Кеншин раздраженно фыркнул и перевернулся на другой бок. Затем повязал веревочку вокруг волчка еще раз и потянул – тот снова закрутился, смешивая красивые цвета. Все таки почему дух на меня сердится? В этом нет никакого смысла – он же не делал ничего плохого. Это было невозможно, он отказывался это понимать. Глаза Кеншина широко открылись, и он резко остановил волчок.

Он… Дух, друг-дух… У него не было имени.

Сам он убедился, что назван Кеншином, и даже в довольно грубой форме потребовал от Мастера называть его по имени, потому что хотел быть человеком в своем собственном праве. Он очень настаивал, чтобы его называли его собственным именем, потому что не хотел быть вещью.

Но все это время он пользовался духом так, словно тот всегда должен был помогать ему, не требуя ничего взамен. Он всегда говорил с духом, когда ему этого хотелось, всегда полагая, что тот был готов помочь ему. Никогда не думал дважды, никогда даже не останавливался для того, чтобы подумать. Все это время он только пользовался другом – единственным, кто всегда был рядом, кто всегда делал все возможное, чтобы помочь ему. А взамен он даже не воспринимал духа как личность.

Чрезвычайно потрясенный этим осознанием, Кеншин попытался мысленно вернуться в весну, прошлое лето, начало осени. Все их споры с духом, как что-то просто неправильное между ними. Как он чувствовал, что дух его предал, отказавшись помогать. И еще он бросил духа одного. Он не предложил ему помощь в свою очередь, когда тот явно хотел общества и помощи. Вместо этого он презирал его за эгоизм.

Кеншин почувствовал, что у него заболел живот. Он изо всех сил старался быть справедливым, добрым и хорошим мальчиком, каким всегда хотела его видеть мать. Но все это время он был очень плохим другом к своему старейшему… нет, единственному другу.

Коротко сглотнув, Кеншин перевернулся на спину и попытался придумать способ все исправить. Когда он попался на подслушивании приватных бесед Мастера и Осуми-сан, то попросил прощения за свою невежливость. Попросил прощения. Это не смогло бы компенсировать ту боль, которую он причинил своему другу, но все же было хорошим началом.

Кеншин нахмурился и начал искать холодность внутри себя. Вот стена… дух отступил почти полностью на свою сторону, и ощущался очень холодным. Так или иначе, он казался маленьким, одиноким и слабым. Этого было достаточно, чтобы заставить его плакать от стыда. Он так поступил с единственным другом. Но слезами горю не поможешь, так что вместо этого он подтолкнул дух через выкопанную раньше дыру в стене.

Тот не ответил.

Кеншин не отступил, а послал воспоминание о его осознании к нему.

Проблеск интереса. Картинка резного камня – тюрьмы. Гнев. Печаль. Одиночество.

– Я сожалею, – подумал он, обращаясь к духу. – Я был тебе плохим другом.

Тишина. Но потом…

– Да.

– Ты не должен был мне помогать с тренировками в скорости. Я не имел права требовать этого от тебя.

Ошеломленная тишина. Но потом… ласковое согласие.

Кеншин почувствовал слезы в глазах и всхлипнул. Сжав волчок Касуми в руке, он сглотнул.

– Я обещал помогать тебе, но не сделал этого. Я бросил тебя одного. Я прошу прощения. Пожалуйста, прости меня.

Некоторое время ничего не происходило.

Но потом…

Чувство ласкового утешения.

Лучшее чувство на свете.

Оставшуюся часть ночи Кеншин только разговаривал с духом: несколько часов ничего, кроме разговоров и обмена воспоминаниями. Ничего не требуя, просто обмениваясь историями и мучениями от тренировок, успехами и неудачами. Рассказывая ему, как не удалось выяснить трюк с ки для мышц, и как он заболел после этого. Как он пытался понять это и всегда терпел неудачу.

Дух тогда послал ему чувство вины. А потом:

– Некто был зол на мальчика… так что не хотел говорить… Но правда в том, что некто не знает…

Кеншин почувствовал секундную вспышку гнева – он не знал? Почему не признался в этом сразу?

