлого и дарящего тепло, берущего за руку и показывающего видящим весь пестрый мир лоа, дающий посвященным силы для помощи людям.

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Мамбо, закончившая рисовать узоры на ее теле, улыбнулась, радуясь ученице и широко развела руки, приветствуя колдуна-хунгана, все же пришедшего через все болото по ее просьбе, чтобы помочь закончить ритуал и вызвать сюда уже ждущего…

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Хунган вышел через высокие кусты, раздвинув их крепкими черными руками, отряхнул ночную росу с белого балахона с капюшоном.

Мамбо, улыбаясь, показала на Ниа. Капюшон кивнул. И откинулся, слетая вниз вместе с балахоном. Мамбо охнула. А Ниа вдруг увидела что-то очень интересное.

По темной коже, светясь в темноте после почти разом потухших факелов, плясали пляску змеи, черепа, скелеты и странные фигуры, похожие на людей. Из одежды на нем была лишь алая повязка и несколько крупных бус, стянутых вместе, на шее.

По сторонам зашептали, зашептали, трясясь, но не от несмолкающего и идущего откуда-то из глубины болота ритма. И там же, среди снующих острых спин аллигаторов, белея костяками и зелеными гнилушечными огоньками мертвых глаз, поднимались мертвые. И ниа поняла, кто пришел сейчас и кто стоит перед ней.

Боккор, черный ведун, повелитель теней и тот, кто приветствует Самеди, Барона Субботу, как говорили белые, без папы Легба.

Боккор схватил мамбо за руку, блеснул сталью кривого ножа, аккуратно сделав порез на руке обмякшей колдуньи. Обмакнул палец в темную крови и…

Закончил узор одним мазком на лбу Ниа.

И мир вдруг взорвался…

Энди открыл глаза, поняв, что сон кончился. Лежал, вдруг ощутив себя почти как раньше, задыхаясь и мокрый от холодного пота.

По купе, мешаясь с воздухом из системы вентилирования, плыл сладковато-пряный запах джунглей, вдруг оказавшихся такими близкими. И даже казалось, что где-то неподалеку, прямо за стенкой, стучат барабаны. И кто-то неугомонно, силой десятков голосов, кричит:

– А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Очень сильно хотелось встать и выйти в тот самый тихий тамбур, с его цветами, зеленью и крохотными блестяще-цветными юркими колибри, висящими в воздухе и похожими на огромных фантастических бабочек. Очень сильно хотелось…

Что такое случилось, как он смог увидеть творившееся в жизни его хозяйки-брухо? Энди не знал и это вроде бы не должно было волновать, но…

Сердце стучало и старалось вырваться из груди, а нос, пусть и едва слушаясь, все ловил и ловил эти странные запахи мангра, тростника, ни разу не виденных цветов, вьюнков, оплетавших огромные деревья со светло-зелеными бородами испанского мха, висящими и лениво колыхающимися почти над землей.

Света не было, выключился сам, скорее всего, ведь в этом поезде вовсе не нужно протягивать руку и выключать. Тут свои законы, и если пассажиры спят, он может потухнуть вот так.

Энди лежал на теплой мягкой шкуре, рядом с порой вздрагивающим котом-подростком и смотрел за окно, где пролетали светлые холодные звезды чужой страны, где он перестал быть сам собой. Смотрел и думал, что не узнает ни одного созвездия, ведь дома они совсем другие. Надо же, а у его дома тоже росло такое дерево, он помнит, как ветер лениво колыхал эти светлые легкие бороды, свисающие вниз… да-а-а.

Он не сразу понял странного чувства, вдруг коснувшегося откуда изнутри, мазнувшего чем-то неприятным и липким, забираясь, казалось, в каждую клеточку мозга, живущего своей жизнью в теле, переставшим слушаться.

Энди понял, что это, когда чуть скосил глаз вбок, глядя на Ниа.

Да ведь он теперь ее полностью, и даже мысли, скорее всего.

А брухо, вдруг проснувшаяся во время его тоски, блестела злыми темными глазами, не отворачиваясь и смотря и смотря на него.

Как смотрела на того… топливца, Пепе.

Глава пятнадцатая: новички, чудо-встреча и еще немало удивления

В берлоге Лимбана могло бы оказаться тесно, если бы не ее размеры. Маловат склад, где сидели до этого? Да, пожалуйста, вот вам еще один, тут куда просторнее. А диваны со стульями сами перетащите.

Молчали недолго, посидели, рассматривая новичков и…

— Я Искра, – красноволосая, в специально драных джинсах и дутом жилете, девчонка подмигнула Алексу. – А вы, значит, наши одноклассники, что ли?

– Да представляли тебя, – буркнул тот, — вы зачем ушли-то с…

— А то ты бы сопротивлялся. — Роберт, поправив очки, покачал головой. – Тебе ствол к голове, а ты такой – геройствуешь, что ли?

Алексу он точно не нравился, весь правильный, аккуратный и… вообще. А вот Мари Роберт показался симпатичным. Спокойный, уверенный, очень хорошо одетый, даже чересчур. Жилетка теплая, воротник рубашки выправлен, галстука не хватает. Хорошо, хот в обычных джинсах. А очки красивые, тонкие и легкие, светятся линзами, а самой оправы почти незаметно, настолько невесомая.