Он за шкирку подхватил зажмурившегося и поджавшего ноги купца, швырнул его на клячу, примотал веревкой, вскочил в седло и, дергая клячу за поводья, поехал в степь. «Бочка» с кряхтеньем влез в седло, перерезал аркан и двинулся следом. Когда они скрылись, Прокл, крадучись, подбежал к лежащему пленнику. Перевернул его. Маленькая рука с растопыренными пальцами взвилась, целясь мальчику в глаза. Прокл отшатнулся, закрывшись локтем.

– Разбойники уехали! – закричал он. – Я не с ними!

Пленник медленно сел. Он был щуплый, в рванье, весь вывалянный в пыли, но светлые глаза, один из которых почти скрылся под набухшим фингалом, непокорно сверкали.

– Поговори с ним, – пропищал комар на ухо.

– Ты кто? – послушно спросил Прокл, стараясь, чтобы голос не ломался. Звезды Королевств и Маркары поднимались все выше, заливая степь призрачным светом. Знобящий ветерок ерошил волосы. Начиналась самая глухая пора, пора койотов, и Проклу становилось все страшнее и страшнее.

– Лемис, – неприятно резко сказал пленник.

– А меня зовут Прокл, – ответил мальчик. – Ты откуда?

– Я – лемис, – уже удивленно повторил заморыш.

– А я – Прокл, – зло сказал мальчик. – Не хочешь говорить, не говори. Твое имя я запомнил.

– Я лемис, – заморыш рассмеялся, престранно прищелкивая. – Это не имя, молодой воин, это народ.

Польщенный тем, что его назвали воином, Прокл сел на корточки и протянул пленнику руку.

– Пошли, разожжем костер, скоро выйдут волки.

Тот отшатнулся.

– Меня нельзя трогать! – залепетал он.

– Прокаженный, что ли? – мрачно осведомился Прокл, борясь с искушением поймать волшебного комаришку и прихлопнуть. Мало было ему купца и разбойников!

– Нет, – с достоинством ответил пленник. – Я лемис.

Прокл подумал, что более гнусного имени не встречал.

– Вставай, разожжем костер! – с отчаяньем возопил он. Волки! – мальчик скорчил устрашающую гримасу. – Звери! Скоро появятся.

Заморыш со стоном поднялся.

– Веди, молодой воин, – срывающимся голосом сказал он.

Они пошли к арбе, где Прокл отобрал съестное из скарба Тейпо, а остальное свалил в кучу, вытащил из котомки кремень и трут, и поджег. Заморыш за обе щеки уплетал черствый хлеб, часто прикладываясь к меху с водой. Зубы у него были великолепные, засохшие корки так и трещали.

– Меня зовут Ленор, – поев, представился он. – Я….

– Лемис! – обреченно вымолвил Прокл.

Заморыш оживился.

– Знаешь, а мы, лемисы….

– Я знаю, что скоро придут волки, – оборвал мальчик. – А до утра топлива нам не хватит.

Ленор втянул ноздрями воздух и уверенно сообщил:

– Койоты сюда не придут. Они сегодня охотятся у Пяти оврагов, там на ночной выгон повели лошадей.

– А ты откуда знаешь? – изумился Прокл. От занудной фразы его передернуло:

– Я лемис.

Куплет

Он шел домой по ночному городу, курил, изо всех сил пытаясь успокоиться. Накрапывал дождь, и в черном глянце отмытого от накипевшей за зиму глинистой грязи асфальта отражались теплые желто-оранжевые огни фонарей. Пахло весной, бензином и мимолетными сладкими духами: Игорю казалось, будто он нащупывает в ночи чей–то легкий след. Он вошел в квартиру, стараясь не шуметь, но мать все равно услышала, вышла в коридор, зеленый неяркий свет делал ее рано постаревшее лицо желто–серым, словно срез хозяйственного мыла.

– Ну, как? – спросила устало. Она работала медсестрой в кардиологии, в две смены, пытаясь хоть как-то содержать семью. Муж бросил, Игорек, надежда и опора, подрабатывал, но так и не смог найти постоянную хорошо оплачиваемую работу, а тут еще эти бредни с песнями….

