Не то чтобы он был против хозяйственной работы. Несложно было носить воду или дрова, и он не был ленив. Нет, он хорошо обучен. Но ему не нравилось, как это делал Асано. Торговец командовал грубо, ни разу не взглянув на него, и ожидал, что мальчик будет немедленно повиноваться. Честно говоря, он напоминал ему страшного человека Хидео.

Хико-сан, кажется, не находил это странным, так что мальчик делал то, что от него требовали.

Но почему-то он чувствовал себя более одиноким, чем на кладбище. Он попытался скоротать время со своим другом-духом во время дневного путешествия, но не заметил, как Асано притормозил, и в итоге мальчик врезался прямо в фургон. «С ребенком что-то случилось?» – спросил старик Асано у Хико-сана некрасивым голосом, и мальчик ясно услышал невысказанное «глупый коротышка». Мечник усмехнулся, но не ответил.

Застыдившись, мальчик не посмел больше говорить с другом-духом. В конце концов, только простофиля врезается в предметы, а Хико-сан не захочет глупого ученика.

Так что ему не с кем было поговорить, и никто с ним не разговаривал, и он снова чувствовал себя одиноким среди людей.

Следующее, что заставляло его чувствовать себя плохо, были сны. В последние дни путешествия с Хико-сан ему было достаточно просто свернуться в одеяле, чтобы заснуть. Но теперь, с медленным темпом, он недостаточно уставал к концу дня, так что ему вспоминались плохие события, и он продолжал видеть их во сне. Он часто просыпался середине ночи, тяжело дыша, слезы жгли глаза, и чувствовал себя очень, очень страшно. Он снова видел темные умоляющие глаза Касуми, ее мягкий рот, похожий на материнский, и меч, пронзивший ее горло.

Он все время сжимал ее волчок в руках в надежде, что он отгонит плохие сны. Это не сильно помогало.

На четвертый день они достигли пропускного пункта на границе провинции. Мальчик видел пару таких, когда шел с караваном рабов, но по какой-то причине ему было страшнее сейчас, только с Хико-сан и старым торговцем Асано. Самурай, охранявший пограничный пост, задал плохому старику Асано и Хико-сану несколько вопросов, но то, как он говорил, было настолько странным, что было действительно трудно его понять. Говорил он еще хуже, чем Хико-сан, со всеми этими трудными словами и извращенным способом описывать обычные вещи…

Так что неудивительно, что смысл слов ускользнул от мальчика, и он отвлекся, уловив только самый конец речи Хико: – …Я ронин. Мальчик, Кеншин, со мной…

Кеншин? Кто это? Меня зовут…

… слишком мягкое, теперь тебя будут…

Ой.

Он почти забыл, что Хико-сан дал ему новое имя. Его, правда, никто не использовал. Для Хико-сан он всегда был просто «мальчик». И никто другой не говорил с ним, как в деревне на перекрестке, в Токояме. Продавцы и другие люди говорили о нем так, будто его и не было. Хуже того, некоторые были совсем как злой старик Асано и называли его плохими словами.

Мальчик на самом деле не знал, что думать об именах. Имело смысл то, что места имели имена, чтобы легче было найти их, как Хико-сан сказал ему. Но какой смысл давать имена детям? Еще раньше, когда он был Шинтой, никто не называл его так. Ну, никто, кроме матери. Для братьев он был «плакса» или «крошка», отец называл его «сын» или время от времени, когда был недоволен – «мальчик», но и тогда говорил это мягко. Не то чтобы он не мог вспомнить любой конкретный момент, но почему-то все было как в тумане. Но так было, он абсолютно в этом уверен. Мальчик нахмурился. Почему я не могу больше вспомнить?

В любом случае, даже для Касуми он всегда был «Шинта-чан».

Хммм… возможно, имена нужны не только матери, чтобы называть вас?

Нет, это неправильно.

Хико-сан был Хико-сан, и старую Ине-сама тоже называли ее собственным именем. И старика Асано, и страшного человека Хидео. Так что это вещь для взрослых? Если ты взрослый человек, то можешь назвать свое имя другим, и они будут уважать это – а не выдумывать сами?

Внезапно мальчика вытащил из раздумий громкий шум из леса. Немедленно насторожившись и слегка задрожав, он был готов бежать…

О нет. Не опять.

