Я не знала, что сказать, щеки вновь вспыхнули — проклятье, как же хотелось оказаться подальше отсюда, но любопытство мешало уйти. Трейми будто понял это и снова улыбнулся, теперь уже мягко. Он прищурился, глаза блестели, как лезвие меча. На миг я ощутила его у горла и заговорила, только бы развеять жуткие образы:

— Что же пугает птиц? Им не обязательно подходить к тиграм.

Трейми хохотнул и взглянул на Павви. Наконец удалось вздохнуть полной грудью, несмотря на обаяние, этот господин заставлял меня внутренне содрогаться. Почему он так смотрел? Почему улыбался? За все время мы с ним говорили лишь несколько раз, и всегда казалось, что он знает обо мне все. Глупо было в это верить, но все же.

— Птицы защищают себя. Они боятся клыков и когтей, которыми их можно достать даже сквозь решетку. И им очень приглянулись места, на которых сидят тигры, на своих они уже давно склевали все зерна.

Трейми засунул палец в клетку и принялся дразнить попугая. Я не верила, искала объяснение сказанному, но без толку. Неужели он знал что-то страшное, что грозило нам, или нарочно заманивал в ловушку? Нет, мы столько лет жили здесь спокойно, зачем кому-то плести козни?

— Зачем вы говорите мне это?

Сердце колотилось, а лорд продолжал играть с попугаем, будто нарочно дразнил меня. Как же приятно было, когда Павви все-таки цапнул его.

— Ай, разбойник, — посмеялся Трейми и надолго замолчал. — Я говорю это, потому что отверженным лучше держаться вместе. Птицы здесь злые и готовы заклевать всех по очереди.

Я едва не фыркнула. Это он отверженный? По-моему, мало кто чувствовал себя при дворе так свободно, как лорд Трейми. Года не проходило, чтобы ему не пожаловали земли, он всегда держался рядом с королем и лордом-регентом. Следовало уважать его, мало кто добивался такого к своим тридцати с небольшим, но не верилось, что за его улыбочками пряталось что-то благородное.

Он явно говорил о своем происхождении — титул пожаловали его отцу, а о предках ничего не было известно. Говорили, что у того в роду были одни светловолосые, от чего поползли слухи о добродетельности его супруги. Меня это не заботило, но отчего-то Трейми волновало, что птицы-придворные возьмутся за него. Обычно высокородные не любили тех, кто возвысился своими силами, но какой прок от союза со мной, королевской пленницей?

Разумного ответа я так и не добилась, поэтому сказала, что тороплюсь к сестре и ушла. Наши покои были недалеко, в башне. Общая гостиная вела к двум спальням и каморке, в которой спали служанки — Мардаред и Анора. Хотелось бы закрыться у себя и подумать, но стоило распахнуть дверь, как я увидела Катриану.

Она сидела за столом в гостиной и читала книгу. Сквозь небольшое окно проникало мало света, поэтому мебель смотрелась темной, только поблескивала шелковая нить на обивках кресел и стульев. Два стояло перед небольшим камином, из которого выгребала залу Анора.

— Что с тобой? — встрепенулась Катриана.

— Ничего.

Я закрыла дверь и прижалась к ней спиной. И когда дыхание так сбилось? Сердце едва не выпрыгивало из груди. Сестра подошла ко мне и буквально вжала в дверь. Я ненавидела, когда она так делала! Катриана была выше и крупнее, но именно в такие моменты казалась горой, способной раздавить.

— В чем дело? Отвечай, — велела она.

— Ни в чем, Анора, идем, переоденешь меня.

Я проскользнула мимо сестры и кинулась к себе. Уверена, она мне это припомнит, но нельзя же было все рассказать. Бедняжка и так извела себя, не хватало только смутных речей лорда Трейми.

Моя спальня тоже была темной. Массивный каркас кровати и тяжелые сундуки смотрелись громоздко и делали комнату маленькой, но это и привлекало. Главное, что она отличалась от моей комнаты дома. Та была большой и светлой, а кровать стояла на возвышении, мимо без конца сновали няньки и служанки, еще отец собрал дочерей своих лордов, чтобы мы вместе играли. Всегда рядом находились люди, было шумно, весело.

