Я сделал глоток вина и собрался встать из-за стола, как тут сидевший справа мой старший брат хлопнул меня по плечу и бокал, поднял собираясь сказать тост. Он говорил долго, вспоминал, желал, признавался в любви, в то время как в моей голове разворачивалась сцена, происходящая за стенкой, и кровь горячо приливала к вискам. Я представлял ее шею, плечи и шарики жемчужных бус, перекатывающиеся в чужих мужских руках. Я встал и пошел в ту же сторону, куда повернула она, – в банкетном зале было темно и тихо, я резко включил свет и увидел их вместе, они прижимались друг к другу, лямка ее платья сползла почти до локтя, волосы были взъерошены, а взгляд испуганный и виноватый. Я не знаю даже, из-за чего я расстроился больше – из-за измены жены или предательства лучшего друга, в совокупности эти факты привели меня в ярость, до сих пор мной не познанную.

Я развернулся и вышел вон, она побежала за мной, выкрикивая мое имя и поправляя лямку платья. На улице было морозно, я давил тонкую корочку льда праздничными лакированными ботинками с вытянутыми носами, она бежала за мной, неуклюже поскальзываясь и подхватывая руками подол платья, призывая меня остановиться и выслушать ее. Я остановился, ослабил душащий меня галстук и повернулся к ней – ее виноватые, мокрые от слез глаза были черными от размазанной косметики, но все еще такие же любимые, как раньше, они отражали лишь вину, но никакого взаимного чувства в них не было.

Моя ярость достигла своего апогея – я замахнулся и ударил ее со всей силы по лицу, не дав сказать ни слова, тем самым выразив всю глубину своего разочарования в ней.

От неожиданности и силы удара она упала на землю и схватилась за лицо руками, а я развернулся и пошел вперед, слыша, как сзади остановилась машина. Она села в нее, и машина с визгом колес умчалась вдаль, обогнав меня на дороге.

Больше мы не виделись. Она даже не забрала свои вещи, я собрал их и отвез ее матери, она охала и ахала, увидев меня, стыдясь поступка своей дочери, а после еще некоторое время звонила мне, чтобы узнать, как дела, бередя еще больше мои кровоточащие раны.

С ним мы тоже больше не встречались. Но я знаю, что они живут вместе, и это не дает мне покоя.

Миша перевел дух и снова достал сигарету из пачки, на этот раз тут же прикурив ее.

"А что тут такого страшного? " – подумала я, ожидавшая услышать более трагическую историю. Такое случается в каждой третьей семье, люди достаточно быстро оправляются и стараются всеми силами стать счастливыми назло бросившей их половине. Это не отняло у него возможность жить своей прежней жизнью; не сделало его ноги разной длины, а лишь задело самолюбие. На такую трагедию надо отводить не более полугода, а не полжизни, и не превращаться в чудовище.

– Я очень сочувствую тебе, – ответила я, глядя на него через темные очки. – И все же очень рада, что ты решил изменить свою жизнь, взять себя в руки. Я уверена, что ты обязательно встретишь прекрасную девушку, с которой вы будете счастливы, – более дежурной фразы сложно было себе представить, но, к сожалению, в этот момент в моей копилке фраз ничего другого не нашлось.

Я наклонилась, подняла с земли небольшой белый камень и швырнула его в пруд. "Наверное, – думала я, – своя беда всегда воспринимается острее и ужаснее, чем беды остальных. Ведь почувствовать всю полноту несчастья можно, лишь пройдя через него, а никак не выслушав чужую историю"».

Таня глубоко вдохнула и, на выдохе лизнув указательный палец, перелистнула страницу.

– Похоже, у них вскоре завяжется роман, – прокомментировал Витя.

– Я не уверена, ей сейчас не до него, и вообще, я думаю, такие мужчины не в ее вкусе, и если у них что-то и будет, то продлится недолго. Он ведь снова запьет через некоторое время, – возразила Таня. – Ты же не думаешь, что он будет ходить в наглаженной рубашке всю оставшуюся жизнь?

