Одна мысль о том, чтобы встать на ноги, переполняет все тело свинцовой усталостью.

«Нет, – напоминает себе Никс (вернее, та часть ее разума, что еще не смирилась с поражением). – Это из-за другой мысли. Из-за мысли о пяти танк-контейнерах, оставшихся до мостика. И тех пяти, что остались позади. О том, что я прошла всего полпути, и еще полпути впереди».

Что-то мягкое, почти ничего не весящее, приземляется ей на щеку. Вздрогнув, Никс открывает глаза и судорожно отряхивает щеку. Мягкое, невесомое нечто падает на комок мха у ног и смотрит вверх золотыми глазами. Тельце в ярко-желтых и темно-синих, почти черных пятнах ярко, как костюм арлекина.

«Лягушка».

Ей доводилось видеть изображения лягушек в сетевых архивах и в учебных файлах, но какое изображение может сравниться с контактом с живым, дышащим существом? Оно коснулось ее щеки и теперь сидит, смотрит на нее! Будь Ома на связи, Никс обязательно запросила бы более точную идентификацию.

«Но, конечно, будь Ома на связи, меня бы здесь не было».

Никс утирает залитые дождем глаза. Капли воды приятно холодят кожу, а на губах, на языке они – просто-таки нектар. Как же легко романтизировать рай, зная только ад да (иногда, если повезет) чистилище! Как не расчувствоваться, когда мысли в голове, вскруженной чистым воздухом, тают, будто воск? Никс изумленно моргает, глядя на всевозможные оттенки зелени вокруг, щурится от искусственного солнечного света, пробивающегося сквозь листву и ветви.

Небо мигает, на миг темнеет, и вновь начинает сиять во все свои шесть сотен ватт. Похоже, резервные топливные элементы сдают быстрее, чем положено. В голове мелькают возможные объяснения: утечка катализатора, смятый катод или анод, ослабление ионного обмена из-за разрыва мембраны… А может, она просто потеряла счет времени? Никс сверяется с консолью в сетчатке левого глаза. Но, может, и консоль дала дуба, и доверять ее показаниям не стоит? Никс протирает глаз: иногда это помогает. Показания остаются теми же. В остатке – сорок восемь процентов от максимума.

«Значит, счет времени я не теряла. Поезд действительно слишком быстро жжет резервы. Почему – уже дело десятое».

Важно одно: выходит, времени, чтобы добраться до Омы и устранить сбой, у Никс меньше, чем она думала.

Никс Северн встает, и это словно занимает целую вечность. Прислонившись к шершавой коре древовидного папоротника, она щурится, пытаясь разглядеть прямую линию мостков, ведущих к контейнерам левого борта и палубам за ними. Но заросли, густеющие едва ли не на глазах, так замедляют движение, что вскоре Никс понимает: дело безнадежное. Придется воспользоваться тесными техническими ходами, протянутыми высоко над головой. Проклятье, отчего она не вспомнила о них сразу? Но лучше поздно, чем никогда, мать его… Ведь они ведут прямо к главной шахте электронного мозга! А прогулка ползком сквозь тесные технические ходы поможет сосредоточиться, отвлечься от райских соблазнов, сотворенных грандиозным сбоем систем терраформинга. Только бы добраться до передней части этого отсека. Там – трап наверх, и, как ни тесны технические ходы, пробираться по ним куда легче. Так она выиграет во времени вдвое, а то и больше. Снова смахнув с лица капли дождя, Никс карабкается через расползшиеся по земле корни баньяна. Ступив на скользкую, заросшую тропку, она опускает на глаза лицевое забрало костюма и затягивает силиконовый капюшон. Стекло испарит и дождевые капли, и конденсат внутри. На лес Никс старается не обращать внимания. Уж лучше подумать о том, как она прибудет на место, выждет карантин и после всех штатных процедур отправится на Землю – там, в трущобах Финикса у границ космоверфей, ждет семья. Ждет дочь… С этими мыслями Никс и продолжает путь.

«Носильщики[33] летают в одиночку».