Да, пусть будет темнота, только бы не вспоминать. Я уже пять лет не видела родителей, даже не могла написать им о своих чувствах — письма наверняка вскрывали, а отправлять с голубями запрещалось. Можно было бы рискнуть, но рано или поздно это заметили бы и неверно истолковали. Нас привезли сюда как раз для того, чтобы избежать тайных сговоров, не стоило сомневаться, что за отправкой писем следили очень пристально.

Лица родителей размылись в памяти, разве это нормально? Как забыть цвет глаз отца? Или голос матери? Я чувствовала себя предательницей, но вина была на короле, на проклятом лорде-регенте. Почему он до сих пор правил страной? Уверена, отец убедил бы его величество в своей преданности, если бы тому не нашептывали злые мысли.

В сердце будто иголку воткнули, и оно ныло, мучило, не давало отвлечься. Я злилась, невероятно злилась на весь мир, и никакие доводы в защиту монарха уже не успокаивали. Ненавижу его, всех, кто у власти, они отняли у меня семью!

— Леди? — раздался голос Аноры.

Я отскочила от двери и отвернулась. Не хватало, чтобы она заметила скорбь на моем лице. К сожалению, плохие новости не закончились, и Анора приготовила мне такое же платье, какое сейчас было на Катриане: светло-зеленое, с серебристым узором и темным мехом на широких рукавах. Хватило одного взгляда на него, чтобы вспомнить заливистый смех сестры. Как мы любили пробираться в нежилую часть отцовского замка, где хранилась старая мебель и доспехи. А подсматривать за праздниками… думаю, присутствовать на них было не так любопытно. Мы старались затеряться среди слуг, прятались под столами или знаменами.

Одинаковые платья нам сшили пару лет назад. Думаю, смотрелись мы глупо, но нас это веселило, остальное не имело значения. Потом умер последний из наших братьев — Ристерд. Боги, ему было всего одиннадцать! Нас даже на похороны не отпустили, заставили сидеть в этих темных покоях. Каждый встречный выражал соболезнования — чушь, им было все равно, или они радовались, что у Дармейдов не осталось наследников. Приходилось терпеть, а так хотелось обнять родителей, у них остались только мы с Катрианой.

Теперь сестра стала наследницей, но женщины не могли ничем владеть. После смерти отца все перейдет к ее мужу, и наш род прервется. А ведь мы управляли теми землями уже сотню поколений. Не верилось, что все рухнет, но как еще? Вряд ли у матушки будут другие дети.

С тех пор Катриана изменилась. Наверное, она чувствовала вину за то, что на ней закончится род Дармейд. Или ответственность за родителей и меня, ведь теперь она старший ребенок. Не знаю, мы больше не разговаривали, не сплетничали, не делились тайнами. Сестра стала резкой и все время раздраженной.

Я так задумалась, что безвольно позволила Аноре надеть на себя это платье. В нем было уютно, но недовольный взгляд Катрианы буквально прожигал. Мы молча сидели в гостиной и читали, других занятий на сегодня не было. Придворные отправились на охоту, а вечером будет праздник, незамужние девы такое не посещали, даже наследницы. Принцесса Стиалла овдовела несколько лет назад и жила здесь, но помощь с подготовкой ей не требовалась, ведь за этим не наблюдала половина столицы.

Я пыталась читать, но мысли крутились вокруг разговора с лордом Трейми. Нужно было сказать Катриане, но не хотелось ее беспокоить. Впервые за день сестра казалась безмятежной, даже улыбалась, листая книгу. Я же мяла кружевную скатерть на столе и трясла ногой. Возможно, стоило просто забыть? С какой стати доверять человеку, который никогда не замечал нас? Или он действительно что-то знал?

За окном незаметно стемнело, Анора и Мардаред принялись ходить по комнате и зажигать свечи, топая невероятно громко. Все, терпеть дальше не выйдет. Пока из меня вырывался поток слов, Катриана все больше мрачнела и хмурилась.

— Лорд Трейми? — протянула она. — За все годы мы с ним едва ли парой слов обменялись.

— Поэтому я и сомневаюсь, стоит ли ему доверять.

Сестра барабанила пальцами по книге и смотрела в никуда. Ее следующая фраза заставила меня ужаснуться: