Дин шел, легко покачивая бедрами. Его чуть кривоватые ноги обтягивали узкие зеленые джинсы. Несмотря на свои годы, мужчина поддерживал прекрасную фигуру, о чем свидетельствовала обтягивающая белая футболка, от ворота которой вниз и влево тянулась линия из британских булавок, доходя до места на груди, под которым билось сердце. В горле Кастиэля пересохло, и он поспешил побыстрее сглотнуть, отчего кадык его дернулся, и Дин облизнул губы. Ему никогда не надоест смотреть на любующегося им Кастиэля. Его милого, славного Кастиэля…
Подойдя практически вплотную к профессору, Дин, отчего-то занервничав, потеребил рукав старой доброй косухи, на которой до сих пор остались старые нашивки, а самое главное – заветный значок с котенком. На том же самом месте.
- Привет… – улыбнулся Кас, заглядывая в любимые, зеленые глаза.
- Привет… – Дин, не медля, прикоснулся к губам Новака, даря легкий, мимолетный поцелуй. Простое, самое невинное касание.
Дин целовал Кастиэля легко. Не принуждая к большему, а когда отстранился, то первое, что он заметил – облака. Огромные, белые, пушистые облака. Самые красивые, что он когда либо видел. Быть может, это какой-то знак, а быть может, просто погода будет хорошей. Облака мерно проплывали над университетом, над толпой, над Дином, Кастиэлем и Диудонном, мягко переваливаясь с одного воздушного бока на другой, покачиваясь на светло-голубом небе.
Улыбнувшись, Дин снова приник к губам Новака.
Они вместе около двадцати лет. Больше семи тысяч пробуждений в объятиях друг друга. Бесконечное число поцелуев и признаний. Многое произошло за это время. Ссоры, примирения, расставания «вот сейчас точно навсегда!» и до слез в глазах правдивые «я не могу без тебя…».
Двадцать лет Кастиэль любит своего вечного панка. И он не устанет повторять это ему каждый день, каждое утро, каждую ночь; каждую секунду. Они прошли испытание временем и теперь уж точно ничто не сможет их разлучить. Никакие недомолвки, о которых сейчас никто и не вспомнит; никакие случайные связи, которые никого сейчас не интересуют.
Каждый из них добился наконец-то того, чего желал с детства. Кастиэль преподает историю искусств в университете и проводит благотворительные мастер-классы живописи для сирот и больных детей, раскрашивая их тусклые серые дни яркими красками на полотне.
Дин известен во всем мире; его лицо красуется в модных журналах и смотрит с афиш в каждом городе. Их группа добилась успеха, завоевав любовь миллионов людей в каждой стране. Только вот Винчестеру не нужны миллионы. Ему нужна любовь только лишь двух самых близких и родных людей. Тех, кто встречает его с гастролей с распростертыми объятиями и счастливыми лицами – наконец-то он дома. Он наконец-то не боится делать так, как велит ему душа, потому что знает – есть те, кто поддержат его всегда, не дадут опуститься на дно и зачахнуть нераспустившимся цветком.
Но есть и еще одно, чего они добились вместе – Диудонн Кассиди Новак-Винчестер. Их сын. Маленькая копия Каса, только с рыжими волосами. Копия, перенявшая многие привычки Дина, и уже не раз заставлявшая Новака завыть. Они не могут точно сказать, когда решились на этот шаг, просто одним утром они встали с кровати и поехали в клинику суррогатного материнства.
Единственное, что они не сделали еще, так это не объявили всему миру о своих отношениях. Менеджеры группы посчитали, что сообщать об ориентации и тем более о муже лица группы будет не перспективно, лучше подогреть интерес со стороны поклонников к этому факту. Но это затянулось, и Дин устал скрывать свою любовь. Он счастлив, и это самое важное. А рейтинги, репутация… Кому оно нужно, кроме как директорам и менеджерам?
Прошло много времени и многое поменялось. Дин больше не красит волосы, не ходит на демонстрации и не бьет себя кулаком в грудь, крича о позиции; Кастиэль не пьет кофе в Старбаксе и не находит в себе силы посмотреть какую-нибудь арт-хаусную ленту. Но все же что-то осталось с ними навсегда. Котенок на косухе, старенькая книжонка Паланика. Но самое главное – огромное, светлое чувство, называемое любовь. У них все не так, как прежде. У них все намного лучше…
Отстранившись от таких сладких, манящих и вечно любимых губ, Дин приобнял Кастиэля за талию и потрепал сына по волосам.
- Ну, готовы ехать? Мы с Эшем договорились встретиться на выезде из города. А там уже через несколько километров нас будет ждать автобус, Бенни с Анной и технический персонал. Вот не спрашивай, почему решили на автобусе, а не на поезде! В конце концов, – он приложил палец к губам Каса, который хотел было уже что-то сказать, – ты сам согласился взять Ди и поехать на наш концерт!!!
- Это было весьма опрометчиво с моей стороны… – пробубнил Новак, но только лишь ближе прижался к панку.
- Не ворчи… – нахмурившись, Винчестер обвел взглядом студентов. – Ой…
Юноши, девушки, дворняги, воробьи – все с удивлением смотрели на двух мужчин и ребенка, застывших у черной Импалы.
- Профессор… – самый смелый студент подал голос, но смог найти в себе силы только на самые простые незамысловатые слова.
Завертев головой, Кастиэль словно искал помощи, но наткнулся лишь на доску объявлений. На него в упор смотрело несколько десятков студентов, с немым вопросом в затуманенном взгляде, и ведь никак не выкрутишься. В конце концов, они сами решили не скрываться больше. Но почему-то именно сейчас он ощутил всю беспомощность, и только крепче сжал кожаную ткань куртки Дина, и прижал к себе сына. Он ощущал себя как на первом занятии в университете. Первом…
- Кас?... – от Дина не ускользнули загоревшиеся глаза мужа.
Но тот не услышал этого, найдя в толпе нескольких студентов, присутствующих на последней лекции, он кивнул им:
- Я не успел подвести итог нашего занятия. Пройдет время, но общество не изменится, как не изменимся и мы. Мы будем разными, непохожими и вечно спорящими, и наш спор будет бесконечным и бессмысленным. Призывать к толерантности – бессмысленно, трудно вложить что-то в головы кого-то, пока они не дойдут до этого сами.
Кастиэль прикусил губу, понимая, что говорит сейчас не об обществе, а о себе и Дине. О том, как долго они шли к этому счастью, через что им пришлось пройти, чтобы жить спокойно, и быть уверенными в следующем дне. Быть уверенными друг в друге.
- Взрослые, подростки – их конфликт вечен, и уже сравним с классикой, так не проще ли дать детям возможность учиться на своих ошибках, и выражать себя так, как им хочется? Невозможно убедить бушующий разум в собственной правоте, будучи категоричными.
Он вспомнил себя в детстве и перевел взгляд на руки. Все тот же. Он повзрослел внутренне, стал более разумным, сообразительным, но в душе остался сущим ребенком, сущим хипстером, несущим себя на волнах модного течения.
- Искусство – проявление себя, своих переживаний и чувств. Наша душа – наш холст. Наши действия – наши кисти. Наши эмоции – наши краски. И если есть конфликт – он будет на картине. Многие творения гомофобам зловещи и не готовы к восприятию неподготовленного человека, так как их суждения узки, они загоняют себя же в собственную клетку. В то время как произведения людей без каких-либо предвзятых отношений к ЛГБТ-сообществам полны смысла и пестрых красок. Их картины может понять каждый и каждый в них видит себя. Но это не означает, что холсты детские и незатейливые. Просто там нет ненужных нагромождений в виде железных рамок собственного восприятия и суждения.
Новак перевел взгляд на Дина, заметив, что тот смотрит на него и ободряюще улыбается. Ради этой улыбки, ради этой поддержки Кастиэль бы отдал многое… Но он счастлив, что обошлось малыми жертвами, и теперь его персональное счастье рядом с ним.
Он опустил руку с талии Дина, и переплел их пальцы, так, что бы все видели.
- Но что я хочу сказать. Мы все разные. Гомофобы и ЛГБТ-сообщество; дети и родители; панки и хипстеры. Мы – такие разные, но, по сути, мы такие одинаковые, что иногда сами удивляемся сходству. И самое главное! Это не мешает нам любить и быть любимыми! Мы найдем дорогу друг к другу через все невзгоды, перешагнем через бездонную пропасть, но мы окажемся рядом с нашей одинаковой противоположностью.
