— Инстинкты.
— А точно не Аурорин инструктаж? — хохоча, переваливаясь, штурман отошел на корточках на пару метров от разложенных вещиц и там замер. Люб поступил так же.
— Ох, ей же руками не стоит двигать… — бормотал он.
— Скажи спасибо костюму, — подначил его Риндир. — А то бы тоже двигать руками не смог, по крайней мере, правой. Еще бы и уколы делать пришлось. От бешенства.
И удостоился такого яростного взгляда, что вполне мог бы сгореть под ним на месте.
— Легкомысленная скотина, — пыхтел Люб, усаживаясь и слегка остывая. — Тут первый контакт двух цивилизаций намечается, а ты ржешь.
— Переводчик у тебя включен? Пусть готовится приветственную речь анализировать. Обогатимся знанием местного дипломатического протокола… — штурман ловко увернулся от могучего толчка в бок. А то ведь и с горы от него мог слететь вполне.
Женщина, помедлив, на карачках подползла к дарам, принюхалась — отчетливо дернулись ноздри — и захрустела птичьей ножкой, даже не заботясь, чтобы вытереть сок, попавший на подбородок.
— Она ее с костями ест? — с тревогой глянул на врача штурман. — Это же опасно! Эй!
Люб придержал друга за руку.
Косточки спасенная все же выплюнула и закопала. Провела над водой ладонью и сделала маленький глоток.
— На яды ее проверяет, что ли?
— У нее тоже сканер в ладони, ага.
— Язык достаточно чуткий инструмент, когда не испорчен цивилизацией.
Риндир повел плечом, игнорируя назидание.
— И чего там проверять? Вода как вода…
— Ты перед этим на березе не висел, ага.
Воду спасенная выпила, поводила глазами. Уцепила бусики и потянула в рот. Прикусила, и на грязном, опухшем лице обозначилась обида.
— Эй, это несъедобно! — Люб непроизвольно взмахнул руками, словно курицу отгонял. Женщина сперва отшатнулась, но, видя, что к ней не пытаются приблизиться, быстро что-то проговорила.
— Это бусы, — Люб плавно поднял и опустил руки, словно надевая янтари на шею.
«Говори, говори, милая, побольше, — думал Риндир. — Переводчик все переварит, проведет анализ частотный, флективный, морфологический, сравнит с имеющимися в базе языками… С излучением твоего мозга, артикуляцией, жестами и эмоциональной реакцией. Глядишь, к утру уже сможем нормально поговорить. Не навернись корабельный ИИ, уже бы по-человечески общались…»
— Вроде опасных повреждений нет, — заставил его очнуться Люб. — Но как-то она криво держится. Опухла, в крови и грязная.
— Может, телепатически рискнем? Глядишь, и позволит себя умыть и раны обработать.
— Не годится. Вот что, ложись давай.
— Зачем?
— Я ей на тебе покажу, что собираюсь сделать.
— Сдурел? — сопротивлялся Риндир, но Люб был непреклонен. Поглядел на растянувшегося на жесткой земле друга с вдохновением художника и провел по костюму, задавая ему телесный цвет. После в несколько решительных взмахов вывел на бежевое пятна: багровые и цвета грязи.
Женщина, подавшись чуток назад, внимательно следила за действом. Опаску в ней потеснило любопытство. Люб же, понимая, что пользуется вниманием, достал салфетку, смочил водой и провел по комбинезону, одновременно мысленным приказом стирая раскраску. Риндир поерзал и захихикал.
— Не прикидывайся! — прошипел ему на ухо Люб. И элвилин дружно посмотрели на женщину, пытаясь определить произведенное впечатление. Она сидела на коленях, задумчиво, совсем по-земному прикусив губу, теребила растрепанные вороные косы — только сейчас до мужчин стало как-то доходить, что больше на ней нет никакой одежды. А между прочим, к вечеру делалось прохладно. И ветер на горе был далеко не теплый и не сладостный.
И тут спасенная поступила странно. То есть, не то чтобы странно — просто скопировала действия врача. А странным было то, что синяки, ссадины, глубокие царапины с тела под ее ладонью тоже исчезли — как наведенные узоры с бронекомбинезона. Риндир поймал себя на том, что тянется рукой поправить отпавшую челюсть. Люб заморгал так, что стали слезиться глаза. А нёйд — теперь элвилин готовы были поручиться, что ведьмы все-таки существуют — смывала с себя раны одна за другой: с бедер, рук, лица. Опухоли тоже рассасывались на глазах.
