Пришел повторный анализ Грейс: начался сепсис. Я была права, как и подсказывало мое чутье, которому я верила год за годом. В том месяце мама заболела, а умерла в октябре. Я не заметила начала болезни. Ни один врач не уловил бы: рак поджелудочной начинается почти бессимптомно.

И все-таки я же могла заметить? Разве не должен был инстинкт подсказать мне насчет собственной матери?

Я положила руку на живот и поклялась, что с Уолли буду смотреть в оба: все замечать и сразу действовать.

Из кухни я посмотрела в гостиную, где был Джек.

– Немножко нереально, правда? – окликнул меня Джек низким и чувственным голосом.

Я постаралась не поддаться ему. Не дать погасить то ощущение напряженности, какое всегда было у меня в доме Джека.

Говард теребил мягкую ткань его джемпера. Джек держал телефон, и экран светил ему на лицо.

– Что именно нереально? – переспросила я.

– То, что мы так счастливы.

Мы часто говорили о том, как мы счастливы, как нам повезло, как странно, что мы оба любим есть вишни в желе прямо из банки и не любим передачу The One Show.

– Да, – ответила я, не в силах сдержать улыбку. Почувствовала, как меняется настроение, уговорила себя уйти из темноты своих предположений в этот теплый свет.

Он похлопал по дивану рядом с собой, и я подошла. Джек смотрел в телефон – я видела, что там открыта переписка в Фейсбуке, хотя он быстро закрыл страницу. Похоже, это и решило дело.

Подспудное чувство, довольно смутное, сменилось конкретным действием. Я выждала несколько секунд перед тем, как спросить:

– Что там было?

– Там? – Джек обернулся ко мне.

– В сообщениях.

– Каких сообщениях?

– В личных сообщениях на Фейсбуке. У тебя они были открыты. А когда я подошла ближе – ты закрыл страницу.

– Не было такого.

Я сидела рядом с ним, ощущала запах его дезодоранта и шампуня. Пахло чудесно, но странно было сидеть так близко, когда разговор принял такой оборот. Будто сидишь на пляже и загораешь, хотя начался дождь.

– Ты закрыл сообщения, – повторила я. А потом, как героиня сериала, протянула руку ладонью вверх.

– Что это ты? – удивился Джек он смотрел то мне в глаза, то на мою ладонь.

– Хочу посмотреть эти сообщения.

– А я не хочу.

Он немного отодвинулся от меня.

– Тебе есть что скрывать? – спросила я, и все, что вызывало мое любопытство, стало складываться в нечто большее: письмо о зверском преступлении, кличка Джей-Ди…

– Нет, – он смотрел на меня в упор. – Но я не хочу, чтобы моя девушка проверяла мою переписку.

– Мне нужно увидеть эти сообщения. – Я была настойчива. Тревога последних недель взорвалась вулканом. Сейчас или никогда.

Джек взял телефон, лежавший на диване экраном вниз, открыл Фейсбук и протянул мне. На экране было семь сообщений: групповая рассылка регби-клуба, мама благодарила за приезд, приятель прислал картинку: писатель за пишущей машинкой… Я листала дальше. Ничего.

Ничего подозрительного или тревожного. Никакая подружка не шлет строчку поцелуев. Никто не присылает зловещих статей, которые рекомендует прочесть. Ничего.

Облегчение было огромным, как инъекция счастья. Ничего такого не было. И он мне это продемонстрировал.

– Боже мой, – сказала я, зажмурившись. – Прости, прости меня. Я…

Джек снова внимательно посмотрел на меня. Он был лучше Бена. Он не огрызался, не злился, а проявлял заинтересованность. Разглядывал меня.

– Ты помнишь Бена, – начала я. – Как только я ушла с работы, то стала обвинять его в изменах. А этого не было. Я обвиняла его в ужасных вещах. Однажды Бен взял запасные трусы в тренажерный зал, и я сказала – это потому, что он там завел бабу. Это было… – я посмотрела на Джека, проверяя, слушает ли он, – …это словно безумие. Я казалась невменяемой.

– Понимаю, – спокойно сказал Джек. – Ты думаешь, это связано с твоей мамой?

