Аша ничуть не обеспокоилась, сдаётся, что ответ показался ей правдоподобным. Эурон улыбнулся и исчез за дверью. Только перешагнув порог, смог спокойно выдохнуть. Стало жаль Теона, кажется, у мальчишки нет шансов. Вспомнилось почему-то, как племянник писал ему письма в тюрьму, (а ведь этого не делала даже родная дочь), и на душе стало и вовсе пакостно. Детские каракули и рисунки, раскрашенные яркими красками. Солнце, море и корабли — не так уж и плохо он рисовал. Письма до сих пор хранились в ящике стола — единственные тёплые воспоминания за прошедшие два года.

Подняв воротник куртки, Эурон шагнул под мелкий моросящий дождь. В запасе оставался только один вариант, но прибегать к нему он не желал, можно сказать, что думал об этом с отвращением. Однако, время утекало как песок сквозь пальцы, и пришлось переступить через свою гордость и ставшую уже привычной обиду. Не теряя времени даром, отправился на вокзал. По доброй воле Эурон, пожалуй, никогда бы не решился вернуться туда, где прошли его детство и юность. Детские годы остались позади, а бередить старые раны он не хотел, да и не считал нужным идти на примирение с братом, который так и остался в родительском доме.

К сожалению или к счастью, в поезде образовалось целых два часа, чтобы обдумать план действий и погрузиться в воспоминания. Без машины оказалось очень неудобно и муторно добираться до родных мест. От вокзала предстояло ещё минут двадцать ехать на автобусе, который ходил не сказать, чтобы регулярно. Короче говоря, поездка не привела в восторг, а предстоящий разговор с братом так и вовсе тяготил. Около пяти лет они не виделись, да можно сказать, что и вовсе не вспоминали о существовании друг друга, но в сложившейся ситуации не к кому было больше обратиться.

Когда Эурон вышел из автобуса и огляделся по сторонам, то с трудом узнал родные места, к тому же, в поезде успел приложиться к фляжке, а потому с пьяных глаз, да в сумерках, долго плутал по округе. Мать умерла пять лет назад, а отец и того раньше, и с тех пор Эурон здесь не бывал. За эти годы всё перестроили, появилось множество новых зданий, некоторые улицы расширили, другие и вовсе исчезли или сменили свои названия. Старый парк, который раньше прятался за поворотом, был уничтожен, а на его месте сиял огнями большой торговый центр. Эурон покачал головой и вновь хлебнул из фляжки: бурбон согревал, но ясности в мысли не вносил.

Знакомые с детства улицы так изменились, что чудилось, словно он попал в параллельный мир. Там, где раньше стоял газетный киоск, выросло как из-под земли модное кафе с яркой вывеской над дверью, двухэтажная библиотека в которую бегал школьником, превратилась в большой мебельный магазин. Всё здесь стало неведомым и чужим. И только полуразрушенное аббатство возвышалось молчаливым призраком прошлого над этим новым стеклянным миром. Оно ничуть не изменилось за все эти годы. Когда он был ребёнком, то втайне от взрослых, как и все деревенские ребятишки, лазал по подземному туннелю в грозный пустой монастырь. Длинные тёмные коридоры и огромные гулкие залы, по которым эхо разносило звонкие мальчишечьи голоса. Наверно, сотни детей до них бродили по этому неизведанному миру, застывая перед огромными фресками и разыскивая мнимые сокровища. Должно быть, сотни детей после них также стремились попасть в эту загадочную покинутую обитель. Но подземный ход засыпали, когда Эурон учился в старшей школе, а за территорией монастыря поставили приглядывать сторожа. Теперь проникнуть в заброшенное аббатство стало не так-то просто.

Давным-давно, когда ход ещё функционировал, они с братом прокрались в монастырь на закате. Среди паутины и пыли в пустом здании звенели лишь их шаги. Ему стало немного не по себе от суровых ликов, глядящих на них со старинных фресок. Впрочем, со старшим братом было не страшно. По винтовой лестнице они забрались на самый верх и оказались в звоннице. Эурон во все глаза глядел на колокола, коих здесь находилось с десяток, начиная от маленьких, размером с суповую кастрюлю, а заканчивая гигантскими — выше человеческого роста, бронзовыми исполинами. Однако, Виктарион не стал рассматривать колокола, взял его за руку и потянул за собой к высоким кованым перилам.