– Я склонен верить в его силу воли! – сказал он. – Все окружающие его люди думали так же, как и ты, так что если он и сломался, то это отчасти из-за того, что в него никто не верил. Успех в большинстве случаев зависит от восприятия ситуации окружающими. А если они не верили в него, а только считали дни до того, как он снова сорвется, то так оно и произошло.

– То есть виноваты окружающие?

– Нет, ты очень буквально все воспринимаешь. Никто не виноват, я говорю лишь про поддержку. А в целом все зависит только от самого человека.

Таня перевернула страницу и продолжила:

«Домой с гулянки мы вернулись в половине седьмого, еще в коридоре чувствовался запах жареной курицы и печеной картошки, так сладко манящий за обеденный стол. Мне не хотелось есть, а Миша поторопился донести меня до моей кровати и сразу же отправился ужинать. Я не спеша разделась и стала готовиться к отдыху, когда услышала звонок в дверь. "Наверное, это друзья, желающие присоединиться к ужину", – думала я.

– Тебе привезли вещи, – сказала сестра, войдя в комнату.

– Какие вещи? – удивилась я.

Она раскрыла дверь пошире, и в комнату, и без того маленькую, какой-то неизвестный мужчина втолкал несколько больших коробок.

– Вот тут вроде все! – сказал он, отряхнув куртку.

– Это вещи из твоей квартиры. Теперь там будут жить.

Я все поняла и попросила оставить меня одну. Дверь закрылась, и по моим щекам покатились крупные соленые слезы. Я не стала открывать коробки и копаться в своем прошлом, мне хотелось скорее избавиться от них. Той жизни уже нет, так зачем хранить вещи? Это груз, привязанный к моим ногам, тянущий меня на дно, в то время как я изо всех сил гребу к берегу.

Я позвала Мишу.

– Послушай, – сказала я, когда он вошел и закрыл за собой дверь, – у меня есть к тебе одна просьба: ты сегодня решил изменить свою жизнь, и я тоже хочу это сделать, но для этого мне нужен ты.

Миша сел на стул рядом и посмотрел на меня искренним, понимающим взглядом.

– Я хочу избавиться от этих вещей, но не просто выбросить, а сжечь их. Они не должны существовать, так же как не существует меня той, что была раньше. Может быть, мое решение покажется тебе поспешным, но мне нужно сделать это как можно скорее, в этой жизни их быть не должно, вещам следует быть там, где осталась я.

Миша расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, покрутив шеей в разные стороны, и сказал, глядя на коробки:

– А что в них?

– Там вещи той девушки, которая умерла. Этого тебе знать достаточно, а теперь просто сделай то, о чем я тебя прошу.

– Ну ладно! Завтра я… – начал он.

Я тут же его перебила:

– Сегодня! Это надо сделать прямо сейчас!

Мне казалось недопустимым пересечение моей прошлой и настоящей жизни, в моей голове происходил какой-то сбой, и все шло не так. "Вдруг я окажусь снова там, и мне придется пройти весь этот пусть заново", – думала я.

– Ну, я тогда за машиной пойду? – спросил Миша.

– Иди!

Он нравился мне тем, что не задавал глупых ненужных вопросов – тех, что ставили бы меня в тупик, он просто делал так, как я просила, в отличие от сестры, которая иногда под кожу влезет ради удовлетворения своего любопытства, не думая при этом о чувствах других. К счастью, ее внимание в этот вечер полностью принадлежало гостям, и мне не пришлось с ней объясняться.

Миша вернулся через полчаса, за это время я успела привести себя в полную готовность к выходу, точнее, к выносу. Он переоделся в спортивную одежду и, войдя, спросил:

– Ты точно решила? Может, подумаешь до утра?

Я решительно помотала головой, после чего он взял самую большую коробку и понес к выходу. Когда комната опустела, он поднялся за мной и аккуратно загрузил на плечи, я была словно очередная коробка – хлам, который предстоит сжечь (но на это он, надеюсь, не согласился бы).