Но эти слова были странными для духа. Никогда раньше он не говорил ничего подобного, а потом Кеншин понял, что друг-дух ответил на его извинения своим собственным. Самое первое извинение, которое дух когда-либо делал. Так что ему оставалось только одно.

– Я прощаю тебя, – подумал Кеншин духу и добавил чувство гордости и нежности.

Может, это и хорошо, что дух не знал. Это, на самом деле, к лучшему. Они выяснят трюк с ки и мышцами вместе.

В конце концов, они же команда.

На следующий день, когда Мастер отправился на охоту после тренировки, Кеншин почувствовал себя уставшим и попросил оставить его. Мастер обозвал его лентяем, но не возразил. В конце концов, жизнь вместе научила каждого из них предоставлять другому время от времени некоторое личное пространство.

Теперь Кеншин сидел на камне около хижины, рядом с поляной, которую они использовали для тренировок, и лениво рисовал на земле иероглифы, пока разговаривал с духом. Обсуждалась тема о расширении дыры в стене, и поможет ли это с проблемами с тренировкой или нет. Дух считал, что это поможет увеличить количество используемой холодности, но что касается остального… не особо.

Кеншин тем временем написал слово «сердце» около ног. Без раздумий добавил к нему «большое». Вместе знаки образовали его прежнее имя. Повинуясь порыву, написал слово «меч» и добавил еще одно «сердце» рядом с ним. Мое старое и новое имя. Рядом.

Идея пришла в голову.

– Ты хочешь иметь имя?

Нерешительность. Вопросительное чувство.

– Просто… каждая личность имеет имя. А ты – личность, – пытался объяснить Кеншин.

Дух ничего не говорил. Вместо этого холодность задвигалась, словно извиваясь внутри него.

– Так замечательно называться собственным именем. Мне это так нравится. И я думаю, что тебе бы тоже этого хотелось.

Снова колебание… а затем ласковое согласие.

– Я тут подумал… о том, как мы стали в одном теле… о том, каким ты знал меня раньше… и о том, как мое имя было «большое сердце» раньше, а теперь «сердце меча», так что… ты мог бы быть «меч» и «большой».

Недолгая пауза… а потом…

– Кента, – тихо прошептал дух и отправил ласковое согласие.

Зима пришла и ушла, проведенная в доме старого ублюдка. Поначалу Хико очень не хотел возвращаться в завшивевшую богом забытую у черта на куличках хижину, потому что что бы он ни делал, старый хрыч будет заглядывать ему через плечо. Но слова Осуми продолжали преследовать его, так что ему в конце концов удалось подавить раздражение и вернуться туда. Сперва просто для того, чтобы проверить, можно ли там вообще жить. Если нет, он сможет вернуться на прежний путь и поискать работу где-нибудь в городе. Но когда они подошли к знакомой горе, увидеть дом, в котором прошла большая часть его юности, место, где он убил старика, больно не было.

Это была не боль. Просто онемение.

И так было лучше для его ученика.

Так что они остались.

Мальчик прогрессировал достаточно быстро, несмотря на разочарование летней тренировкой. К тому же, даже если сейчас он сосредоточился на тренировке ловкости, то решил продолжить физическую подготовку мальчика, ориентированную на увеличение скорости. Может, мальчик освоит и это. Не похоже, что проще было обеспечить скорость мышц, и затем научить ребенка использовать те ресурсы, которые у него были.

И в конце концов Хико признался сам себе, что его попытка форсировать события свела на нет весь прогресс. В этом была определенная трудность. Если он толкал его вперед недостаточно, мальчик тормозил, но если требовал слишком много, мальчик расстраивался, терял сон от ночных кошмаров, и каждый шаг вперед словно бы растворялся в воздухе. Так что ему следует лучше оценивать ситуацию и корректировать тренировки в зависимости от возможностей ребенка.

Осуми-сан обладала достаточной мудростью для этого. Прошлой зимой она сказала, что он не должен относиться к Кеншину как к миниатюрному взрослому. И хотя потребовалось время, чтобы признать, что он неправильно оценил ситуацию на водопаде, в конце концов Хико сдался, изменил подход и перешел к другим формам обучения.