– Не теряй головы, малыш, – уже ночью, за столом сказал ему Локвакс. – Хотя в твоем положении тебе впору ее и потерять. Сам должен понимать: если человека нет нигде, значит, он что?.. Где наша былая свобода? Увы, она снова канула в преисподнюю! А ведь еще не так давно наш досточтимый министр выгнал всех этих черных дьяволов из страны, и жить нам от этого не стало хуже! А теперь, что ж, все на попятную! Лягушатников испугались! Можно подумать, своими кадильницами эти чертовы прислужники дьявола спасут нас от их пушек! Вот увидишь, первыми побегут, путаясь в своих рясах!

Педро молча ел свою похлебку. Что он мог возразить горшечнику? С детства живя среди простонародья, в котором суровая богобоязненность прекрасно уживалась с насмешками над священниками и монахами, он слышал немало рассказов о людях, похищенных святой инквизицией среди бела дня. Но то были богохульники, развратные вельможи, еретики – а какой вред могла причинить истинной вере маленькая девочка или ее больная, никуда не выходившая мать? Педро вдруг вспомнил, как вчера, перед тем, как выскочить из дома дона Рамиреса, у ворот он налетел на донью Гедету с опущенной на лицо мантильей.

– А, это ты, Перикито. Я бы на твоем месте на некоторое время отправилась пасти овец куда-нибудь подальше. – Но он, утомленный двухдневной скачкой, а главное, безрезультатностью своих стараний, думал лишь о том, что не смог помочь Клаудии, и бессмысленно смотрел на сильно постаревшее лицо дуэньи. Неужели все, все оказалось напрасным?! Очевидно, вопрос этот был написан у него на лице, потому что Гедета вздохнула и, отвернувшись, прошептала. – Роды были очень тяжелыми, мальчик шел ножками вперед. Если бы Пре… повитуха прибыла хотя бы на полдня пораньше… – Увидев гримасу боли на его лице, дуэнья осеклась и сухо закончила. – В общем, мой мальчик, давай-ка отсюда, если жизнь тебе еще дорога.

– А отара? – глупо спросил он.

– Отара? – не менее растерянно повторила Гедета. – Да какая это отара? Продай ее, что ли…

Вчера Педро, конечно, приписал этот странный разговор несчастью, смутившему рассудок дуэньи, но сегодня, после всех обнаруженных им странностей, он показался мальчику полным некоего тайного смысла.

Стараясь не потерять нить своих размышлений из-за бесконечной болтовни Локвакса, Педро улегся на свою солому и демонстративно отвернулся к стене. Надо было вспомнить все с самого начала.

Дорога шла степью. В наступающем рассвете оттенки равнины и холмов были еще неразличимы. Дальние горы стояли, подернутые дымкой, а впереди расстилалась голая, каменистая земля под неподвижным куполом не желавшей уходить ночи. Лошадь, взятая у контрабандиста по кусочку меди определенной формы, которую дал ему Локвакс, бежала ровно, и ничто не смущало сердца Педро в тот предрассветный час, когда тьма переходит в свет. К полудню он уже въезжал в Сарагосу через Арравальское предместье и у первой же встретившейся ему старухи спросил, как ему найти некую Пресентасионату, повитуху, слава о которой достигла даже Барселоны. Старуха с ужасом отшатнулась и принялась истово креститься. Такая же история повторилась и с другой женщиной, помоложе, хотя та стала не креститься, а злобно отплевываться. Только тут он понял, что задача у него оказалась не из легких. К несчастью, произнесенное им имя услышала не только женщина. Какой-то мужчина неподалеку тут же бросился к нему, явно намереваясь схватить. Благо, Педро был не новичок в таких делах и, не мешкая ни секунды, ударил коня пятками в бока. Вслед ему понеслись проклятия вперемешку с обещаниями мрачного подземелья, всевозможных пыток и торжественного аутодафе.

