– Блин, вот приснится же такое! – он ещё продолжал вздрагивать – уже по инерции, всё ещё не понимая, был ли это взаправду сон или он видел нечто иное.

Приподнявшись с койки, Павел выглянул в окно – в небе сияла серебристая луна. Её диск был слегка покусан ночными волками, что говорило о недавно прошедшем полнолунии. Однако же сияния хватало для того, чтобы заместить дневное светило. Хотя бы в некоторой мере.

Плечо снова разнылось – после удачной операции Павел провалялся около месяца в больничке, которую то и дело атаковали со всех сторон, однако оставался в живых. Кочану повезло меньше – после очередной вылазки коллеги вернулись и рассказали, как на него набросились сразу несколько тварей. Он, конечно, сумел их раскидать, но превосходство в юркости и клыкастости было явно не на стороне человека.

Конечно, остальным пришлось позорно ретироваться с поля боя, и Павел ещё долго припоминал им – да и всё ещё не мог простить предательства.

– Русские своих на войне не бросают! – твердил он при каждом удобном случае.

Где-то вдалеке промелькнули две зелёных вспышки.

– Ба-бах! – звуки удара о землю сопроводили их падение.

Комната вдруг наполнилась странными запахами.

– Ерёмич, ты что ли? – Павел поднял голову, встретившись взглядом с зеленоватой субстанцией. – Много их там?

– У-у-у… – протянул дух, раскачиваясь под потолком.

– Понятно, что нифига не понятно. Хоть бы разговаривать научился как-то… Лады, последи за ними там, отвлеки, а я в окошко, с четвёртого этажа не так тяжко всё же…

Павел выхватил из-под койки предусмотрительно смотанный канат и подошёл к окну, чтобы открыть створку. Внезапно входная дверь зашаталась от безумного напора. Кто-то целенаправленно стремился пробраться к бывшему коллектору в комнату.

Дух заметался из стороны в сторону и, подскочив к розетке, сунулся туда, словно стараясь протиснуться в два маленьких отверстия.

В следующий момент розетку коротнуло, и дух начал переливаться всеми цветами радуги.

– Ты что творишь! – громким шёпотом немного испугавшись проговорил Павел, одновременно стараясь привязать верёвку к батарее отопления.

Дух потемнел, превратившись в некую киселеобразную субстанцию серебристого цвета.

– Ну ты Сплинтер, блин! Отжигаешь прямо, Ерёмич!

Субстанция медленно подползла к мужчине по полу и ухватилась за канат, помогая Павлу его разворачивать.

– О-ба-на, так ты не только стены прошибать умеешь? А чего раньше скрывал в себе? Жить не хотелось?

– У-у…

– Понятно, разговаривать всё-таки так и не научился.

Дверь с резким хрустом сломалась, Павел выхватил из-за пазухи пистолет и запустил в нападающего пару пуль. Существо распласталось в дверях, однако следом другое, напоминавшее человека, решившего вдруг встать на четвереньки, бросилось в сторону Павла. Расстояние было не таким уж большим. Мужчина приподнял пистолет. Позади что-то брямкнуло и раздался оглушительный звук разбиваемого стекла. Тут же из-за спины полетели куски острых стёкол в сторону Проклятых. Павел удивлённо обернулся – дух рассыпался на глазах, вкладывая куски материи в оконные стёкла, двигавшиеся по определённым траекториям.

Не раздумывая больше ни секунды, мужчина бросился к окну, ухватив руками конец каната. До земли оставалось всего несколько этажей…

– Как там дети? – Семён Степанович зашёл в комнату – старушка в платочке с синеватыми цветами снова чистила картошку.

– Та что с ими сдеется… Бегають, навернось, с Нинкой.

– Игоря прокололи?

– Так отож… Она за ним носится как кура… Влюбилась, деваха, аж смотреть на неё жалко-то…

– Ничего, в наше время это полезно – покряхтел дедок и подошёл к шкафу. – Стаканы достанешь? – он приоткрыл дверцу шкафа и помахал руками. – Ты-то уж отсюда выходи, взял манеру по шкафам прятаться!

