Начну с самого начала, с того злополучного дня… Это произошло два дня назад, 28 июля…

28–29 июля.

Сначала коротко о себе. Зовут меня Георгием Лукиным. Живу я в городе Петровске (улица Яновская, 27, кв. 45), 20 лет. Нигде пока не работаю и не учусь. Дважды поступал в театральный институт, дважды проваливался. В армию не попал из-за здоровья: у меня слабые легкие, но это к делу не относится. В этом году собрался поступать в третий раз, но вот неожиданно случилась эта история…

Если бы я не поехал в тот день на речку и если бы я не взял с собой гитару… Собственно говоря, с гитары все и началось… Но, с другой стороны, без гитары я приехать на речку не мог. С гитарой я не расстаюсь. Потому что я бард.

Пишу я все это к тому, что сейчас мне кажется — тот факт, что я бард, сыграл какую-то, пока еще непонятную роль в моем похищении. Поэтому, наверно, стоит немного рассказать, как я стал бардом и вообще…

Молодежи в нашем дворе немного: Лолита-Маргарита, Гнедой, Баркас и я. Может, поэтому барды обходили нас стороной. Кроме того, у нас нет беседки, а барды любят беседки. Бардов в нашем городе много. Они поделили все дворы на сферы влияния, и горе тому барду, который вздумает нарушить границу. Как только начнет темнеть, барды выходят из квартир на улицу и, собрав своих поклонников, ведут их, как матки пчелиные рои, на свои излюбленные места.

Гнедой, Баркас и я играли в волейбол, когда в арке нашего двора появился бард. Очевидно, бард выдержал жестокую схватку, потому что длинная его грива стояла дыбом, борода была всклокочена, чуть выше колена от джинсов отвалился неправильный четырехугольник, а на щеке виднелась красная полоса. Одна струна гитары волочилась по земле.

Бард оглядел наш двор, равнодушно скользнув по нас взглядом, и заковылял к ящикам из-под пива, которые громоздились возле черного хода магазина. Плюхнувшись на один из них, бард печально поник головой. Нам стало жалко барда. Мы бросили игру и подошли к нему.

— За что они тебя? — спросил Гнедой, как самый общительный из нас.

Бард ничего не ответил. Порыв ветра царапнул порванную струну об угол ящика, и она жалобно тенькнула.

— Может, им в морду дать? — предложил Баркас, поиграв плечами-шатунами.

Бард слабо колыхнулся. Видно, мысль об отмщении согрела его кровь, но потом, вспомнив о новых возможных побоях, он закрыл глаза.

— Принести зеленки? — спросил я, как самый человечный.

— Не-е-е, — покачал головой бард. Голос у него мало чем отличался от блеяния заблудившегося козленка. Наверно, это был еще начинающий бард, он еще не имел своего участка, забрел на чужой, и ему надавали по шее. Впрочем, он был уже в возрасте, видно, поздно спохватился.

— Спой что-нибудь, — попросил я.

Бард впервые поднял на нас глаза. Оба были подбиты.

— Из о-кон ко-ро-чкой… — начал было бард машинально, но потом еще раз оглядел нас и презрительно отвернулся. Наши оскобленные «под канадку» физиономии, видно, не внушали ему никакого уважения.

И тут бард увидел Лолиту-Маргариту. Лолита-Маргарита всегда от двадцати до двадцати двух стояла на балконе. Она стояла среди великолепных огромных гладиолусов и сама была похожа на гладиолус в своем ярком платье, с прической, напоминающей уменьшенную копну соломы, и бледным неземным ликом.

Я ненавижу волейбол. И Гнедой ненавидит. И Баркас. В волейбол мы играли из-за Лолиты-Маргариты. Каждый вечер. От двадцати до двадцати двух. Двоим хорошо видно Лолиту-Маргариту, а третий вынужден стоять к ней спиной, и из-за этого игра очень мало походила на волейбол, скорее всего напоминала регби, так как каждый хотел стоять к Лолите-Маргарите лицом.

Лолита-Маргарита всегда внимательно наблюдала за нашей игрой. Сосет конфетку и наблюдает. Она всегда сосала конфетку, потому что работала в магазине и набрать любых конфет было ей раз плюнуть.

