Он сунул в тостер хлеб и сыр.
– Грубиян, – буркнула я, хотя в душе была довольна. – Разве не слышал, что надо держаться хладнокровно?
– Не могу. Рядом с тобой не получается.
В этот момент мама Джека, Синтия, крикнула, что надо покормить собак. Тогда я заговорила. Он стоял спиной ко мне, с пакетом корма в руках, и собаки нетерпеливо бежали к нему. Кажется, они знали, что надо избегать крысоловок. Джек завел с ними неторопливый разговор: «Сегодня вечером, господа, у нас в меню консоме из восстановленной говядины с гарниром из картонных сухарей. Не желают ли господа вина?» Собаки смотрели на него. Он повернулся ко мне с улыбкой, но я не могла достаточно сосредоточиться, чтобы поддержать шутку.
– Я кое-что видела у тебя на айпаде, – начала я. – Когда мы с тобой лежали в постели, в прошлые выходные. Письмо… от Чарли Мастерса.
Выдавить из себя слова «зверское преступление» я не могла.
Теперь собаки смотрели на меня и молчали. Внимательно. Джек смотрел на собак.
– Всегда хотел кошек. Собаки – они такие…
Я молчала.
– …такие примитивные. Посмотри на них, – он весело улыбался, глядя, как они следят за всеми его жестами. – Их только еда интересует. А котов – философия.
Я не могла не засмеяться. И он тоже смеялся, проигнорировав мой вопрос.
Я попробовала снова:
– Так что с письмом?
Я внимательно смотрела на Джека, но ничего: он не покраснел, не запнулся, рука его не задрожала и не остановилась, он не выронил корм и не отвернулся от меня.
– Что с ним?
Джек нагнулся и стал насыпать корм в миски. Моцарт лизнул ему руку, оставив на пальце влажное пятно. Джек цыкнул на него, потом погладил Себастьяна по спине. Моцарт сунул морду в пакет, и Джек рассмеялся.
Потом взгляд его черных глаз остановился на мне.
– Все никак не могу перестать о нем думать, – продолжала я. Мысли в голове выскакивали в беспорядке, налезая друг на друга, как лемминги, падающие с обрыва. – Я все гадала… там ведь было про Дугласа, который что-то сделал?
– Мэтт Дуглас – наш старый друг, – ответил Джек. – Он напал на одного типа, отлупил его возле бара.
– Вот как? – Я переспросила, но уже почувствовала, как уходит напряжение из шеи и плеч.
– Угу. Это было, конечно, странно.
Он выпрямился и убрал пакет с кормом.
На меня пахнуло маслом «Олбас» – у Джека была осенняя простуда, – и сладковатый аромат напомнил мне, как в детстве родители капали масло на мою подушку. У меня всегда глаза слезились от его запаха. И сестра его не любила, когда мы спали в одной комнате.
– Там было что-то про «зверское преступление», в том письме. Звучит серьезно, – я не могла остановиться. Про себя еще вспомнила, как Чарли извинялся, что вытащил эту историю.
– Ну, можно сказать, драка была зверская. – Джек нахмурился и пожал плечами. – И началась внезапно. Тот парень ударил Мэтта бутылкой, и Мэтт слишком сильно дал ему в зубы, так, что череп треснул.
– И зачем Чарли писать тебе об этом?
– Не знаю. Видимо, наткнулся на какую-то статью.
– Он же там извинялся, что снова ворошит эту историю.
– Да, это неприятно было. Для каждого из нас.
Конечно, извинения адресату, это не значит, что история о нем. Но ведь там было именно: «твою историю».
Я старалась не слишком пристально наблюдать за Джеком, но это было увлекательно. Кажется, ему было все равно, словно ничего необычного или он превосходный лжец. Лицо его было совершенно бесстрастно. И все же я не могла забыть, как его лицо изменилось, когда он только прочел письмо. Или мне это показалось?
Он погладил Моцарта, поднял на меня глаза и улыбнулся. Тост как раз был готов, и запах плавленого сыра вызвал у меня тошноту – привет от первого триместра. Разговор продолжился. Мне казалось, что наш диалог – это отплывающая лодка. Веревки быстро скользили из рук по мере того, как мы удалялись от берега, и скоро будет уже слишком поздно, чтобы притянуть лодку обратно. Это и заставило меня бросить якорь, остановить лодку:
– Так это не имеет к тебе отношения? – я натужно засмеялась. – Ты не был замешан?
Я не могла не спросить.
