Это был Мымрик.
— Скоро узнаешь… скоро, — пробормотал Михаил. Он сидел у самого костра, держа в руке бутылку с самогонкой, и отхлебывал из нее. Его скошенная плешь тускло отблескивала.
— Скоро… Допью… вот… я за десять минут… Ты мне пятки лизать будешь…
Я неосторожно переступил с ноги на ногу. Хрустнул сучок. Михаил глянул в мою сторону. Глаза у него засветились красными огоньками. Мне стало жутко. Я замер. Но сын Аггея не обратил на треск внимания.
— Ну, хватит, — сказал Василис. — Не лясы пришли сюда точить. Давай, Михаил, заканчивай.
Дядька Михай подбросил в костер сучьев. Огонь ярко вспыхнул, и я увидел, что Мымрик связан и обнажен до пояса.
Михаил доел огурец и взял толстый ременный кнут.
— Поехали, — сказал он с мрачной веселостью. Кнут свистнул и обрушился на спину лежащего на земле человека. Человек застонал.
— Пять… восемь… одиннадцать, — считал Николай сквозь стиснутые зубы. — Ну как, согласен?
— Кто… вы? — хрипел Мымрик. — Кто… Этот повар… Почему он молчит?
— Пятнадцать… восемнадцать… согласен?
— Повар… этот повар… Я где-то… видел…
Больше я выдержать не смог. Я бросился бежать напролом через кусты и бежал так долго, как смог. Потом упал на землю. Погони не было. Я поднялся и побрел сам не зная куда.
У Василиса был приличный огород. Раз хозяина нет дома, значит, можно действовать не опасаясь. Я смело перелез через забор и оказался в огороде. Никогда еще огурцы, полузрелые помидоры, початки кукурузы не казались мне такими вкусными! Я перестал ползать по огороду лишь тогда, когда в животе появилась резь. Затем я набил карманы овощами и побрел «домой». Теперь я был твердо убежден, что убегу с этого проклятого острова. Надо только подождать еще денька два, делать вылазки в огород, набираться сил.
Я пошел «домой», но ноги сами принесли меня на ту поляну. Я прокрался к знакомому дереву и был удивлен. На поляне стояла тишина. Костер еле тлел. Вокруг него вповалку, очевидно мертвецки пьяные, валялась вся компания. Ноги Василиса свешивались почти в костер, и его подметки дымились. На груди Лягушачьего короля пьяно покоилась голова Сундукова.
Я подождал минут десять. Никто не проснулся. Лишь Сундуков промычал, причмокнул губами и перевернулся на живот, еще теснее прижавшись к Василису. Мымрик лежал на старом месте в той же позе. Встав на четвереньки, я осторожно стал ползти к нему. Затем лег рядом н провел рукой по лицу. Кляпа не было.
— Это я… Георгий… Пить хочешь?
— Да… — Из горла Мымрика вырвалось хрипение.
Когда я полз, то захватил бутылку с квасом и остатки шашлыка. С большим трудом мне удалось перевернуть Мымрика на бок. Он с жадностью выпил всю бутылку.
— Есть хочешь?
— Нет… Слушай…
— Дай я тебя развяжу…
— Не надо… Они не должны знать… что ты приходил. А то они и тебя… Слушай… мне все равно не уйти… отсюда… Слушай… ты вроде хороший малый… Скажи мне… только честно… кто вы…
— Я такой же пленник…
— Нет… Я ничего не могу понять… Что вам надо…
— Что они от тебя требуют?
— Не могу понять… Какие-то лягушки… прокладки из шкурок… Они хотят, чтобы… я был… заведующим складом этих шкурок… Но это так… для видимости… а вообще? Зачем? И кто этот… повар? Он все время молчит… Молчит и смотрит… Я вроде знаю его… только не могу вспомнить… Он вроде бы добрый… а на самом деле… он совсем не такой… И вовсе он не повар…
— Но он очень хорошо готовит…
Мымрик придвинулся ко мне ближе и зашептал:
— Он не повар… Он все умеет… Вот посмотришь… Потому что он Никто…
— Как Никто?
— А так… Никто, и все… Его нет…
Но он есть.
— Это только кажется… И нет… и есть… Когда как… И вообще… Хоть бы как-нибудь проявился… Или пожалел или засмеялся… А то смотрит и жарит… Как будто никого и нет… Я чувствую… мне не выбраться отсюда… Я так ничего и не пойму…
— Вы где работали?
