Общаться на сухую я отказался, предложил перебраться в шашлычную, которая напротив вокзала.

Дар ясновидения мне четко сообщил, что платить в этот раз я точно не буду, поэтому заказал от души. И люля и соус – здесь мясо с картошкой так называют, и айран в кувшине, и лаваш свежий с зеленью и брынзой.

Саяд даже растерялся от моего напора.

– Угощайся, – предложил я будущему спонсору банкета, еще не подозревающему о своей щедрости.

Навернув от души, а на отсутствие аппетита жаловаться не приходилось, я перешел к делу.

– Представь, йолдаш Саяд, что вечером тридцать первого декабря по телевизору объявляют об обмене денег. Что ты будешь делать?

Йолдаш, он же гардаш – в переводе это или товарищ или брат, или что-то похожее, я не помню, но не ругательство точно. Я их наизусть знаю.

Йолдаш Саяд чуть не подавился от такого вопроса и завис на целую минуту, лихорадочно соображая, что он только что услышал.

– Разве такой можно быть? – выдавил он, наконец, нечто вразумительное.

– Разве может быть что-то другое? Ты вокруг посмотри, сколько денег у людей, а купить нечего. И больше всего денег у цеховиков и кооперативщиков. Их и будут стричь в первую очередь. Именно поэтому менять будут с хитростью… Впрочем, пойдем на воздух, подышим. Расплатись пока. Там продолжим.

В принципе я не особо приврал, лишь слегка передвинул сроки. Но ситуацию описал почти честно. Денежная масса на руках у населения к 1989 году превысила весь годовой запас советской торговли в несколько раз.

Особенно сильно эта диспропорция проявилась в южных республиках СССР, здесь в теневом обороте уже свободно ходят суммы, измеряемые миллионами и сотнями миллионов. Могу поспорить, что этот фарцовщик билетный имеет заначку тысяч пятьдесят или семьдесят – и все крупными купюрами. Павлов ведь не дурак был, правильно мыслил, только получилось все как обычно.

– Саяд, ты человек хороший, сразу видно… – Конечно, хороший, ведь он только что четвертак отдал за мой обед. – И умный, раз на «Волге» ездишь.

Не спрашивайте, какая связь между умом и наличием «Газ-24» семьдесят пятого года выпуска, – здесь это само собой разумеется.

– И как умный человек, ты, конечно, догадался, что менять будут только крупные купюры. Причем только небольшую сумму и в течение трех дней. Пятьдесят и сто рублей, ведь мелочь никого не интересует. Никто же не хранит деньги в десятках. Правильно?

– Канечна. Это целый мешок будет… Й,@#&!!! – последнее выражение означает высшую степень словесной экспрессивности. Перевод опустим, вдруг дети читают.

– Ты прав. Обменять деньги не получится. И вот здесь нужна моя схема, которую я тебе рассказал. На все деньги покупаешь авиабилеты, а через неделю сдаёшь их и получаешь нормальными купюрами. Если за месяц до вылета, то комиссию не берут. Скажи, здорово?

Саяд задумчиво сплюнул кусок шашлыка, застрявший в зубах, и поделился своими сомнениями:

– Зачем ждать, если сейчас менять быстро делать?

– Это само собой. Ты знаешь, я знаю – мы заранее подсуетимся. Остальные не в курсе, куда им деньги девать на Новый год. Тут ты нашу схему предлагаешь. За неделю на новый «Газ-3110» срубишь.

Я даже позавидовал Саяду, такое у него одухотворенное выражение было на лице, когда он это представил. Какие там Нью-Васюки – там целый Рио-де-Жанейро и белый пароход в мечтах.

– Я думал, ты гвоздики хочешь самолет возить, поэтому много билет хочишь, – неожиданно поделился своими мыслями собеседник, – а ты савсем мощный схема придумать.

В качестве бонуса мне достался блок сигарет «Ту-134» и два ящика яблок, сезон отправки нового урожая на рынки Центральной России в самом разгаре. Саяд расщедрился после того, как я посоветовал ему не жадничать и продать информацию уважаемым людям. Обмен денег могут и отложить, а такие сведения быстро утекают и теряют ценность. До возможности закупиться железнодорожными билетами и обменять их на деньги в случае реформы он сам догадался после моей подсказки.

