За отказ принять участие в обязательной оргии меня могли для начала постричь наголо, а потом – если бы я начала сопротивляться, попросту пустили бы по кругу, и если бы я все равно проявляла непослушание – провела бы год в узнице, на хлебе и воде. Об этом я узнала в конце первой недели пребывания в монастыре.

– Тебя будут брать до тех пор, – объясняла мне Холена, главная среди женщин, – пока бесчисленные судороги не отнимут дыхание, пока ты не превратишься в сплошную боль. Такова цена за ужасное преступление – отступничество от устава, который гласит, что мы должны радовать друг друга и добровольно отдаваться тому, кто нас захочет.

– Но я же беременна, – несмело прошептала я, боясь, что тут же меня потащат в узницу.

– Да, я вижу! Но все равно, когда-то же ты разрешишься от бремени, станешь свободной, тело твое придет в надлежащую форму. Тогда и придет час исполнить устав вполне.

Я внутренне содрогнулась, подумав о том, что если я и дальше буду покорно торчать здесь, то так оно и будет. Моего ребенка отнимут, а я…

– И знаешь, ты сильно приглянулась лорду Приску, – прервала мои размышления Холена. – Думаю, что его покорила твоя необычная красота, а также – ослепляющая наивность.

– У меня есть муж… – боясь, чтобы это прозвучало как можно покорней, пробормотала я, не смея поднимать глаз от пола.

– Для нас существует только один закон, а он гласит, что члены ордена Черного упыря освобождены ото всех иных обязанностей, как только подчиняться уставу. Когда ты приняла посвящение – прошлое исчезло, теперь ты обновленная, и имя твое Виургия! Повторяй: прошлого нет!

– Прошлого нет… – сухими губами прошелестела я.

– И кстати, думаю, ты достаточно обвыклась в монастыре, окрепла, пора бы уже приступать к работе.

Из страха я даже не посмела спросить, что мне нужно делать, только покорно ждала инструкций.

– Ты умеешь шить?

– Да…

– Значит, отныне, после всеобщей молитвы, ты будешь работать белошвейкой. Сестра Лициния определит тебе место и все расскажет. Станешь штопать белье, чинить одежду.

– А еще я красиво вышиваю, – если мне было позволено, я решила воспользоваться моментом и хотя бы заработать для себя возможность заниматься любимым делом.

– Отлично! А мне как раз нужно вышить несколько платочков, люблю, знаешь ли, красивые вещи. Сможешь вышивать шелком?

– Да, конечно, – и я несмело взглянула в лицо этой женщины.

– Тогда я принесу в бельевую свои ночные рубашки, они у меня шелковые, – изощренная улыбка появилась на ее лице. – Ведь пока ты будешь рожать да приходить в себя, думаю, лорд Приск не пропустит ни единой ночи со мной.

После этих слов глаза Холены хищно сузились, а у меня мороз пошел по коже: я уже знала, как это – быть чьей-то соперницей, как ревновать, ощущать на себе ненавидящие взгляды… Но ведь я не хотела всего этого! Мне даже сама мысль была противна, что вынуждена буду лечь под чужого мужчину, пускай он и прекрасный лорд.

У меня был муж, счастье с которым я выстрадала, отвоевала. Ведь что мне довелось пережить, прежде чем лорд Сергей Вартимор освободился от чар и наваждения! Я рисковала жизнью, вынуждена была терпеть унижения… и что, это должно повториться опять? Но в прошлой жизни мои соперницы были отделены от общих покоев, я жила обособленно и не вынуждена была каждое утро встречаться со всеми ими; и я надеялась в конечном счете стать единственной, я стала ею.

А здесь? Тотальная покорность, неизбежная необходимость принимать участие в омерзительных оргиях, невозможность видеть иных людей, свободно выходить в свет, навещать родных…

От безысходности я зарыдала, упав на колени у ног Холены. Я знала, что до родов меня, по всей видимости, поберегут от жестоких наказаний из-за таких проступков как слезы отчаяния и жалостливый лепет. Ведь я же не добровольно приняла посвящение, я попала сюда случайно.