— Я был директором автомагазина… Ну и того… немножко налево… дефицит всякий… А тут вдруг приходит этот… и говорит — куплю весь дефицит… В три раза дороже… Ну, я и клюнул… Если им нужен был дефицит… зачем они его не взяли, а взяли меня… Я ничего не пойму…
Огонь, видно, основательно подпалил подошвы Василиса. Он зашевелился и приподнялся, безобразно ругаясь.
Шатающейся походкой прошел несколько шагов в нашу сторону, но, к счастью, споткнулся о бутылку, в которой забулькало. Это спасло нас. Василис схватил бутылку, выпил через горлышко остатки самогонки к тут же упал.
У костра кто-то зашевелился. Я быстро пополз и вдруг наткнулся на ноги стоявшего человека. Я вскочил. Передо мной был повар.
— Вы… Тихон Егорович…
— Что ты здесь делаешь?
— Дал попить… ему… А вы…
— Гуляю… Не спится… — Повар внимательно посмотрел на меня.
— Спокойной ночи, Тихон Егорович… — сказал я торопливо.
— Спокойной ночи…
Я пошел, потом оглянулся. Он смотрел мне вслед. Может быть, он в самом деле Никто?
Надо отправить сегодня дневник, а завтра попытаться бежать…
* * *
Два дня шел дождь, и они работали внутри дома — обивали дранкой потолок. Потом дранка кончилась, и отец уехал в город, а сыновьям, чтоб не скучали без дела, дал задание стругать полки для чулана. Работа была скучная, да к тому же мешало монотонное шуршание дождя на улице. Дождь шел частый, совсем мелкий, какой бывает ранней осенью, когда листва опала не полностью, а лишь самая крупная, самые спелые листья, и вот частый дождик барабанит по ним бесконечно, с утра до вечера, с утра до вечера…
Мальчик часто бросал рубанок, подходил к дверному проему и смотрел, как дождь пригибает лопухи возле крыльца. Льет и льет в лопух, тот сгибается все ниже и ниже, потом выливает на себя воду тонкой светлой струйкой и опять, дрожа от нетерпения, собирает в себя дождь, словно никак не утолит жажду. Интересно было смотреть и на кадушку. Вода в ней от дождя словно кипела, не хватало только легкого дымка. А рядом шуршала крапива, подальше шуршали кусты сирени, посаженные матерью, а через дорогу шуршал лес. И всё: и крапива, и сирень, и подорожник, и бочка, и лес — шуршало каждый по-своему, и всё сливалось в таинственный большой гул, как будто где-то, очень далеко высадились марсиане со своими странными машинами, и вот машины гудят, марсиане осторожно лопочут по-своему, и возникает этот странный шум.
Старшему брату тоже не работалось. Он подошел, стал сзади и закурил. Дождь не принял новый запах, он втолкнул его назад, в дверной проем, а сам продолжал пахнуть мокрой травой, раскисшей землей, вяжущей скулы ежевикой. Как странно, подумал мальчик, дождь вобрал в себя десятки разных запахов, а этот не принимает.
— Знаешь что, — сказал старший. — Я, пожалуй, схожу в село… за спичками. У нас спички кончились.
— В столе еще много, — ответил мальчик. — На кухне…
— Разве? Гм… Впрочем, соли тоже надо купить. А ты тут пока закончи эти две доски.
Старший брат бросил в траву недокуренную папироску и стал натягивать мокрые сапоги.
— Да не вздумай, — предупредил он, — бегать на речку, искать эти чертовы бутылки. Мне и так за тебя от отца попало. Кстати, чем там кончилось дело?
— Пока ничем. Пираты мучают людей.
— Мучают? На нашей речке? — Брат рассмеялся. — Есть же чудаки, которым не жалко времени сочинять такое.
— Это правда, — сказал мальчик упрямо.
— Ну, ну, — старший перестал смеяться. — Я пошутил. Конечно, правда. — Он любил своего брата и не хотел его огорчать. — Тебя, конечно, сейчас тянет к приключениям, везде кажутся пираты, разбойники. Потом все пройдет. Я когда-то тоже… Один раз мы отправились ловить снежного человека…
— У меня не пройдет, — сказал мальчик.
— Все так думали.
— Пираты есть.
— Ну конечно, — старший погладил младшего по голове. — Тебе осточертело здесь одному. Вот построим дом…
Старший надел синтетический черный плащ и ушел в мокрый лес — в сапогах, в большой клетчатой фуражке, сразу потемневшей от дождя.