Однако самое ужасное теперь заключалось не в том, что нужно было избегать этих нескольких человек, что явно запомнили его в лицо. И даже не в том, что весть о верховом мальчишке скоро неизбежно облетит все предместье. Самое ужасное было в том, что он, спрятавшись в зарослях на берегу Эбро сам и тщательно укрыв от всех случайных взоров коня, не знал теперь, как искать эту чертову повитуху. Время бежало неумолимо. Колокола на многочисленных соборах уже отзвонили конец дневной мессы, а он все сидел в кустах, грызя кулак, чтобы болью заглушить досаду. Неужели остается только вернуться не солоно хлебавши, так и не выполнив первой же просьбы Клаудильи?! Нет, только не это! Лучше смерть на костре! И Педро, оставив стреноженного коня в прибрежных зарослях и сделав себе из крепкой палки посох, беспечно насвистывая и уповая на удачу, направился пешком в раскинувшуюся перед ним Сарагосу.

Было уже далеко заполдень, когда он, миновав мост через Эбро, оказался на улицах этого пыльного, уныло величавого города. Шлепая босыми ногами по грязным улицам, и надеясь на простое везение, Педро с любопытством разглядывал попадавшиеся ему навстречу большие дома и громады башен, отчетливо вырисовывающиеся на фоне далеких гор. Так прошел еще час, и, поняв всю бессмысленность такого шатания по городу, он вновь вернулся на набережную, где лениво катил свои зеленовато-серые воды Эбро. Там он полюбовался со стороны старинным мостом, который недавно перешел, и машинально насчитал у него семь арок. При этом он ни на секунду не забывал о своей задаче и лихорадочно соображал, как найти в этом большом городе всего лишь одну старуху, если о ней даже нельзя ни у кого спросить. С тоской он смотрел на лучи солнца, начинавшие косо ложиться на пыльные улицы, пытался что-то придумать и страшно злился на себя за то, что придумать ничего не мог.

Неподалеку от моста он вдруг увидел церковь, своей разноцветной глазурованной черепицей на кровле и куполах напоминавшую покрытые цветами холмы. Подойдя поближе, мальчик увидел, что это собор Нуэстра сеньора дель Пилар – храм девы на столбе. Мчась в Сарагосу, полный радужных надежд и воображавший себя героем, Педро ни разу даже не вспомнил об этом храме, который так хотел когда-нибудь посетить – и теперь решил зайти и помолиться, искренне веря, что святая дева непременно поможет ему. Войдя, он оказался в торжественной золотой тишине, увенчанной сверху на куполе удивительно живыми разноцветными картинами, повествующими о жизни девы Марии.[38] Сонм ангелов, изображенных в виде женщин в длинных одеждах, плыл по клубящимся облакам, а над ними сверкал золотой треугольник в потоке света, на котором были нарисованы какие-то буквы. В алтаре тускло светилось изваяние Мадонны, установленное на серебряном столбе. Педро подошел к нему и опустился на колени у самого основания статуи, украшенного крупными рубинами. Затем, почтительно склонившись, прикоснулся к одному из них губами и горячо помолился о сестре и родителях и… о самом главном сейчас. Потом, постояв еще немного перед Алтарем, вышел на улицу, полный надежы, что теперь-то пресвятая дева поможет ему и в остальном. Но на улице по-прежнему было пустынно и тихо.

Тогда, едва сдерживая злые слезы, он побежал в направлении моста, решившись лучше погибнуть, но спрашивать у всех встречных подряд, где можно найти эту старую ведьму. Неожиданно ему в голову пришла отчаянная мысль прикинуться одним из тех добровольных агентов святой инквизиции, что во множестве бродят по крупным городам и тайно обещают вознаграждение всякому, кто поможет разыскать намеченных ею жертв. Конечно, план этот был чрезвычайно опасен. Ему могли не поверить, могли отвести в аюнтамьенто[39] или к монахам, могли, наконец, просто обмануть, неверно шепнув адрес, чтобы опередить в выдаче колдуньи. Но ничего другого Педро все равно не приходило в голову. Он и так бездарно потерял уже полдня.

Он медленно брел по набережной, тщетно высматривая прохожих. В этот самый жаркий час дня город словно вымер, и только у самого моста он увидел какую-то женскую фигуру в черном, сидевшую за ограждением и бессмысленно взиравшую на медленно текущий, невозмутимый Эбро.

Педро быстро изобразил на лице совершенную беспечность и, игриво опираясь на посох, собрался, было, уже раскрыть рот, как вдруг до него донесся нежный мелодичный голос: