Но в том безумии, что творилось в Киото, не было ли правдой то, что обе стороны – и повстанцы, и те, кто поддерживал Бакуфу – боролись за свои убеждения? Он чувствовал естественным выразить свои мысли вслух, обосновать это – его надежды, его выбор, реальность войны, которую он понял слишком поздно.

– Чуть больше года назад я поссорился со своим учителем и ушел от него, потому что хотел защитить счастье народа. Я хотел положить конец конфликту и начать новую эпоху… именно поэтому я присоединился к Чоушуу Ишин Шиши и стал хитокири Баттосаем. – Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание и смочить губы. – Я полагал, что смог бы изменить ситуацию своим Хитен Мицуруги Рю, но на самом деле… это оказалось не так просто. Я убивал и убивал, а новая эра не приблизилась ни на шаг. Я был просто убийцей. Я похоронил свои чувства, но в моем сознании туманный запах крови всегда был поблизости.

Страшно было понимать, что все обернулось именно так, как и предсказывал Мастер – он стал массовым убийцей. Так же, как и то, что люди говорили о нем – он впадал в безумие. Глаза Томоэ были спокойными, неосуждающими. Она просто слушала и была рядом, вместо того, чтобы судить или презирать его.

– Так было, когда я встретил тебя. Твои вопросы разогнали туман вокруг меня. Потерянное здравомыслие вернулось ко мне.

Если бы не она, он действительно не знал, как пережил бы хаос этого лета, когда кровавый туман всегда был рядом с ним. Он умолк, распахнув глаза в понимании – сейчас не было никакого другого запаха, кроме ее запаха. Слабый аромат белой сливы, который она любила.

– Впервые я осознал важность разнообразия человеческого счастья. Неважно, насколько велика сила Хитен Мицуруги, неважно, как я старался применить свои навыки, нет человека, который может изменить эпоху в одиночку. И конечно, он не сможет осчастливить всех… Единственное, что он может, это защитить счастье отдельного человека рядом с собой, одного за другим. Но до этого…

Прежде, чем он сможет осуществить это, есть вопрос в видении ситуации Кацуры-сана. Он все еще верил в него. Он дал слово, и как бы ни было больно, до сих пор верил в дело Ишин Шиши. Так что у него не было другого выбора, кроме как быть убийцей, хитокири, до того дня, когда новая эпоха наконец-то наступит.

В конце концов, слишком много людей уже умерло ради мечты об общем будущем. Если он откажется сейчас, все жизни, которые он отнял, будут бесполезны – они станут бессмысленными убийствами, и ничем более.

Нет, независимо ни от чего он будет двигаться вперед и проложит путь для нового мира, даже если ему придется похоронить свое сердце. Эта решимость проникла глубоко внутрь, отозвавшись в самых дальних уголках его души. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Но когда мы доживем до новой эпохи… Может, это глупо с моей стороны, но я хочу найти способ защитить людей, не отнимая жизнь. Я хочу найти способ искупить вину за то, что отнимал счастье других людей своими руками.

Это было правильно.

Кеншин повернулся, чтобы посмотреть на нее, и нежно прошептал:

– Томоэ…

– Да?

– Счастье, которое ты потеряла… На этот раз я буду защищать его. – Он потянулся к ее руке и мягко улыбнулся, и его глаза умоляли – пожалуйста, позволь мне защитить тебя, сегодня и завтра, и всегда. Пожалуйста, позволь мне держать тебя в безопасности – так что тебе никогда, никогда больше не придется страдать.

Ее темные глаза распахнулись, но она кивнула, и легкий румянец поднялся к ее щекам.

– Да.

А потом он увидел самое прекрасное, что только видел в своей жизни – ее улыбку, полную и безоговорочную.

Они сидели бок о бок, пока глаза не начали слипаться. А потом, по какой-то причине, проще всего на свете было лечь рядом с ней, чтобы упасть в тихую дрему.

И в ту ночь, в первый раз, они спали вместе, как две заблудшие души, что наконец-то нашли друг друга.

Странное ощущение покалывания на краю чувствительности разбудило его. Вспышка ки, настолько слабая, что едва ощущалась, к тому же удаляющаяся. Она не несла угрозы, поэтому он просто повернулся на бок и глубоко вздохнул, глубже закутываясь в теплый кокон одеяла. Так приятно было лежать, ощущая себя таким совершенно довольным. Постель такая мягкая, а он согрелся и расслабился насквозь.