– Хватит ныть, – рыкнула главная, с возмущением делая шаг назад. – Думаешь, мне приятно было узнать, что лорд Приск накинул на тебя глазом? Но, поверь, его увлечение продлится недолго. Я уже не одну красотку изжила из его опочивальни. Где они теперь? Так что не питай надежд на особенное положение, оно у тебя закончится сразу же, как только мой мужчина, – и Холена оглянулась, – поймет, какое ты ничтожество.

– Что…

После ее вкрадчивого взгляда назад, после последних слов я словно очнулась: эта властная и такая самоуверенная женщина все-таки женщина, и она… ревнует? Но что я сделала для того, чтобы привлечь к себе внимание великого магистра? Что было во мне особенного?

«Новизна, – эта мысль объяснила мне все. – Этот пресыщенный женскими ласками мужчина увидел во мне для себя новую игрушку, вот и все. Права Холена: наигравшись, он меня сломает и выбросит, как других. Так что же делать?»

– Госпожа Холена, – поднимая заплаканные глаза вверх, прошептала я. – Пощадите… Я люблю только своего мужа и ни за что не хочу в постель к вашему мужчине…

– Что?! Что ты сказала?! – лицо главной побагровело от возмущения, а за спиной выросла еще одна женская фигурка в зеленом плаще. – Да кто ты такая, чтобы обсуждать решение настоятеля? Да как ты вообще посмела об этом говорить?! Вот, возьми этот темно-вишневый балахон, знак любимиц великого магистра. Будешь носить его до тех пор, пока не сменишь на иной цвет, – и, выхватив из рук вошедшей алую тряпку, она швырнула мне ее в лицо. Потом, гордо тряхнув головой, так что длинный конский хвост черных волос взлетел ей за спину, облаченная в расшитый золотом пурпур, грозная повелительница сестер ордена Черного упыря удалилась прочь.

С того самого дня я каждое утро уходила в просторную мастерскую, где вместе со мной трудились два десятка девушек.

Подойдя к своему рабочему месту, я вынимала из шкафчика приготовленное лично для меня тряпье и бралась за его починку.

Утопая в отчаянных думах, я прытко работала иголкой, нашивая заплатки и штопая дыры.

Через несколько дней ко мне пожаловала сама Холена. Взмахом руки она смела со стола мою работу, и вместо нее положила стопку шелковых тряпиц.

– Ану-ка покажи, на что ты годная, – взметнув брови, сказала она. – Я хочу, чтобы ты расшила мои ночные сорочки розами, сможешь?

– Мне нужны нитки, – не смея взглянуть в лицо той, которая могла стать здесь для меня карателем, пролепетала я. – Пожалуйста, пускай мне дадут возможность выбрать цвета.

– И вот еще что, – на стол лег мягкий сатин. – Попробуй украсить вышивкой панталоны. Знаешь ли, эта не столь уж необходимая вещица сильно заводит лорда Приска, – эти слова она прошипела мне в лицо, низко наклонившись к столу.

– Хорошо, – я покорно дотронулась до ткани, щеки мои вспыхнули ярким румянцем.

Следующим утром я со всех ног бежала на молитву. И как только стала на свое место, в дальнем ряду, в конце шеренги, заметила пытливый взгляд настоятеля, обращенный в мою сторону.

– Братья и сестры, – поднявшись со стула, начал он. – Величайшее благо любовь! И любить нужно так, чтобы даже тень сомнения не падала на душу тех, кто, сплетаясь телами, дарует друг другу радость! Ибо кто может назвать мне большее из удовольствий? Разве еда? Но еды у нас довольно. Может, сон? Но даже звери спят. Тогда что? Общение? Но разве единение тел есть не лучший способ обменяться силой? Когда каждый член трепещет, когда губы сами тянутся к другому, чтобы поцеловать, когда хочется соединиться, прорасти, слиться воедино… А потом … этот экстаз! Он и есть подтверждением того, что любовь есть высшая из добродетелей, цель и смысл жизни. Живя здесь, мы исполняем волю всевышнего, а также – ублажаем нашего господина Черного упыря. Отринув от внешней суеты, от предрассудков, чтобы любить – неистово, открыто, без остатка. Мы словно пчелы, ищущие свои цветы, чтобы собрать нектар. Это братья. А вы, сестры – и есть этими самыми цветами. И какая радость, когда на нашем лугу произрастает новый бутон! Так бы и вонзил в него свой хоботок… Но…