– Так и эльфов не водится, – подал голос мужик, сидевший за Цири. – Бредятина, бабские сплетни, да и только.
Когда ведьмачка нервно подпрыгнула, поднялась, лавка отодвинулась, ножки ее скрипнули по старому деревянному полу. Старый кот запрыгнул на стол, доедая рыбу, хозяйка корчмы непонимающе приподняла бровь. Люди смотрели на гостью, воспринявшую рассказ старца всерьез, и молча осуждали, каждый раз отводя глаза. Цири хотела было придумать себе отговорку, оправдаться в глазах посетителей, но как только разомкнула губы, с них сорвалось облачко пара.
Холодно, холод пришел в корчму, огонь начал гаснуть. Дождь за окном обернулся снегом, слушавшие юродивого старца напряглись, в воздухе повисло зловещее молчание. Не было больше осуждения, не было ничего, кроме ожидания. Низкие каблуки Цири стучали по полу быстро. «В лавку так и не успела зайти, нельзя, не пойду уже», – думала ведьмачка, нашарив в кармане еще одну золотую монетку. «Нужно взять здесь все, что смогу».
– Дай мне хлеба, яиц и кровянки, сколько есть, – произнесла девушка, вручая монету хозяйке. – Неси все, что можно взять в дорогу. Морковь, репу…
Расторопная дородная женщина спешила, как могла, спускалась под лавку, набивая тряпицы. В дорожную сумку Ласточки упал внушительный сверток сушеной плотвички, несколько свежих кровяных колбас, несколько треугольных кусков козьего сыра, завернутых в тряпицу и пара клубней печеного картофеля, оставшегося с утренней трапезы. Ни хлеба, ни сухарей, ни моркови у хозяйки не было, пришлось идти так, пришлось поспешить.
– До свидания, доброго пути! – бросил польщенный вниманием старец ей вдогонку, но ответа не услышал.
Когда девушка вышла на улицу, снег запорошил все дорожки, накрыл крыши домов, погребов и одинокого деревенского колодца. Крестьяне покинули улицы, ветер свистел в пустых проходах, хозяйничая, разбрасывая пойманный снег вокруг. Люди чувствовали приближение чего-то опасного, чего-то пугающего, злого. Никто не желал выходить в это время во двор.
Цири дошла, добежала до коня, торопливо распихала купленную в дорогу еду по сумкам и заметила, что кто-то вышел из корчмы следом. Та самая компания из четырех подозрительных мужчин, кто бы сомневался в том, что они попытают удачу. Ласточка быстро накинула черный капюшон, скрывающий запорошенные снегом волосы, запрыгнула в седло и ударила коня по сытым бокам. Животное двинулось, разогревая ноги ходьбой, после – бегом.
«Быстрее, только бы быть быстрее», – подумала Ласточка, продолжая гнать коня вперед. «Нужно ехать всю ночь, а днем снова засесть в каком-нибудь трактире, чтобы и конь отдохнул, и мы могли поспать», – думала та, ловя себя на мысли, что уже разделяет себя и ребенка на двух нуждающихся.
В дороге она была две недели, и путь еще не окончен, до порта идти три дня, не сворачивая с прямой дороги. Оказавшись на улице, за пределами далекого мира Ольх, замка Маргаритки и рук пронырливых чародеек, Цири первым же делом решила, что ей нужно найти укрытие у ближайших друзей, родить, а после продолжить свое долгое путешествие к свободе.
Где сейчас Геральт – она не знала, где ее Йеннифэр – тоже… Ласточка помнила только, что там, за морями, ее ждет старый Крах, Мышовур и некогда любимые Хьялмар с Керис. Друиды могут обучить ее владению собственной силой, наставить на истинный путь, а Крах пригреет в собственном замке.
Позади слышался глухой стук копыт, шум этот раздавался вдали, на бесконечных лесных дорожках. Цирилла петляла, нагибалась, видя перед собой острые ветки, ждущие на свету. За ней едут или мимо? Стук копыт поутих, но другой, не менее знакомый ей шум, разрезал лесную тишь, эхом отдавался в растерянном разуме. Звон стали о сталь, шум нарастающей битвы, крик павшего раненого. Ласточка почувствовала, как тошнота снова накрывает ее, как руки, до этого момента жестко держащие старые поводья, начали мелко дрожать.
– Где? – взревел знакомый ей голос. – Где она сейчас?!
– Зираэль! – раздалось за ним следом.
– Ласточка!