Поперек дороги была навалена груда бревен, и перед баррикадой стоял бандит, оскалив рот в угрожающей ухмылке и подняв меч. Усмешка слегка увяла, когда Хико-сан сделал шаг вперед и тоже вытащил длинный меч из ножен, говоря спокойно:

– Дайте нам пройти, или приготовьтесь встретиться со своими богами.

Бандит минуту стоял, разинув рот, а потом тишину разорвал громкий смех. Он все смеялся и смеялся. Холодность Хико-сана мерцала в раздражении, но мечник в белом ничего не делал, просто ждал. Наконец, бандит замолчал, вытер глаза и сказал:

– Благодарю за смех. Но, шутник – у нас численное превосходство. Так что, черт возьми, кем ты себя возомнил, чтобы что-то требовать от нас?

– Вашей смертью.

– Да неужели? – бандит нахмурился. – Я получу удовольствие, вырезая знак безнадежности на вашей отрезанной голове и глядя, как звери рвут ваш труп на куски. Ребята, давайте покажем этому высокомерному выскочке, с кем он имеет дело!

По обеим сторонам дороги появились еще бандиты. Их было слишком много, чтобы мальчик мог сосчитать, но по крайней мере, столько же, сколько напало на караван работорговцев. Старик Асано побелел от ужаса и трясся на козлах, и даже вол, тянувший фургон, был испуган.

Мне некуда идти, их слишком много, что же делать… что делать

Внезапно он заметил, что под фургоном достаточно темно, послеполуденное солнце отбрасывало длинные тени. Может, они его не заметят? Безнадежно это или нет, но это единственное, что мальчик мог сделать. И тихо, как мышка, он залез под фургон. А снаружи бандиты кружили вокруг Хико-сана, ухмыляясь так, словно играли в лучшую на свете игру. Потом Хико-сан сделал шаг вперед, и противостояние было сломано. Бандиты напали на него.

О нет… не Хико-сан… тоже!

Мальчик действительно не хотел думать о том, что произошло раньше – о бойне в караване рабов. Он на самом деле хотел забыть это. Для него кровь была не так страшна. Просто красная вода. Но потом он увидел, как бандит, смеявшийся над Хико-саном, развалился на куски, так же как тот, кто упал при лунном свете в той ночной мясорубке. И запах крови устремился к нему…

Вопли девушек-рабынь, отчаянно убегающих от бандитов, окруживших караван… Вопят, кричат, задыхаются… Пытается убежать с Касуми, страшный мужчина преследует их… Акане падает, подвернув ногу, и Сакура останавливается, чтобы помочь… Почти-старшие сестры пытаются защитить его… Страшный человек поднимает Касуми за волосы… Касуми умоляет его жить… жить…

Шинта, живи…

Живи…

Живи… Ради меня… Живи…

– Кеншин!

Хико-сан тряс его за плечи, крича что-то. Его темные глаза прищурены, белый плащ залит кровью.

Было тихо. Они стояли посреди дороги. Был фургон и вол, и старик Асано, нахмуренный…

– Положите мальчика назад, – проворчал Асано. – Нам надо идти.

И Хико-сан поднял его как сломанную игрушку и положил в задней части фургона.

– Останься здесь и попытайся отдышаться, мальчик. Это просто воспоминание.

А потом фургон пришел в движение, а мальчик, свернувшись калачиком, искал свой волчок. Найдя, он глубоко вздохнул и крепко сжал его в кулаке.

– Воспоминание…

Когда мальчик проснулся, было темно, и его голова просто раскалывалась, словно кто-то бился в его лоб прямо за глазами. Потребовалось время, чтобы открыть глаза, и он отметил, что волчок Касуми все еще в его руке. Это ощущение вернуло его в реальность. Он знал, где находился: в задней части торгового фургона по дороге в Хиросиму. Он не был одинок, нет. Он путешествовал с Хико-саном, который обещал научить его бою на мечах.

Они защищали старого и злого Асано-сана.

Пульсирующая боль в голове потихоньку ослабевала, но он не чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы встать. Здесь было тепло. О, это одеяло наброшено на него.

Все было не так плохо, так что мальчик завернулся в одеяло и лежал в темноте. Постепенно он начал слышать голоса – старик Асано и Хико-сан разговаривали, как и каждый вечер. Он почти мог услышать, о чем они говорили. Больной, как сейчас, он не чувствовал способности двигаться, но любопытство его было разбужено. Напрягая слух, он попытался побольше сосредоточиться. Нет, не было четких слов, которые можно было бы распознать, только постоянное бормотание.