Она развернулась, повторно погладила Эса по плечу и отправилась назад, придерживаясь прежней тактики.

— Вызывающе, — оценил дракон. — Эта леди слишком самовлюбленная.

— Все демоны четвертого ранга такие, — отозвался Эльва и постучал, для верности — ногой. — Поначалу кажется, что они чересчур полагаются на свою врожденную красоту. Но если ты становишься их целью, они банально не дают тебе возможности осознать, чем ты вообще занят и какого черта снимаешь рубашку.

Он прижался ухом к двери, услышал нечто одобрительное и потянул ее на себя. Петли завизжали так, будто их не смазывали по меньшей мере столетие.

Лаборатория Шэтуаля была погружена в полумрак. Свечи горели только у южной стены, освещая продолговатый каменный стол и связку драконьих голов, соединенных между собой цепями. Для Тринны эти драконы были, пожалуй, маловаты, но если бы все головы принадлежали одному телу, то оно представляло бы нешуточную угрозу для всех, в том числе и для рыцарей.

За столом, катаясь на стуле, сидел владыка Энэтэрье собственной персоной. И у хозяина Льяно почему-то перехватило дыхание, хотя прежде его мало заботило, как выглядят инкубы.

Граф Шэтуаль был невероятно красив. Серебряные радужки равномерно переливались, как если бы в них плескался настоящий расплавленный металл. Заплетенные в косы волосы нежного лилового цвета Его Сиятельство небрежно подвязал голубой лентой. Уголки тонких бледноватых губ вежливо поползли вверх при виде гостей, и демон обменялся рукопожатием с Эльвой, словно со старым другом, а Эсу поклонился — не особо низко, как равному.

— Привет, Тиез, — мелодично сказал он, и воздуха опять стало маловато. Дракон постарался увлечься чем-то иным, но даже так видел стройную фигуру графа. Его руки — вплоть до самых ногтей, — были перевязаны чистыми белыми повязками, а на поясе болтались две кобуры. Манжеты шелковой рубашки зеленовато-серого цвета обтягивали запястья, но боли это Шэтуалю не доставляло. — Я в тебе не сомневался.

— Я тоже, — в тон ему отозвался Эльва. — Здравый смысл во мне давно умер.

— Но ты же явился, чтобы защитить этого дракона, — напомнил Его Сиятельство. — Значит, его труп все еще активен и влияет на твои мысли. Чем этот парень тебе так дорог? Внешностью?

Он оценивающе посмотрел на Эса.

— Ну да, симпатичный. Я бы совместил его с тем кошмарным серафимом. Быть таким уродливым несмотря на то, что родился стражем небес — это, наверное, весьма обидно. Но ты же не позволишь мне поделить господина Эстамаля на части, я прав?

— Прав, — согласился некромант. — Собственно, я обязан проследить, чтобы ты ответил на все его вопросы. Так приказывает господин Хадас, повелитель цитадели Измиальт. Он также передает, что в случае твоего отказа пыль и пауки посыплются прямо на Энэтэрье, а договориться об этом с ним не составит никакого труда.

Эльва кивнул на молчаливого гостя.

— Вот как? — потрясенно шепнул граф. — Ну ладно. Если он не будет спрашивать о моей причастности к Озеру Тьмы, я постараюсь дать ему вменяемые ответы. Но ты же знаешь, насколько я нетерпелив. Я уже полтора дня бьюсь над этими драконьими останками, и у меня все равно не получается ни с кем их соединить. Вероятно, они отвергают магию, и придется пришивать вручную, а крепкие нитки у меня закончились после того опыта с дакарагом, и прислуга до сих пор не купила мне новые. Что-то я устал, — зевнул Шэтуаль, обрывая сам себя. — Надеюсь, наша беседа не затянется. Ну их к черту, эти драконьи головы, завтра выброшу и займусь чем-нибудь еще…

— Не нужно выбрасывать, — вмешался Эс. — Я был бы очень благодарен, если бы вы подарили их мне, Ваше Сиятельство.

Разговаривать с инкубом оказалось еще тяжелее, чем смотреть на него. Примерно те же чувства хозяин Льяно испытывал, обращаясь к Богам, но Боги не подавали никаких признаков, что его речь их достигла, а Шэтуаль тут же уставился на гостя и весело оскалился:

— Если бы я их подарил, да? Что ж, если тебе угодно — забирай, в знак моей благосклонности.

