Время научило меня ценить то, что дает мне жизнь, хоть я и была до сих пор трупом, погруженным в пучину комплексов, страхов и шизофренических видений, наполнивших мою жизнь до краев, но я все же старалась включаться в реальность и радоваться происходящему.

Медсестра осмотрела палату в поисках забытых вещей и, не обнаружив таковых, толкнула коляску вперед к двери, в то время как я, сидя в ней, вдыхала запах свежих хрустящих тюльпанов, окунувшись в них с головой, в прямом смысле пытаясь заглушить запах перегара. В дверях показался Андрей Сергеевич, он широко улыбнулся и, сделав шаг вперед, присел у моих ног, приблизительно так же, как присел бы человек, желающий сделать мне предложение руки и сердца, только вместо кольца в руке он держал мою выписку и сменный хирургический бинт.

– Не забывайте вытягивать ногу вперед, – повторил он свои предписания, покручивая мою лодыжку в разные стороны, – вот так (потянув мою ногу и сделав мне больно в такой приятный романтический момент).

Я выглянула из-за букета и посмотрела на него. Прямо ему в глаза. По телу пробежал острый тонкий электрический разряд и остановился в ноге, сжатой его сильными горячими руками.

– Хорошо, – ответила я и кивнула головой, не отводя глаза.

То ли он был потрясающе красив, то ли мне так казалось в силу испытанного мной стресса. Возможно, это всего лишь моя душа трепетала от желания быть заполненной любовью и заботой.

– Тогда я жду вас через две неделе на приеме, – доктор поднялся с колен и, улыбнувшись, вышел первым.

Для меня это было что-то вроде назначенного свидания, и я стала планировать, что надену в этот день, пока меня везли по коридору к выходу.

Мне ужасно хотелось домой, в свою маленькую уютную квартиру, где было так, как нравится мне, где можно было закрыться ото всех и не вылезать из постели несколько дней, в маленький мир, принадлежащий только мне одной. Но, увы, это было невозможно: перемещаться без помощи посторонних никак не получалось. Чтобы помыться, мне приходилось прибегать к помощи одного, а то и двух людей, сложно представить, насколько это невыносимо.

Итак, я приехала жить к родственникам, меня привезли и сгрузили в предварительно подготовленную для меня отдельную комнату, которая изначально планировалась как большая гардеробная. Также она соединяла две части квартиры, принадлежавшие разным хозяевам. Миша с легкостью выполнил возложенную на него миссию и, загрузив меня на спину, словно большой походный рюкзак, поднял по лестнице на второй этаж. Неприятные ощущения от этого были несравнимы с тем, что я стала обузой для семьи своей сестры. У них вот-вот на свет должен был появиться малыш, а я со своим недугом вторглась в их жизнь и повисла как дамоклов меч и, возможно, даже изменила некоторые планы. Я чувствовала это, хотя никто не подавал даже вида, все радовались моему появлению в доме, создавая призрачность благополучия».

– Я ее очень понимаю! – прервала Таня чтение. – Очень! Я тоже была обузой для своей сестры, когда умерла мама, а затем отец, она делала вид, что любит меня, но в душе носила обиду на жизнь, за то, что та лишила ее преимуществ молодости, всучив опеку надо мной, при том, что я была очень непростым ребенком. Точнее сказать, мы просто очень разные.

– А я не сложный! – заявил Виктор. – Я многое делаю по дому и стараюсь не напрягать мать своим присутствием. Порой она по нескольку дней не замечает меня, занимаясь устройством своей личной жизни.

«Я лежала на кровати, уставившись в потолок, в уютной маленькой комнатушке без окон, не отличая день от ночи, не видя дневного света и блеска солнечных лучей, до тех пор, пока в дверном проеме не появлялся огромный силуэт моего носильщика с разящим смрадом спиртного. Он выносил меня на улицу, сажал на лавку, а сам садился на другой конец и, отвернувшись в сторону, закуривал сигарету. Мы почти никогда не разговаривали, думаю оттого, что не находили общих тем, а давиться дежурными фразами только ради того, чтобы что-то сказать, нам обоим было не нужно, в этом мы были солидарны. Время прогулки зависело от погоды и моего желания – иногда мы сидели часами, за это время Миша несколько раз успевал закинуть голову кверху и захрапеть. Храп его длился недолго, становясь все громче и громче, отчего, собственно, и происходило пробуждение. Затем он встряхивал головой, шлепал губами и снова закуривал сигарету. Я тоже иногда закрывала глаза, но не для того, чтобы похрапеть, а только лишь от яркого солнца, от которого мои глаза успели отвыкнуть за время пребывания дома. После прогулки Миша затаскивал меня обратно в комнату и, наследив грязными ботинками, уходил на кухню поболтать со своими друзьями. Я никогда не присоединялась к их посиделкам – им и так хватало меня более чем. Стараясь вести себя тихо, я закрывалась в своем склепе и думала о своей жизни, знала наперед многое из того, что произойдет со мной в будущем, но почти ничего о том, чем закончится каждая из происходящих со мной историй. Я зажмуривала глаза и пыталась перенестись обратно в тот день, когда со мной произошла трагедия, уводя себя от этого момента в разные стороны. Я пыталась вернуться обратно и изменить этот день в целом – можно было остаться в кровати и целый день провести под одеялом, не вылезая даже на перекус. Зажмурив глаза, я старалась оказаться там, старалась так сильно, что мне даже слышался громкий протяжный гудок электропоезда, но, очнувшись, я оказывалась там же, где и была, – на своей кровати, в склепе, освещенном слабым светом ночника, с двойным переломом большой и малой берцовых костей, который сделал мою ногу короче на несколько сантиметров. Я знала, что, когда я начну ходить, часть разницы оттянет на себя тазобедренный сустав, облегчив передвижение, но перекосив при этом мое тело так ужасно, что мне не захочется смотреть на себя в зеркало. Я стану хромая и перекошенная. И мне надо вернуться обратно и изменить это, я же могу, точно могу это сделать, нужно просто понять как».

– Я не понимаю, посредством чего она собирается вернуться в прошлое? – прокомментировала Таня.

– Мать говорила, что после полученного сотрясения мозга она стала немного куку – вроде ничего никому не говорила, но делала какие-то странные вещи.

– Какие?

– Путала людей, мою мать с кем-то спутала.

– Да, ты говорил.

– Интересно, ей удалось вернуться? – посмеялась Таня.

– Нет, она же так и была всю жизнь хромая, – серьезно заявил Витя. – Как будто, если бы она перестала хромать, можно было бы подумать, что ей удалось вернуться в прошлое и изменить этот несчастный день.

– А может, она изменила! Но не этот день, а какой-то еще, считая его неудачным, а это уже стало следствием изменений.

– Это очень сложно, – после паузы задумчиво сказал Витя. – Если бы изменилась некая ситуация, то знать о ней она уже не могла, потому как ее попросту не было.

Таня помотала головой и, захлопнув дневник, встала.

– Я пойду, мне еще надо одно дело сделать, – сказала она.

Все утро лил дождь, он звонко стучал по крышам домов, задорно брякал по металлическим поверхностям, пробуждая Таню ото сна. Капли ударялись о козырек подоконника, от удара подлетали вверх и разбрызгивались мелкими мокрыми точками по стеклу. Таня накинула халат и распахнула балконные двери. Прохладный воздух, будто поджидая этого момента, тут же ворвался в комнату, взяв в свои объятия сонную девушку. Таня запахнулась и вышла на балкон, ступив босыми ногами на холодный и влажный каменный пол. С нижнего этажа струилась тонкая голубоватая струйка дыма, а за ней вылетало целое серое дымовое облако и медленно растворялось в листьях яблоневого дерева. Таня услышала знакомый кашель и высунулась с балкона, чтобы посмотреть: дедушка Катюши сидел в кресле и переворачивал газетные страницы, откладывая в сторону уже прочитанные.

Таня снова попыталась представить Витю, из ее головы никак не выходил образ жизнелюбивого одуванчика, и тогда она, зажмурив глаза, представила его с темным цветом волос – получился все тот же одуванчик в черном, неаккуратно надетом парике, что напомнил ей бомжа в шапке под рябиновым кустом у магазина. Вспомнив о нем, Таня перерыла несколько ящиков с вещами, пока искала фотоаппарат сестры, и, обнаружив его, отправилась на центральную площадь. Дождь стих, и сквозь густые тяжелые тучи стало пробиваться солнце.