Джек медленно обернулся. Тост обжигал ему пальцы, и Джек бросил его на поднос. Я раскрыла все свои карты этим вопросом, но он не обратил внимания.
– Спать пойдем? – поинтересовался он.
Он не собирался отвечать. Ни слова. Да мне и не нужен был ответ, правда же? Риторический вопрос, неудачная шутка.
Пауза затянулась. Хотя он мог утверждать, что неловкости не было, но это не так. Я это чувствовала точно так же, как точное время, даже если только проснулась, или что у пациента случится остановка сердца. Просто была глубоко уверена. Джек продолжал возиться, стараясь не смотреть на меня. Я попыталась заполнить паузу.
– Не знаю, но я…
– Джек! – окликнула его мать, входя в кухню со стопкой книг. – Когда переедешь обратно, не мог бы забрать их в свою комнату? А то валяются тут.
Я повернулась к Синтии. Она почти всегда носила блузку и кардиган. Я никогда ни на ком не видела настоящую двойку, кроме как в американских фильмах пятидесятых годов.
Когда она вошла, я, как всегда, замолчала. Синтия меня в упор не видела, тоже, как всегда. Посмотрела снимок УЗИ, и на этом все, никогда не интересовалась, есть ли у меня братья и сестры, в каком университете я училась. Она постоянно использовала помаду одного и того же розового оттенка. Однажды утром я увидела ее ненакрашенной – она казалась привидением.
– Ну, мы еще не знаем, какие наши планы, – ответил Джек матери.
– Мы оба живем в Ньюкасле, – добавила я, не сдержавшись.
Его мать вздрогнула от моего произношения: они говорили название города с ударением на первый слог, но все местные знали, что правильно на второй.
– Ну, решим, – сказала она.
Я снова посмотрела на Джека. Он безмятежно резал тост, взгляд устремлен на стол. Я, конечно, мало его знала, но была уверена, что его мысли лихорадочно крутятся вокруг просьбы матери.
Три дня после нашего первого свидания я искала информацию о нем в Интернете. А кто бы так не делал? Я просмотрела его Фейсбук, потом поискала в Гугле – единственное, что удалось найти, его статьи и что-то про благотворительность. Я искала новости и фотографии мужчины, чьи губы впервые целовали меня на мосту Тайн два дня назад.
Фейсбук Джека был почти полностью скрытым, а проситься в друзья было еще рано, но я могла посмотреть его друзей. В результате я тщательно изучила профиль его матери, абсолютно завороженная этим процессом. Наверное, потому что моя мама умерла совсем недавно. Вот в тот момент у меня и сложилось мнение о ней.
Джек посмотрел на мать.
– Не думаю, что Рейч всерьез хочет переезжать сюда.
– Ну а ты?
– Нет, если она не захочет.
Он быстро оглянулся на меня. Мою маму он не упомянул, и я была рада этому.
Когда Синтия вышла, я повернулась к Джеку с выражением ожидания на лице. Но он на меня не смотрел, и в конце концов, пришлось спросить:
– Мы закончили? Про Дугласа?
– А что ты хочешь знать? Спрашивай.
Выражение лица Джека и его готовность говорить уняли мою тревогу, будто свечу задули. Письмо было о его друге. И это было настолько неважно, что он даже мне не ответил, когда я спросила. Значит, это была ерунда.
Но, как всегда бывает, на месте одной тревоги возникла другая – Обан.
– Твоя мама сказала… почему она думает?.. Я не могу переезжать. Отец, и вообще. Все так недавно случилось.
– Я знаю.
Он потянулся и открыл окно.
Потянуло туманным сельским воздухом, паутина на окне, подсвеченная уличными фонарями была покрыта каплями вечернего дождя. Настоящая осень.
Я вспомнила, как впервые рассказала Джеку о маме. Я выдавала ему информацию частями, понемногу: сначала про Бена, потом про маму. Мне не хотелось, чтобы он решил, что у меня проблемы – нерешенные и застарелые. Слушал он внимательно, не сводя с меня глаз.
Второй раз, когда мы говорили о маме, я плакала, рассказывая ему всю правду: я не всегда ее любила. Однажды она накричала на Кейт за проигранный теннисный матч, когда та пыталась перейти в большой спорт. И мне она говорила, что не надо идти в педиатрию, потому что это не престижно. Она постоянно цеплялась к отцу, и нас это смущало. После ее смерти он узнал, что у нее был роман с их общим другом. Это переменило все – их прошлое, наше будущее. Одна выплывшая наружу правда – и все сломалось.
