В другой раз Харкен попробовал новый метод удаления инородных предметов. Во время Первой мировой войны хирурги догадались вытаскивать осколки с помощью магнита – ведь пули сделаны из железа. Харкен зацепился за эту идею, заказал огромный электромагнит с питанием от сети и установил его над своим операционным столом. Когда грудная клетка пациента была вскрыта, магнит включили. Однако пуля упорно оставалась на месте, а вот все металлические инструменты, бывшие в комнате, моментально взлетели в воздух и с оглушительным лязгом прилипли к поверхности электромагнита.

В эпоху, когда операции на открытом сердце ежедневно проводятся в тысячах больниц по всему миру, сложно по достоинству оценить, насколько важным достижением была работа Харкена. Он не был первым человеком, извлекшим пулю из сердца, однако никогда прежде хирург не оперировал такое большое количество пациентов без единого смертельного случая и не превращал сложные и опасные операции почти в рядовые процедуры. Значимость его заслуг была отмечена в официальных источниках, рассказывавших про британскую хирургию в годы Второй мировой войны: «Его выдающиеся успехи, бесстрашно проводимые им операции и невероятные результаты достойны отдельной главы во всемирной истории военной хирургии, и все хирурги Великобритании должны склонить перед ним голову».

Может показаться, что такое признание немного преувеличено, но не стоит забывать, что еще полвека назад операция на открытом сердце повсеместно считалась невозможной. В 1896 году автор самого популярного британского учебника по торакальной хирургии Стивен Пэджет написал: «Возможности хирургии сердца, пожалуй, достигли границ, поставленных природой для всей хирургии в целом: никаким новым методикам, никаким новым открытиям не удастся преодолеть связанные с ранением сердца естественные трудности». Один из его современников, американец Бенджамин Меррилл Рикетс, мрачно заметил, что «не существует, пожалуй, иного органа, нежели сердце, и других болезней, кроме заболеваний сердца, про которые было бы столь много сказано и написано, но при этом столь мало достигнуто».

К концу девятнадцатого столетия хирургия достигла значительного прогресса главным образом благодаря двум открытиям того времени: анестезии и антисептикам. Первые средства для анестезии, эфир и хлороформ, были найдены в 1840-х годах. Благодаря этим веществам стало возможно проводить весьма радикальные операции, не заставляя пациентов терпеть при этом мучительную боль. Двадцатью годами позже Джозеф Листер продемонстрировал, что стерилизация инструментов и перевязочного материала помогает предотвратить инфекционное заражение, – так началась эра современной хирургии. Теперь пациента можно было оперировать не спеша, пока тот находится без сознания, и при этом не волноваться о заражении.

Прогресс шел семимильными шагами. Спустя несколько десятилетий хирурги умели уже проводить операции практически на любом органе человеческого тела. В 1890 году в ходу были учебники по хирургии, детально рассказывающие о мышечно-скелетной системе, ротовой полости и челюстях, об ухе, глазе, почках, половых органах, мочевыделительной системе, кишечнике и прямой кишке. Даже мозг не считался уже чем-то недосягаемым: в 1884 году Рикман Годли успешно вырезал в лондонской операционной опухоль в голове двадцатипятилетнего человека и тут же попал на первые полосы национальных газет.

Так по какой же причине сердце, единственное из всех основных органов человеческого тела, по-прежнему оставалось запретной территорией? Были, очевидно, определенные практические сложности: грудная клетка препятствует доступу к сердцу, а во время раскрытия ее операционным путем есть риск коллапса легких из-за попадания воздуха в пространство вокруг них, что может привести к смерти из-за дыхательной недостаточности. Оставался еще тот факт, что у живого пациента сердце продолжает биться и во время операции: как вообще можно оперировать орган, который постоянно находится в движении?

Дело, однако, было далеко не только в этом: многовековые традиции благоговейного отношения к сердцу тоже оставили свой след. Это был не просто еще один внутренний орган, а нечто куда более таинственное и значимое. Подобное представление красноречиво подкреплено высказыванием французского хирурга шестнадцатого века про то, что сердце – это «главный особняк души, орган жизненной силы, источник жизни, фонтан жизненного духа». Такое отношение к сердцу иллюстрируют и самые древние из сохранившихся до наших дней медицинские тексты из Древнего Египта. Сердце тогда считалось вместилищем разума, эмоций и души, и его даже сохраняли после смерти: загробная жизнь могла начаться только после того, как его взвесит бог Анубис. Позже греческие ученые согласились с фундаментальной значимостью сердца. В четвертом веке до нашей эры Аристотель указал на то, что этот орган у человека формируется первым, а умирает последним, занимает центральное положение, двигается и взаимодействует со всеми остальными частями тела. Он также видел в сердце источник «животного тепла», жизненной силы, присущей всем организмам.

С учетом того, какое огромное значение придавали древние мыслители сердцу, было естественно предполагать, что травмы этого важного органа чреваты неминуемой смертью. В своей большой, 37-томной, энциклопедии «Естественная история», составленной в первом веке нашей эры, Плиний-старший описывал сердце как «первоисточник и родоначальник жизни». Он утверждал, что «это единственный из всех внутренних органов, который не подвержен болезням, а также никак не страдает от обыденных трудностей, с которыми человек сталкивается на протяжении своей жизни, однако в случае травмы приводит к мгновенной смерти». Столетие спустя самый знаменитый хирург Античности смог, исходя из собственного опыта, описать последствия травмы сердца. На протяжении нескольких лет он был официальным врачом гладиаторов из своего родного города Пергамона, и многие из них умерли на его глазах от колотых ран в сердце. Он отметил, что подобная смерть зачастую была мгновенной, однако момент ее наступления зависел от конкретного места ранения.

Когда поврежденным оказывался желудочек сердца, раненые умирали незамедлительно, истекая кровью, особенно если ранение приходилось на левый желудочек; однако, если же рана до желудочка не доходила, некоторые из воинов оставались в живых не только в течение дня ранения, но и всю последующую ночь.

Труды Галена продолжали составлять основу медицинского образования, пока, чуть ли не полторы тысячи лет спустя, им на смену не пришли учения эпохи Возрождения, так что неудивительно, что представления о сердце на протяжении многих столетий практически никем не подвергались сомнению. В своем весьма странном трактате по лечению ран византийский врач седьмого века Павел Эгинский привел яркое описание различных ранений в сердце и их последствий: «При ранении сердца орудие оказывается у левой груди, и по ощущениям оно словно не в полости, а жестко зафиксировано в теле, а иногда еще есть и ритмичная пульсация. Выделяется кровь черного цвета, если ей есть куда вытекать, человек становится холодным, потеет… И вскоре наступает смерть».

Этому описанию восемь столетий спустя вторит Паре, величайший хирург эпохи Возрождения. Подобно Галену, он видел такие ранения собственными глазами, так как много лет был военным хирургом на полях сражений во Франции: «При ранении сердца из него начинает хлестать кровь, все конечности тела одолевает дрожь, пульс падает и становится слабым, лицо сильно бледнеет, появляется холодный пот, и раненый часто теряет сознание. Когда все конечности полностью охладеют, смерть уже на пороге». Паре также отметил, что смерть вовсе не обязательно наступает мгновенно. Он стал свидетелем дуэли, состоявшейся в Турине, в ходе которой один из дуэлянтов получил колотое ранение в левую сторону груди. Это, однако, не помешало ему продолжить сражение, он гнал своего противника еще где-то двести шагов, после чего рухнул замертво. Когда Паре осмотрел его тело, то обнаружил настолько большую рану в сердце, что мог запросто вставить в нее свой палец.