Прошлая ночь была попыткой, и он и Томоэ выиграли, преодолев печали прошлого, не так ли?

Да, мы выиграли. Он улыбнулся и закрыл глаза, вдыхая ее запах, пропитавший подушку и одеяло. Мы выиграли, а потом наконец соединились как муж и жена.

Ему было так неописуемо хорошо. Никогда прежде он не чувствовал себя таким безоговорочно принятым, таким любимым. Он мечтательно вздохнул и повернулся на спину, вытаскивая руку из-под одеяла, чтобы прикрыться от солнечных лучей.

Ему пока не хотелось вставать.

Неважно, насколько уже поздно, он впервые спал в постели вместе с нею и хотел насладиться этим новым опытом… но тонкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь ставни, очень раздражали. Кеншин надул губы.

Он сунул замерзшую руку под одеяло. В доме было холодно – чертовски холодно. Его дыхание оставляло облачко в холодном воздухе. Томоэ еще не разжигала огня? Может, она тоже спала дольше положенного? Кеншин повернул голову, но место рядом с ним было пустым. Итак, она уже не спит? Что-то слишком тихо…

От этой мысли дрожь пробежала по спине, и он сосредоточился, пытаясь найти знакомое присутствие ки. Ничего. Не раздумывая дважды, он поднялся с постели. Где Томоэ?

Ей не было нужды выходить на улицу, не было нужды выходить из дома. Но ее нет внутри, это стало ясно за секунду. Ее кимоно, где ее кимоно? Она, как правило, аккуратно складывала его и оставляла на платяном сундуке на ночь, но сейчас его там не было. Ее гэта также не было возле дверей.

Кеншин, не озаботившись, чтобы одеться или накинуть обувь, вылетел из дверей. Земля на две ладони была покрыта снегом… и на этом белом снегу четко выделялись следы, идущие от дома.

Она ушла? Куда? Почему она ушла, не сказав мне?

Скользя босыми ногами по тропе, он бежал по следам, пока не добрался до дороги, где они сливались со многими другими.

О боже, почему она ушла?

Солнце стояло высоко, уже приближаясь к полудню. Как ему удалось так проспать? Как он умудрился пропустить ее уход?

Куда же ты ушла, Томоэ?

Его пульс бился быстро, и он не слышал ничего, кроме этого барабанного боя. Он пытался выровнять дыхание. Вдох и выдох, просто продолжай дышать, говорил он сам себе, чтобы обуздать панику.

Если, если она действительно ушла… Нет! Она не могла уйти. Она бы так не поступила! Не сказав мне, без веской причины…

Кеншин шагал, отчаянно пытаясь разобраться в следах на грязной дороге. Их было слишком много – следы гэта, соломенных дзори, большие и маленькие, они объединялись и путались в мягком свежем снегу.

О боги, о боги – я даже не знаю, в каком направлении она ушла!

Его босые ноги уже замерзли, и он задрожал, потирая руки о легкую юката. Было очень холодно. Зубы стучали, когда он, наконец, отправился домой, тщательно следуя ее следам, пытаясь думать связно. Он почувствовал бы, если бы кто-то пришел к их дому. Он всегда был очень чутким. Всегда. Независимо от того, насколько уставал, насколько безопасной была прошлая ночь, он никогда не пропускал постороннего присутствия, если оно оказывалось рядом…

Но было же присутствие, не так ли?

И я проснулся от этого…

Кеншин сглотнул, страх скрутил кишки, а потом он увидел это. Рядом с домом, на чурбаке, который он использовал, чтобы колоть дрова, лежало письмо, придавленное камнем. Нерешительно он потянулся за толстой, все еще сухой бумагой и развернул ее. Там была карта. И в правом углу выведены слова: «Мы заманили ее в ловушку. Если хочешь увидеть ее снова – приходи. Приходи, прежде чем ее время истечет».

Он почувствовал, как его сердце словно сжали в тисках. Желчь подступила к горлу.

Томоэ. Заманили в ловушку. Чтобы увидеть ее снова…

Красная дымка застлала глаза, завеса ярости была настолько сильной, что несколько секунд он даже не мог думать. Его ки собралась в пружину, словно змея, и взорвалась наружу. Дух внутри него пробудился от глубокого сна и впервые за несколько месяцев кипел на своей стороне стены, готовый и желающий…