Зелёное облачко, в которое превратился Ваха, обиженно пробралось к табуретке, стоявшей поодаль, и старательно на ней распласталось.

– Чтось, опять прихватил змий зелёный? – усмехнулась бабуля.

– Да нет, просто хлебнуть немножко захотелось, – виновато потупил взгляд дедок, сразу превратившись в такого милого доброго домовичка.

– Ну ладно, чуточку плесни, и мне тоже граммульку. Токмо не дряни этой, а настойки клюквенной. У меня от неё артроз проходит…

– Танюш, я же тебя люблю, дорогая ты моя и сердечная…

– Ой, ну не теши… – замахала она руками. – Подлиза прямоть… Знаю, что любишь, иначи не вырвалась бы от мамки к тебе…

– Ой, вспомнила-то… А помнишь, как мы встретились-то с тобой… – разлил он в стаканы красноватую жидкость из гранёной бутылки.

– Ну а как не помнить? В институте же училась тогдась… Сорвал, старый, ягодку зелёную…

– Ой, ну прям уж ягодка, – улыбнулся старик и передал ей стакан.

– Да, я помню… Вечор был, стемнело ужо, а я всё в библиотеке сидневала… Глянула на часы – мамочки! А времечко-то уже натикало… Собрала книжки, тетрадки, а на улице ко мне Семёнов пристал… Дай, говорит, книжки, подсоблю… а сам так и глазищами своими под юбку мне…

– Точно только глазищами?

– Да тьфу на тебя! Я же боевая тогда какая была, запамятовал ужо?

– Да тут уж забудешь… И я иду, с ДОСААФа тогда шлёпал…

– Ну да, тожи задержалси…

– Ага, а тут такую красавицу мою…

– Помнишь, какой фингал ты ему умострячил? А потом втроём сидели, чай пили, лёд ему прикладывали… Он-то, пёс шелудивый, оказывается, к экзамену не подготовился, и только это и надо было, а я-то, девчоночка, всё об одном…

– Давно уже помер Семёнов…

– Да ты что! Ты не рассказывал…

– Ещё в девяносто пятом… Он сына тогда вытаскивал из-под пуль, задело… на общем кладбище похоронили…

– И ты мне об этом только сейчас рассказываешь?

– Ну а что, прошло время, я тебя не хотел расстраивать, ты тогда ж у меня внучке радовалась…

– Да, было время, не то что щас – все носются, стреляють… Где Нинка-то запропастилась?

– Надо бы сходить, – нахмурился дедок и, взяв стоявшее в углу ружье, вышел из комнаты. Металлические стены были слабо освещены. Приходилось идти по полутёмному мрачному коридору. Только в конце – за углом – была массивная дверь, которая не пускала в убежище никого, кто хотел бы нанести вред обитавшим здесь людям.

Открыв засов, дед посмотрел в окошко – на улице было мрачновато и серо – подступал вечер.

Два оборота – и дверь поддалась – ветеран предусмотрительно смазал все петли машинным маслом. Здесь же, с краю, поставил пару бочек с дизелем и соляркой. Бочки находились снаружи, а масляная лампа с зажигалкой висели внутри. На всякий случай.

– Деда, ты куда? – дёрнул его за подол маленький мальчишка с пистолетом в ручонках.

– Ты здесь откудова? Ну-ка марш обратно, за дверь! И пистолет отдай – детям не игрушка.

– Нет, я буду защищать тебя, деда! Одному – нам рассказывали – нельзя в разведку ходить.

– Ну-ка, что я сказал, назад, защитник ты мой маленький! Бабу Таню кто защищать будет?

– Ой, а ведь верно! – осёкся парнишка и засеменил обратно по коридору, неловко переступая через провода и кабель.

– Фух, – отёр лоб Семён Степанович и побрёл дальше, не забыв запереть дверь.

В нескольких метрах качнулись от ветра кусты – подбиравшаяся зима уже собиралась осыпать землю холодными проблесками белой пелены, называемой в простонародье порошей. Было достаточно холодно. Старик подошёл к кустам – там что-то закопошилось.