Никс закрывает старинную книгу сказок, найденную в лавке древностей на файрстоунском ночном рынке, и кладет ее на столик у кровати дочери. Ветхие страницы побурели от времени. Одно небрежное прикосновение – и стершийся уголок страницы остается в пальцах. Порой даже предельная осторожность не помогает. Но Майя слышала сказку, прочитанную прямо с книжных страниц, всего два раза в жизни. Впервые – когда ей было два. А во второй раз – уже в шесть. От взлета до посадки срок немал, и если ты не только мать, но и носильщик на побегушках, создается впечатление, будто твой ребенок растет какими-то скачками: вот все идет своим чередом, и вдруг – раз… будто кадр сменился. Именно так все и выглядело, несмотря даже на ежемесячные сеансы видеосвязи. Минута здесь, пятнадцать – там; трехнедельный отпуск на Земле; драгоценные переговоры с орбиты; взгляды и голоса, текущие сквозь пустоту тонкой струйкой длиной от 22,29 до 3,03 световых минут.

– Зачем она заговорила с волком? – спрашивает Майя. – Почему просто не прошла мимо?

Никс поднимает взгляд на Шайло, стоящую в дверном проеме. В прихожей за ее спиной горит свет. Улыбнувшись ее темному силуэту, Никс снова смотрит на дочь. Волосы девочки тонки, бесцветны, как кукурузные рыльца. Хрупка, родилась до срока, да вдобавок больной – полуслепой, полуувечной. Глаза – зеленовато-молочного цвета, точно нефрит…

– Да, – поддерживает ее Шайло. – Зачем бы это?

– Думаю, этот волк был волком очень обаятельным, – отвечает Никс, ероша волосы Майи.

«Носильщики летают в одиночку. Отправлять в полет более одного живого, теплого тела, да еще со всем, что ему нужно для поддержания жизни? Зачем так транжирить бюджет? Когда всего-то и требуется – иметь кого-нибудь под рукой на случай катастрофического отказа всей системы? Вот потому-то носильщики и летают в одиночку».

– А вот я ни за что не стала бы заводить разговор с волком. Если бы они, конечно, еще существовали, – заявляет Майя.

– Рада слышать. Теперь я на этот счет спокойна, – отвечает Никс, глядя на пряди волос Майи, оставшиеся в пальцах.

– Если бы волки еще существовали, – повторяет дочь.

– Конечно, – соглашается Никс. – Это само собой.

Губы ее шевелятся. Опустив взгляд к страницам старой-старой книги, она читает:

– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал волк.

– Спасибо тебе на добром слове, волк.

– Куда это ты так рано выбралась, Красная Шапочка?

– К бабушке.

Веки Никс Северн вздрагивают, губы шевелятся. Капсула «милого дома» тихонько шипит, гудит, манипулируя гиппокампальными и кортикальными тета-ритмами, вороша долговременную и кратковременную память, превращая мечты в ощущения, куда более реальные, чем сны или дежавю. Ни одно судно не покидает доков без хотя бы одного «милого дома» на борту, дабы сохранить психическую стабильность носильщика в рейсе.

– А теперь детям пора спать, – говорит Никс Майе, но девочка мотает головой:

– Хочу послушать еще раз.

– Вот козявка! Да ты уже знаешь ее наизусть! И сама можешь рассказать, от первого до последнего слова.

– Она хочет послушать, как ты читаешь, – сказала Шайло. – Кстати, и я бы тоже не возражала.

Никс притворно хмурится.

– Двое на одного? Так нечестно!

И все же она бережно листает страницы, возвращаясь к началу сказки, и начинает снова.

«Милый дом» связывает средний мозг с полушариями большого, направляет нейромедиаторы к рецепторам, управляет электрохимической активностью, регулирует уровень кортизола…

– Жила-была маленькая девочка, скромная и добрая, послушная и работящая…

Шайло целует ее в лоб.

– Любовь моя, черт меня побери, если я понимаю, как ты с этим справляешься. Совершенно одна, полагаясь только на эти иллюзии…

– Они помогают оставаться в своем уме. Тут уж – либо освой этот трюк, либо быстро сгоришь.