«Сейчас заплачу», — подумал Эс, но мужественно сдержался.

— Но ты ведь не за этим пришел, правда? Спрашивай скорее, у меня еще масса планов. Где-то в холодильнике валялся труп оборотня…

Светловолосый парень помялся, торопливо сел на предложенную графом табуретку и наконец-то опомнился. Он — не какая-нибудь грязь под ногами демона, он — хозяин Драконьего леса, крылатый звероящер в чешуе цвета выгоревшего на солнце песка. Он — повелитель и страж небес, он — самый желанный трофей для рыцарей Этвизы (хотя тут, возможно, гордиться особо нечем). И, в конце концов, он — единственный приятель мертвого короля, и этот мертвый король обязывает совершить последнюю вещь, способную спасти лес, чей сон больше смахивает на смерть.

— Это вы, — твердо и уверенно заговорил он, сунув руки в карманы своих черных штанов, — создали народ хайли?

— Народ хайли? — с милым непониманием повторил Шэтуаль. И просиял: — А-а-а, те бесконечно верные дети с идеальной рецептурой крови? Да, я над ними полтора года корпел. И добился превосходного результата. Жаль, что они так плохо подходили большинству обитаемых миров, и мне пришлось унижаться перед вашими неуравновешенными Богами. Не знаю, кем был создатель тамошних земель, но он явно обожал войны. Четыре Бога сражений на россыпь крошечных континентов — это чересчур, тем более что флотом не обзавелся никто, кроме эсвианцев. Ой, — запнулся он, потому что свирепый взгляд Эса едва не прожег в нем дыру, — прости. Ты ведь не это хотел услышать, да?

— Да, — мрачно подтвердил Эс. — До меня доходили слухи, что вы, как отец, никогда не упускаете из виду своих детей, а детьми считаете любое свое творение. Так вот, мне весьма любопытно, есть ли у народа хайли хоть какой-нибудь шанс выжить, если прежний король не вернется и не разбудит лес? Дело в том, что мне казалось, будто хайли бессмертны, и я надеялся разбудить уснувшего короля. В нем даже осталась некая доля магии, и с помощью этой магии он разрешил Уильяму пересечь Великие Врата. Понятия не имею, для чего, но…

Эс нахмурился. У него возникло такое впечатление, что разгадка лежит на поверхности, и надо всего лишь протянуть руку, чтобы ее коснуться. Подтверждая эту теорию, в полумраке лукаво заблестели серебряные глаза графа Шэтуаля.

— Я создавал хайли, — сказал он, — как противовес эльфам и друидам. И те, и вторые крепко связаны с живыми тварями, будь то птица, медведь, травинка или упавший с дерева листок. Я мечтал построить такое тело, которое получит с каждой живой молекулой не просто связь, а родство. Кровное родство. Тебе наверняка известно, что серебряная кровь хайли, смешанная с их плотью, становилась идеальной почвой для каждого цветка. Что гибкие стебли могли зародиться и жить внутри детей леса — моих детей, — если их случайно туда заносило. Помнится, принцессе Элизабет — моей возлюбленной, чудесной принцессе, — эльфы бросили семечко льна в кубок эля. Она его проглотила, не заметив. И умерла, потому что, увы, — он тяжело вздохнул, — мой замысел не оправдался. Хайли, такие совместимые со всем живым на земле, научились управлять им издали, но не сумели научиться нести в себе.

Эс растерянно моргнул и прикинул, не пора ли как следует рассердиться. Решил, что не пора.

— А принцесса Элизабет… — пробормотал он, пытаясь облечь свою идею в наиболее верные выражения. — То есть… у нее ведь был сын? Она вышла замуж за кого-то из человеческих королей, родила ребенка, а потом умерла. Где он, этот ребенок?

— А ты еще не догадался? — не поверил Шэтуаль.

Светловолосый парень покачал головой.

Демон посмотрел на него слегка разочарованно:

— Ладно… побеседуем о старом короле. Ты его не разбудишь. Он погиб. Его магия будет беспокоить замок еще года четыре, но это мимолетное, остаточное явление. Оно не угрожает ни тебе, ни Льяно, ни Драконьему лесу. Оно просто есть. Как воздух или тени. Однако разбудить лес, — Шэтуаль почесал нос, — действительно можно. Если привести в эпицентр заклятия наследника Тельбарта, сына Элизабет, он активирует заклятие заново, с обратного конца. И народ хайли проснется, чтобы его поприветствовать.