Голые ноги закинуты кверху, на золотых эполетах;
Тонкое кружево порвано к чёрту, соком сочится конфета;
Ствол дуэлянта нацелен в сердечко, между расслабленных губок.
Ах! – и невинное узкое лоно – гостем растянуто грубо!
Волосы – в волосы, ядра – в расщелину, шишка дыханье стесняет!
Девственной жертвы невольные слёзы сверху и снизу стекают.
Но начинает корнет Оболенский медленно и осторожно
Плавно потягивать панну Маришу в только что вскрытые ножны.
Дева притихла, сдаваясь на милость сильному твёрдому члену;
Боль убаюкана качкой блаженной; зреет внутри перемена:
Чуткие недра распятого лона тулово зверя щекочет,
Трётся о жёсткие волосы корня вздувшийся липкий комочек;
Сбилось дыханье. Волнуются груди. Мечутся голые бёдра
Вскрикнула, вздрогнула панна Мариша, кончила сладко и мокро!
Ошеломлённо застыл Оболенский; лавой вулкана облитый,
Выплеснул встречное жидкое пламя стержень его плодовитый!
Хлынула музыка, напоминая лучше, чем лишнее слово:
– Самое время поправить одежды, раз не поправить иного.
Не разомкнули объятия тугие только платки носовые
В темном углу, в бело – розовых пятнах, и – как на грех – именные.
Письмо декабриста
Несмотря на то, сеньора, что минуты Вашей страсти
Я сменял на злые годы утомительных занятий,
Над душой моей и телом нет у прожитого власти –
И не стоит то, что было, ни признаний, ни проклятий.
Было дело: к телу тело прикипало, как умело;
Прорастал тяжёлый корень в потрясённые глубины;
Под моим горячим взглядом груди зрели виноградом,
Робко прятались в сорочки исцарапанные спины!
Но, однако, то, что бело – перезрело… Надоело…
И, к тому же, то, что ало – обмануло… И увяло…
И теперь, моя синьора, меня тешат разговоры,
А не гибельные губы, не живительное жало!
На спецовку заводскую славу я сменял мирскую;
На ключи, на разводные – легкое перо поэта –
Но по Вашим туалетам и минетам – не тоскую:
Может быть, во тьме глубокой обрету значенье света?
Послужу себе отменно: сам работник – сам владыка;
Не сгибая спину низко, но, увы, не разгибая,
Потому как не подумал, что останусь безъязыким,
Потому, что кто услышит мои вопли, дорогая?
Но грядёт большая буря. Посему – сушите порох.
Будет буря – никому не отсидеться в мирной сени!
А ещё хочу добавить, драгоценная сеньора,
Что здоровье кардинала не внушает опасений.
Разбитая ваза
Разбитая ваза… Плохая примета.
Взволновано дышат пугливые груди;
Им тесно в прокрустовом ложе корсета,
Их кончики ноют и знают – что будет.
Пугает пылающий взор господина,
Служанки хлопочут, перечить не смея,
Открыв непорочную белую спину
И – Господи-Боже! – всё то, что под нею.
Но этого мало! Согнув через козлы,
Красавице вяжут запястья к лодыжкам,
Поставив в довольно нескромную позу,
Раскрыв её сзади, как новую книжку.
Там, между “листов” белоснежно-покатых,
В ложбинке вспотевшей – два девичьих устья,
Слегка опушённых, стыдливо поджатых
В предчувствии сладком и зябком – что пустят!
…Давно разрешил господин парадоксы:
Желание боли ему не в новинку…
Кивают на окнах герани и флоксы
Собрату, расцветшему из-под ширинки.
…Расстёгнуты брюки. Ремень на ладони
Разбойничье свистнул, попробовал впиться
И стал дирижёром коротких агоний,
В которых заставил плясать ягодицы.
Алеют скрижали в “листах” белоснежных,
Влажнеет обиженно нежная роза,
Которая всё ещё прячется между,
Но цедит наружу липучие слёзы.
И вот уж ремень на полу отдыхает,
По книжке пылающей пальцы елозят
И нежно разводят “страницы”, давая
Раскрыться горячей нетронутой розе.
Багровый и толстый пион горделивый
В туннель окунается мягкий и цепкий.
– Не надо – она выдыхает пугливо,
Но входит по клубни ей саженец крепкий!
Пропитана красным курчавая пакля;
Из глаз изумрудных, мутнеющих болью,
Горячие, жгучие хлынули капли,
Как птицы из клетки – на вольную волю.
Надёжно “засажен” пион господина,
Горячие, тесные стенки щекочет…
И вот уж красавица выгнула спину
И спереди ищет волшебный комочек.
…Служанки застыли в обеденном круге;
За лакомством тянутся робкие взгляды:
– Ах, нынче всё – в розовый ротик подруги,
Но праведный Боже, – им тоже бы надо!
На миг замирает текучее время.
(Эпитеты лучшие – что вы и где вы?)
…Мужчина пускает обильное семя
В сосущее чрево стенающей девы.
…Разбитая ваза. Измятая роза…
Зачитана книга – дыра в переплёте…
И, белые с красными, тёплые слёзы
Пускает пушистый надорванный ротик.
…Служанки нагнутся, одна за другою,
Его обцелуют, как крестик причастья,
И вылижут жадно, её и чужое,
И полное вкуса и запаха страсти.
Вечер
Вечер. Вина. Вино. В комнате – полумрак.
Нежно целую в губы, радуясь и скорбя…
Кто ты? Зачем я здесь? Только – не просто так:
Видно, земля кругла – снова пришёл в тебя.
Милая, вот – стихи, белые, как молоко;
Случайные, как из-под шапочки волос золотистых прядь;
Милая, – я говорю, – думаешь, мне легко?
Я говорю себе: кайся, шепчи и гладь.
В доме моей души – каменные этажи,
Слова серебристой правды в обрамлении лжи.
В доме моей души – неприбранно и темно.
Может быть, потому губы твои – вино?
Не оскорбись сама, что на волне утрат
В гавань твою плыву и растворяюсь весь…
Может быть ты – не Бог; может быть, я – не прав;
Но каждый первый шаг я начинаю здесь.
И обновляю всё, чем обветшало жил,
И понимаю жизнь, как бесконечный бой
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