– Возможно, но не знаю точно. Наверное, да. Или от того, что я не принимала лекарства. Может, все вместе, стечение обстоятельств. Ощущение, что нельзя никому доверять… и ничего невозможно проверить. – Я сделала паузу, чувствуя, что начинает щипать глаза. – Прости меня. Я тебя люблю сильнее, чем Бена, и…

Джек положил руку мне на колено. Небрежно, будто на свое собственное.

– Тшш… – Он смотрел мне в глаза. – Никогда, никогда не буду тебя обманывать. – Он поднял три пальца: – Слово брауни[15].

– Ты был брауни? – хихикнула я.

– Ну нет. Я был мужественным бойскаутом-волчонком.

– Разумеется, – продолжала улыбаться я.

– Спасибо, что сказала мне о своем сумасшествии. Я думал, я один такой.

Вот это мне в нем особенно нравилось: что он понимает и прощает мои неврозы. Я придвинулась ближе. Он машинально приподнял руку, и я прижалась к его груди.

– Могу сказать тебе еще одну вещь?

Я старалась перейти эту грань, понять, что он за человек. И как можно быстрее, пока Уолли не появился на свет. Поэтому я хотела рассказать ему одно из ранних детских воспоминаний.

– Я буду очень рад, если ты расскажешь мне еще что-нибудь о себе.

Джек всегда любил слушать мои истории. Не просто кивал, как делал Бен, побуждая меня быстрее заканчивать рассказ. Не говорил: «Да, ты мне это уже рассказывала» или «Мне кажется, ты слишком на этом зацикливаешься».

– Когда мне было лет пять, я думала, что все, у кого большой живот, ждут ребенка.

Я ощутила, как он смеется, а кот недовольно заелозил.

– Ты невероятно милая, – Джек старался выглядеть серьезно, хотя вокруг глаз засветились лучики. – Так что мамы и папы…

– Один из них рожал ребенка. Они сами выбирали.

– Вот это равенство! А когда ты поняла?

– Уже в медшколе, – пошутила я, и он улыбнулся.

– Люблю узнавать новые черточки Рейчел.

Так он это называл.

После двух месяцев нашего знакомства он составил список и опубликовал его вместо еженедельной колонки под заголовком «Пятьдесят черточек моей девушки, которые я обожаю». Начиналось так: «1. Как она закидывает голову назад, когда смеется по-настоящему». Я читала со слезами на глазах. Никто и никогда ничего подобного для меня не делал.

– Давай мы сделаем это, – попросил он тихо, и я знала, что он имеет в виду под «этим» и «мы». И что-то в его откровенном желании, в его явной любви ко мне заставило меня согласиться.

– Я выставлю свою квартиру на продажу.

– И переедешь жить с нами?

Он расплылся в широкой улыбке, глаза сияли. Все его тело вдруг сразу стало спокойным, будто долгие месяцы жило в напряжении.

«С нами» стало решающим. С ним и с Говардом.

– Да, – сказала я.

– Но придется куда-нибудь переехать. На новое место.

Потом я все думала про Мэтта Дугласа. Взяла в ванную айфон, поискала о нем информацию в сети. Ни одного подходящего результата. Будто Мэтт Дуглас никогда ничего не делал: ни нападения, ни «зверского преступления». Но как я могла сказать об этом Джеку?

Я вбила в поиск заголовок письма, не удержалась. «Ничего не найдено».

Удовлетворенная результатом, я выключила телефон и со стуком уронила его на пол рядом с ванной.

Год назад

– Можно еще подождать, – говорила я мальчику. На ноге у него была фиксирующая конструкция, кожа в пятнах и синяках, будто покрытая черной плесенью. – Можем пока оставить фиксатор.

– Эта штука весит четыре кило, – ответил он. – Достала уже. И ведь нет гарантии, что кость вообще срастется.

– Да, – согласилась я. – Но альтернативой будет…

– Хочу избавиться от этого, – настаивал он, – покончить с этим. Не будем продлять мучения.

– Поговорю с твоей мамой. Не надо мне было обсуждать это наедине с тобой.

– Потому что я ребенок?

Широко разведя руки, я честно ответила:

– Да.

– Вы удалили почти всю кость. Давайте с этим закончим. – Он отвернулся от меня.