Сигареты и вовсе достались просто так, когда новый знакомый узнал, что служить я еду в Астару. Я забыл очевидную вещь, что там погранзона, и так просто туда не съездишь. Между тем иранские товары там продаются вдвое дешевле, чем у проводников единственного поезда, туда следующего.

Подарок принял, все одно компаньон на моей афере озолотится, а мне в будущей армейской жизни всякий запас на пользу. Над идеей заняться перепродажей контрабанды только посмеялся, тут каждый такой чих под присмотром внимательных товарищей. И заниматься этим в промышленных масштабах можно только под серьезным покровительством, ради пользы дела конечно же. Ага.

Наскипидаренный и перепуганный лейтенант выдал двойную порцию пищевого довольствия и до прибытия в отряд умело прикидывался ветошью и не отсвечивал попусту, дергаясь от каждого шороха.

Грузились уже затемно, впрочем, в ноябре уже в девять часов, как ночью. Удивительно, но в этот раз мы попали в купейный вагон, наверное, в плацкарте мест не хватило, только наша сборная команда разрослась до ста с лишним человек. Перед самым отправлением объявился прапорщик с группой товарищей, обладающих характерными манерами, узнаваемой внешностью и гортанным говором.

М-да, куда же без них. Ингушское пополнение прибыло.

Честно говоря, даже через тридцать лет я так и не понял принцип комплектования нашей части. Примерно сорок процентов составляли выходцы из Дагестана и Чечено-Ингушской АССР. Еще сорок процентов – призывники с Украины, в основном с Донбасса. В этот момент, при воспоминаниях о будущем, мое настроение резко испортилось. Плюс немного ребят из Средней Азии для разнообразия. Из РСФСР только два десятка человек из нашей области, причем среди них четыре татарина и два казаха. Полный интернационал, однако.

Впрочем, национальные проблемы в данный период мало кого волнуют, кроме армян с азербайджанцами, хотя, конечно, сказываются на службе, и поэтому их надо учитывать отдельно.

Ингуши оказались в соседнем вагоне, поэтому об их существовании пока можно забыть.

По причине ночного времени, любоваться пейзажами за окном не очень удобно, хотя я бы с удовольствием посмотрел. В прошлый раз точно так же темно было, а когда обратно ехал на дембель, то хряпнул на радостях в вагоне-ресторане с каким-то майором и сержантом-десантником и проспал до самого Баку. Много ли надо после двух лет воздержания? Вопрос риторический.

В соседнем купе обнаружилась гитара, и, конечно, я не мог упустить шанс имени писателя Конюшевского. Попаданец, не перепевший ни одной песни Высоцкого, – это зря потраченное время и энергия на перенос во времени.

Шутка. Петь чужие песни с моим чудесным слухом, на котором потопталось все поголовье медведей Нечерноземья, – это глупо. Тем более что Высоцкий уже успел исполнить весь свой репертуар до моего появления.

Но судьба, словно издеваясь надо мной, подкинула шанс отметиться и на этом поприще!

Напротив выхода из музыкального салона, оно же купе номер три, образовалась кучка зевак, жаждущих приобщиться к прекрасному. Из прекрасного исполнялись Кузьмин, Макаревич и еще кто-то неопознанный с невразумительными текстами.

– Лучше бы про пограничников спели, – раздался судьбоносный голос сержанта Зайцева.

Коллективный вагонный разум попытался вспомнить хоть одну песню о доблестных защитниках границы, но неожиданно выяснилось, что таких не существует в природе. Конечно же, если поискать в архивах фирмы «Мелодия», то нашелся бы шлягер какого-нибудь Геннадия Белова от 1976 года с упоминанием границы всуе, но народная память в данном конкретном вагоне не сохранила ни текстов, ни мелодии.

Видит бог, не хотел! Оно само случилось!

Пришлось мне брать гитару в руки, при этом клятвенно обещая в душе, что это первый и последний раз в этой реальности.

– В военкомат призвали, автомат в руки дали… – завопил я, поскольку трудно назвать это нормальным пением. – …Паровоз умчится, прямо на границу!