Нас очень волновал вопрос, за кем из нас троих конкретно наблюдает Лолита-Маргарита, но выяснить этот вопрос трудно, так как из-за гладиолусов Лолиту- Маргариту было плохо видно. Иногда мы все трое сталкивались в нашем магазине, где работала Лолита- Маргарита. Она работала в кондитерском отделе, и ей очень шли яркие коробки, груды конфет. Мы делали вид, что выбираем конфеты, а сами тайком рассматривали Лолиту-Маргариту. Вместе с другими типами. Вокруг Лолиты-Маргариты всегда терлись какие-нибудь типы, даже вполне солидные. Такая была Лолита- Маргарита красивая.

Так вот. Бард, когда увидел Лолиту-Маргариту, аж поперхнулся. С минуту он таращил на нее глаза, потом достал расческу и стал прихорашиваться. Вот только подбитые глаза некуда было спрятать, но бард нашел выход — он начесал на лоб свою шевелюру. Затем взял гитару и запел.

Голос у барда был паршивый. Можно сказать, его совсем не имелось. И играть он не умел. Просто бил по, струнам — и все. Но наш двор, который не имел собственного барда и знал о таких певцах лишь понаслышке, клюнул и на это неразборчивое клекотание. Вокруг барда образовалась толпа.

Так у нас появился свой бард. Толик, так звали барда (сам он страшно не любил, когда его называли Толиком. «Меня нарекли Анатолем», — поправлял он, напирая на букву «о»), ежедневно являлся к нам и пел от двадцати до двадцати двух. Нам он, конечно, не мешал, но играть в волейбол не имело теперь смысла, потому что Лолита-Маргарита перешла на другую сторону балкона и, как все у нас во дворе, таращила глаза на барда.

Первым не выдержал Гнедой. Он учился в пединституте, и летом у него обычно была практика в пионерских лагерях. Однажды, выйдя во двор, я увидел Гнедого, который только что вернулся с практики. Гнедой сидел на ящике из-под пива с гитарой в руках и пел.

С подбородка Гнедого свисала плохонькая бороденка, волосы топорщились в разные стороны.

— Ты что? — удивился я. — В барды записался?

Я здорово тогда смеялся. Баркас, когда пришел с работы, тоже очень сильно смеялся. Особенно когда появился Анатоль, уселся по другую сторону кучи ящиков, и началось настоящее соревнование бардов. Но потом я почти не спал ночь, потому что, когда мы расходились по квартирам, с балкона третьего этажа из- за гладиолусов послышалось:

— Эй, барды! А у вас дуэтом лучше получается!

Баркас тоже, наверно, не спал в ту ночь. Наша компания распалась. Гнедой, конечно, поступил нечестно, применив недозволенный прием, и мы перестали с ним здороваться.

Некоторое время спустя я заметил, что Баркас не бреется. Ужасное подозрение закралось мне в душу, но я ничего не сказал Баркасу — мало ли почему человек перестал бриться…

Но однажды Баркас, смотря в сторону, пробасил:

— Слушай, где бы достать гитару? Что-то играть захотелось…

Как я проклинал себя за недальновидность! Даже Баркас, этот увалень Баркас оказался сообразительнее меня! Но ничего. Я отстал от него всего на какие-то неделю-полторы. С этого момента отпускаю бороду!

И вот в нашем дворе, в котором не было ни одного барда, обосновалось сразу три, даже, можно сказать, четыре, потому что Анатоль тоже слонялся под балконом Лолиты-Маргариты.

Но, став бардами, мы опять ничего не узнали. По- прежнему мы все трое были вместе, только теперь не играли в волейбол, а измывались над гитарами, сидя на ящиках из-под пива. По-прежнему на нас смотрела Лолита. И по-прежнему нельзя было узнать, на кого конкретно.

Конечно, хвалить себя нескромно, но все-таки, на мой взгляд, на настоящего барда из всех нас больше всего походил я. Во-первых, я длинный и тощий, а настоящий бард всегда длинный и тощий. Ну какой бард, например, из маленького толстенького Гнедого или из Баркаса, у которого плечи, как шатуны? Во-вторых, у меня выросла великолепная рыжая борода, а это в барде самое главное. И, в-третьих, у меня был хоть какой-то голос, Баркас же, Гнедой и Анатоль — безголосые пни. Так что я все-таки надеялся понравиться Лолите-Маргарите.

Анатоль тоже, видно, это чувствовал и, наверно, усиленно изыскивал способ избавиться от меня. Он вел со мной какие-то странные разговоры.