Цири закрыла глаза, пытаясь прийти в чувство, плотно сжала губы, уговаривая себя перестать, успокоиться, забыть и забыться. «Воображение, это все только воображение разыгралось, это из-за того дурного старика», – думала она, чувствуя, что зябнет под тонкой накидкой. «Это только воображение, никто тебя не зовет, никого здесь нет, все крестьяне прячутся дома».
Конь занервничал, чувствуя погоню, чувствуя, как дрожит его хозяйка. Цирилла все не открывала глаза, опасаясь видений, что могут причинить ей боль. Она продолжала ехать вслепую, опрометчиво гнать животное, не разбирая дороги перед собой. Это не могло длиться долго…
Одна из еловых веток, ниже всего нависающих над дорогой, ударила ведьмачку по лицу, сбила с коня, продолжавшего бег без всадницы. Падая в грязь, в мелкие островки мягкого мха, медленно покрывающиеся снегом, Ласточка успела сгруппироваться. Нет, она не защищала голову и лицо, как когда-то ее учили ведьмаки из Каэр Морхен, не пыталась избежать глухого удара, смерти. Цири подтянула ноги к животу, закрыла его руками, спасая от повреждения.
– Зираэль! – вновь раздалось вдали. – Ласточка! Цири! – продолжал кричать знакомый голос, эльфийский голос.
– Я здесь, – шепнула она, но никто не услышал.
В холодном лесу пахло хвоей, морозом и ведьмачьей кровью. Цирилла ударилась затылком о старый еловый корень, и туман медленно заполнял ее разум, утягивая в объятья живительного сна.
========== 27. Дорога в будущее ==========
– Холодно, – тихо пролепетала она, ворочаясь в промерзшей кровати. – Мне холодно, мне холодно, холодно…
Теплая ладонь эльфа опустилась ведьмачке на лоб. Не то успокаивая, не то согревая, но это помогало каждый раз: Ласточка переставала двигаться, замолкала, находила такой желанный покой. Веки ее не дрожали, губы не размыкались в попытке произнести хоть слово, и тишина вновь захватывала пространство вокруг. Повязка лежала на ее голове крепко, кровь давно остановилась, и рана стягивалась хорошо, Карантир обещал, что следа не останется, не будет напоминаний о произошедшем.
Но стоило ли об этом забывать? Эредин сидел рядом с ведьмачкой, то убирая руку с ее лба, то возвращая ее на место, беспокоясь о ее состоянии. Охота нашла горе-беглянку в лесу, снег густо запорошил обездвиженное тело, кожа Ласточки побелела, губы дрожали, тело покидала жизнь. Если бы Охота пропустила ее, если бы гончие не заметили движение в снегу, если бы они опоздали на пару часов…
Он не желал о таком думать. В тесной комнате покинутого крестьянского дома пахло соломой и лесом, пылью, старостью, забвением. Люди ушли отсюда несколько лет назад, и Охота нашла это местечко заброшенным, но пригодным для двухдневной остановки. Они нашли то, что искали, поймали беглянку, и каждый хотел вернуться домой как можно скорее, но Эредин не спешил.
– Ей необходима помощь, и как можно скорее. Я наложу бинт, – обещал тот, осматривая раны. – И лучше бы ей отдохнуть где-нибудь, отлежаться, в таком состоянии нельзя проходить сквозь измерения, – сказал Карантир, обработав раны ведьмачки.
– Тогда мы отдохнем прямо здесь, – ответил ему Эредин. Разбейте лагерь снаружи, устройте костер. Я побуду с ней здесь, в тишине. Один.
Никто не посмел перечить, даже если из-за общего молчания придется провести этот вечер и следующий на холодной сырой земле. Карантир заходил еще раз утром и вечером, чтобы проверить состояние пострадавшей ведьмачки, сменить бинты и удостовериться в том, что ей стало лучше хоть чуть. Король устало качал головой, слушая его долгие пугающие советы.
Они не говорили об этом вслух, при нем, но наверняка думали: каким будет ее наказание. Соратники ждали, что Эредин придумает для нее что-то страшное, что Ласточка переживет жестокий ужас, сознание ее изменится навсегда, что произойдет нечто поворотное в жизни их короля и его добычи. Быть может, они ждали, что беглянке промоют мозги так же, как любому человеку, явившемуся в их мир? Только Эредин не знал, следует ли вообще наказать ее. О, у него было много времени, чтобы подумать над этим, но в голову лезли другие мысли.