– Не знаю, ма, – абсолютно искренне пожал плечами Игорь. Мать ждала подробностей. Каких? Ну, послушал, дал понять, что неплохо. Все это было не то. Каждый, кто слышал его песни, говорил, что они великолепны, либо полное дерьмо, в общем, отзывались в меру своих сил и способностей. А Игорь надеялся найти не стороннего слушателя, – брата, такого же, как он сам, способного понять, почему он не может не сочинять, почему поет именно так. Но Павел Валерьевич мгновенно выставил барьер, отделивший маститого писателя, классика, мать твою, от рокера с улицы. Игорь был зол, разочарован и полон протеста. Больше всего на свете ему хотелось реванша, но матери знать об этом было совершенно не обязательно. – По-моему, все отлично! – бодренько сказал Игорь и поспешил скрыться в своей комнате. Там он врубил магнитофон, и под исходящую криком «Гр. Об» минут пять пинал чехол от гитары. В конце концов по батарее забарабанили соседи снизу, парень шмякнул ботинком о трубу, выключил музыку и, почти успокоенный, вышел в коридор.

Вечер начался слишком скверно, чтобы этим его закончить, требовалось что-то более существенное. Мать возилась на кухне с тарелками, запахло подливкой, у Игоря свело желудок, так он хотел есть. Стараясь не обращать внимания на запах, он простучал пальцем по кнопкам на телефонной трубке, набрал номер. Длинный гудок, Игорь чуть не выматерился с досады, Стаса не было дома. Мать вот-вот должна была выйти кликнуть его ужинать, он схватил с вешалки куртку, нащупал ключи и сигареты, и выскользнул за дверь. Ребята наверняка были в «Орде».

Дождь перестал. Где-то за домами ехала машина, свет фар скользил по окнам девятиэтажки, и казалось, будто внутри дома блуждает шаровая молния. Кафе еще издали узнавалось по громкой музыке: играло радио, «Европа +», нечто стремительно–бойкое, и Игорь прибавил шагу, настроение начало подниматься. У входа болтались «ордынцы», кто курил, кто просто вышел на холодок освежиться.

– Хай, Вар!

Игорь приветственно вскинул руку. В ответ раздалось несколько возгласов, тут же спросили прикурить. «Вар», или, точнее, war в переводе с английского означало «война». Так музыканта звали те, кто давно и хорошо его знал. Игорь не любил свое имя, предпочитая называться на скандинавский лад Ингваром или, сокращенно, Варом.

– Общий пламенный, – кивнул он, одалживая зажигалку. – Стас здесь?

– Не пробегал, – повел костлявыми плечами Тролль, студент худграфа. Помешанные на «фэнтези» тусовке нравились: у них был свой стиль. Тролль таскался с выточенным из лыжной палки мечом, обвешанный феньками и обожал, покурив травки, задавать туманные вопросы об устройстве мирозданья. К тому же великолепно рисовал, а главное, без сожаления дарил свои картинки. Увидев его без привычных кожаных ножен за спиной, Игорь удивился:

– А где же твой эспадон, Троллище? – хохоча, он хлопнул его по плечу. – Пропил, наконец?

– Не эспадон, а акинак, – внушительно проговорил Тролль. Игорю это ни о чем не говорило. С таким же успехом меч мог оказаться и катаной. – Он затупился, надо подточить.

– Потому что я – горец! – воскликнул Игорь. Все засмеялись, только Тролль помотал головой:

– Я не горец, я тролль.

С таким же успехом он мог назваться и эльфом.

– Лады, – кивнул Вар. – С тебя автопортрет. Э, черти, отдайте зажигалку, курить охота!

На лестнице, ведущей в оборудованный подвал кафе, раздались шаги и смех, и вместе с клубом сизого дыма на улицу поднялись девочки. Игорь с удивлением увидел парочку новеньких: вообще-то обыватели обходили «Орду» десятой дорогой, она считалась тем еще заведеньицем. Девочки, – одна из них, повыше, крашенная блондинка, очень даже ничего, – были в подпитии, держась за руки, они начали подходить к каждому, знакомиться и просить сигарет. Но тут изнутри вприпрыжку выбежала Люси, бросилась на шею Игорю.

– Привет, братишка!

Они потерлись носами, отдавая дань растаманскому обычаю, рассмеялись, с искренним удовольствием разглядывая друг друга. Люси училась в Москве и домой приезжала раза два в месяц, ее братом был Лешка, он же Вождь, он же Санта – святой, «духовный брат» Игоря.

– Ну, как твое ничего?

– На месте. А где Вождь?

– Дома отсыпается, – фыркнула Люси. – Они вчера подшабашили, и на радостях это дело отметили, Лешка домой привалил только сегодня к вечеру, и то на бровях. А ты Кэт не видел?