Приблизившись к краю, Эурон поглядел вдаль, и широкая улыбка расплылась по его лицу. Тогда он был просто поражён открывшимся с высоты видом. Дома и фермы казались крохотными, словно макеты настоящих зданий, составленные из кирпичиков детского конструктора, а поля и леса бескрайними и необъятными, раскинувшимися до самого горизонта неизведанными землями. Он думал о том, что прямо сейчас они стоят на вершине всего мира. Виктарион тогда положил руку ему на плечо и указал вдаль, туда, где за старым парком улица спускалась к реке. «Там наш дом» — сказал старший брат, а Эурон серьёзно кивнул, проникшись красотой момента. Угасающее солнце скрывалось за густым лесом, позолотив на прощанье верхушки деревьев и крыши домов.

Минуло чуть ли не три десятка лет, а тот вечер врезался в память и незваным гостем появился в мыслях в этот миг. Когда-то они были дружны с братом. Но с тех пор много воды утекло. В детстве всё казалось проще.

Похоже, пару раз он свернул не туда, в любом смысле этого слова. Но, в конце концов, очутился перед воротами бывшего родительского дома. В окнах горел свет, а где-то во дворе собака подала голос, стоило ему приблизиться к ограде. Звонок не работал, и Эурон долбанул в ворота и свистнул. В конце концов, лай пса привлёк внимание, хлопнула входная дверь. Ворота отворились, и брат вышел на улицу. Крепкий, высокий, раздобрел за прошедшие годы. И постарел… Борода цвета соли с перцем на загорелом лице. А под тусклым светом уличного фонаря в чёрных волосах блеснула седина. Нахмурился — не узнал.

Эурон усмехнулся, кивнул.

— Здравствуй, Виктарион, — он и раньше предполагал, что средний брат тугодум.

— Эурон? — брат неловко улыбнулся и шагнул навстречу, да так и замер, не прогоняя и не приглашая в дом. — Я даже тебя не сразу узнал, — сказал, покачав головой. — Поздно уже. Мы спать собирались ложиться, — замявшись, продолжил он.

Эурон хмыкнул и нашарил в кармане пачку сигарет. Закурил и окинул брата насмешливым взглядом. Конечно, он не ожидал тёплого приёма, но всё же стало отчего-то противно. С Бейлоном обычно приходилось проще, уж по крайней мере потому, что он высказывал всё напрямик, а не таил обиду годами. Виктарион всегда был таким: спокойным, медлительным и мягкосердечным. Пожалуй, он оказался самым добрым из них троих, но в тоже время и самым упрямым.

— Я по делу приехал, — сразу заявил Эурон, не видя смысла в реверансах. Прекрасно понял, что ему не рады. Но он ведь вернулся не затем, чтобы налаживать отношения с братом.

Виктарион вздохнул, огладил бороду. Видно, раздумывал над ответом.

— Проходи, не прогонять же тебя на ночь глядя, — в конце концов, принял решение брат. Посторонился и распахнул дверь во двор.

Дом поприветствовал теплом и окутал ароматом домашней выпечки. Жена брата — Ивет всегда была прекрасной хозяйкой. А уж по части готовки, так и вовсе являлась настоящей мастерицей, пожалуй, что и его первая не могла с ней в этом сравняться. Дети, верно, уже спали, а супруга брата суетилась на кухне. Виктарион позвал его в гостиную, сделал приглашающий жест рукой. Эурон огляделся, заметил новую мебель и свежие обои.

— Ремонт что ли сделали? — спросил, расположившись в кресле у камина.

— Давно уже, — Виктарион так и остановился у порога. Должно быть, не знал с чего начать разговор. Гадал про себя, зачем же явился младший брат. Однако, вопросов не задавал. Может, не хотел разрушить хрупкое равновесие шаткой беседы, а может, не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить своё удивление.

Отлучившись на пару минут, Виктарион вернулся с подносом, на котором стояли заварник с неизменным травяным чаем, кружки, фарфоровая сахарница и блюдо с домашними булочками с яблоком и корицей. Мать когда-то такие пекла — видно, супруга брата у неё взяла этот рецепт.