— Она что, нас заморочила? И не ранена вовсе?
— Не говори ерунды. Я сам ей вывихи вправлял.
— Тогда ущипни меня.
Люб исполнил просьбу. Даже через комбинезон щипок оказался внушительным, и Риндир едва удержался от энергичной ответной реакции. А ведьма между тем, приведя перед в приемлемое состояние, потянулась рукою за спину и громко охнула от боли — вывихи Любу уж точно не померещились.
— Я помогу, — Люб двинулся к ней со свежими салфетками и колбой биоклея.
— А он ей не повредит?
— Он абсолютно нейтрален. Просто прикроет раны, пока не подживут.
Женщина не стала убегать и сопротивляться. Перекинула на грудь волосы и сидела, доверчиво подставив Любу спину, закусив косу, чтобы не ойкать, если будет больно. С врача сошло семь потов, пока он завершал насквозь привычную процедуру на представителе неземного разума. Хорошо, что жидкость поглотил костюм, а то пришлось бы искать озеро, чтобы выкупаться.
— Все, и не болит, — промурлыкал он, помня, что кошачье урчание благим образом сказывается на нервной системе. — Во что бы тебя одеть? Как-то мы это не предусмотрели…
— Спальник ей дай, он теплый, пусть накинет, — Риндир вытянул и положил пестрый скруток на землю, не пробуя определенной границы переступать. Хватит уже со спасенной Люба, вон здоровила какой, есть от чего занервничать.
Отвернувшись, поглядел, как солнце спускается под гору за зубчатый лес, набрякая красным. Небо прочертили серые хвосты облаков с золотистым подбрюшьем — словно ленивые, сонные крокодилы. Или проглотившие палку ужи.
— Лагерь надо ставить, пока совсем не стемнело.
— Прямо здесь?
— А где еще? Кругом болото.
— Спросим у девушки? — сказал вроде бы в шутку Люб. И правда, как у нее спросишь, когда пока не знаешь языка? И так вон с хлебом обманул… А нёйд словно догадалась, что говорят о ней. Проигнорировав предложенный спальник, не стесняясь едва прикрытой волосами наготы, повела глазами туда-сюда. Нашла глазами садящееся солнце. И вскрикнула испуганной птицей. Зашелестела быстро-быстро, едва не давясь словами.
— Что она говорит?
— Сердится. Или встревожена. Да откуда мне знать? — разозлился Люб. Попытался набросить на плечи нёйд спальник. Она сложила ладони у подбородка и посмотрела вроде как умоляюще — врач только сейчас заметил, что глаза у нее огромные, прозрачные, светло-зеленые: как у той девушки, которую засняли ночью на этой же горе дроны. Та же самая или нет — сложно сказать. Эта движется неловко, не летит — но кто полетит после пыток?
А спасенная указала на врача и штурмана, потом — на каменные столбы, потом на солнце — и снова настойчиво заговорила. Поняв, что ее не понимают, метнулась к тропинке и назад к спасителям.
— Она ведет себя, как собака: хочет сказать, но не может. Зато показывает выразительно.
— Она-то как раз говорит. Это мы с переводчиком — тупые ослы, — хмурясь, заметил Люб. Повернулся к нёйд: — Что ты хочешь нам сказать? Тебе отдыхать надо, а не метаться. Отдыхать, — повторил он едва ли не по слогам, раскатал спальник и улегся на нем, подложив под щеку сложенные ладони.
Нёйд, сердито лопоча, посмотрела на эту пантомиму и, решившись, схватила Люба за руку. Потянула, подбородком указывая на тропу. А потом указательным пальцем — резко вниз. На солнце — и еще раз вниз.
Риндир оглядел верхушку холма, не осталось ли каких вещей. Перебросил спальник через плечо.
— Похоже, девушке хочется нам что-то показать. Или не хочется здесь оставаться. Или хочется, чтобы мы отсюда ушли. Не в землю же она нам закопаться предлагает.
— На твоем месте я бы не был так уверен, — заметил Люб саркастично. Отобрал спальник и еще раз набросил нёйд на плечи. С сомнением покосился на ее босые ноги и ковыляющую походку. Спросил Риндира: — Слушай! Может, мне в котика обратиться? Пусть поедет верхом, как королева.
