– Теперь можешь падать, – разрешил Джон, и ботинками разбил морду, чтоб долго не опознали.

Калечить не стал, но место указал. Перевернул мусорный бак, вывалив содержимое на лужайку, и надел на господина, как презерватив. В два пинка нахлобучил до упора, хмыкнув, поднатужился и воздвиг-таки сей памятник снобизму. Значит бак, а в него, типа, господин воткнулся по пояс, руки по швам, да так раком и застыл.

Не сказать, что Джон собой гордился. Под собственным фиолетовым небом присел в сторонке на поребрик в ожидании полиции, грустно размышляя о вездесущем западле. Увлёкся модерном и не заметил, что господин Та-ню обоссался. Ну, кто бы мог подумать, что спортсмен, краса нации….

Вот как он теперь поедет и как ему людям в глаза смотреть? Джонни был далёк от пафоса художников, хотя имел на него определённые основания.

Остановился мусоровоз, водитель выглянул в окно, показал большой палец и, не дожидаясь погрузки, от греха тронулся далее. У бровки притормозила машина, щёлкнул затвор фотоаппарата. Потом ещё, только со вспышкой, и ещё…

Джонни в кадр не попадал, да и не стремился. Зачем? Ему достаточно чувства воплощения замысла, завершенности, ну и народного признания – копы так ржали, что даже совсем не били.

– Что, Джонни, банный день? – спросил патрульный, – за что ты его так? Не заплатил?

– Просто достал, – взрыв хохота, и острота, – страшно подумать, что ты сотворишь, если тебя достанут непросто!

Снова хохот, команда поехали… и роковой момент – ты обоссался, паршивец?

– Да не я это, он! – со всей убедительностью воскликнул Джонни, – поздно заметил, когда его ставил!

– Ха-ха-ха! Ну, уморил, мороженого тебе, что ли купить? Ха-ха-ха!

Пройдя обязательную программу визита в родном полицейском участке, Джонни на ритуальный уже вопрос дежурного копа. – Ну, что с тобой делать, грязная скотина? – вместо обычного своего «пустите переночевать» ответил. – Может, убьёте?

Дав полицейскому насладиться новизной, продолжил. – Ну, коли самим лень, поручите военным!

Коп неожиданно для себя задумался над свежим поворотом заезженного до омерзения сюжета. В предложении был смысл.

Отпадала необходимость писать много букв, ломая голову над их расположением. А то ж ведь рапорт – раз, объяснительная этого ушлёпка – два, показания с того обоссаного терпилы – три.

И дел-то всего – вписать его в другой протокол и запихнуть недоумка не в ту камеру. Ну, в ту, где отпускники после дебоша отсыпаются. Их, вообще-то, полагалось в комендатуру сдать, но уж больно они пьяные хулиганили и имели много денег, только потеряли где-то.

Пусть парень за компанию с ними загремит на губу, а там разберутся или убьют, второе предпочтительнее.

Джонни тоже показался такой вариант более вероятным. Попутчики не хотели лезть в полицейский автобус, как их не дубасили, ни в какую не желали там находиться. Еле погрузили, даже пристегнули наручниками к лавке.

Парни с виду присмирели, но когда автобус развил приличную скорость, один из сопровождающих копов приоткрыл узкое окошко почти под потолком, чтоб выбросить окурок.

Так один арестант без видимой подготовки стартовал с места и рыбкой скрылся за окном. Джона совсем переполнили нехорошие предчувствия.

На губе Джон впервые полной ложкой хлебнул военного пафосу. Сначала их били за то, что умудрились попасть гражданским копам. Потом отбой, подъём, завтрак.

И строевые занятия! Вот Джонни настрадался, пытаясь за минуты усвоить то, что нарабатывается долгими тренировками. Командир решил, что Джон издевается, его отволокли в одиночку и снова мастерски избив, оставили отлёживаться, поэтому обед он пропустил.

После обеда Джона привели на плац, и опять в перспективе замаячила одиночка.

– Да я просто не умею! – не выдержал Джонни.

На него с интересом посмотрели, засмеялись, и Джон отоварился за то, что он гражданский самозванец.

Повели к начальнику. Но к тому моменту он жил военной жизнью уже больше суток. Начальник сказал, что это недоразумение, даже извинился! По его приказу Джону дали выспаться, накормили и снова привели.

Офицер ласково спросил, хочет ли Джон в армию? В армию Джонни хотел уже не так сильно, как днём ранее, но не зря же он столько вытерпел! Что поделать, раз такие правила? Он прислушался к себе и понял, что в армию хоть и несильно, но хочет. Так и сказал.

Ему дали ручку, велели расписаться «тут и тут», и посадили на неделю за нарушение формы одежды. Он по бумагам уже второй день служит, а всё в гражданском рванье, охламон! Отоварившись ещё раз как новоприбывший, Джон начал военную карьеру по канону – с губы.

Спустя первую неделю службы Джонни, счастливого от того, что, вообще, ещё живой, отвезли на военном грузовике в учебный лагерь, и вывалили у лазарета. Джон, через боль оторвал лицо от грунта, сквозь муть в глазах огляделся – ё ж моё! Под фиолетовым небом виднелись окраины развалин – глюк…

Это глюк, так решил Джон. А как бы он ещё отреагировал, лёжа чисто вымытым на чистом белье впервые с того момента, как ушёл из дома? Ещё и кормят, первый день даже с ложечки! И кто, Господи??? Ангелы!

Правда, без крылышек, зато в халатиках. Как они поют, Джон не слышал, но как кроют особо нервных и впечатлительных, наслушался. Аж воспользовался случаем пополнить лексикон, разглаживая лопухи – всё норовили в трубочку свернуться и горели.

Но это в редких исключениях, избираемых неуловимой женской логикой в соответствии с изгибами девичьего настроения. Обычно – ори, хоть охрипни, слабые с виду ручки надёжно фиксировали пациентов.

Пациентов хватало, и они, к счастью, не только орали. Каждому было интересно, где это Джон две недели валандался, пока они тут за Родину пи… э… люлями объедаются. Джон грустно отвечал, что на гауптвахте, и ребята в ужасе таращили на него глаза – «ещё разговаривает!»

Грустно Джону было оттого, что курорт этот с ангелочками ненадолго, и койку тут ещё следует заработать. Да так заработать, что ну его этот курорт!

***

Наконец настал роковой момент, дежурная сестричка сказала выздоровевшим ребятам: «и этого с собой забирайте». Ну и забрали, впрочем, Джон не упирался. Захотелось в армию? Так надо хотя бы посмотреть.

Покинув лазарет, Джон снова едва не впал в эйфорию – это всё-таки глюк! Неподалёку начинались джунгли брошенных кварталов. Он хорошо ориентировался и был уверен – до развалин очень далеко.

Он имел в виду родной город, не подозревая, что такая участь постигла многие города. Новые товарищи, фермерские сынки, объяснили ему, что это только краешек мёртвого мегаполиса Чи-ха-хо. Его родной городок, оказывается, просто скверик по сравнению с этими джунглями развалин.

Не все ребята родились на фермах, многих забрали бабушки и дедушки, пока родители пытались «свести концы с концами, вынырнуть на поверхность…», а в конце просто не умереть с голоду. В Такии не принято содержать взрослых детей, а внуки – совсем другое дело.

Джону не показалось странным, что его сослуживцы не из городов. Ну, надо, так надо. Тем более он точно не фермер, чем и пользовался всю дорогу.

У него с лица не сходила добродушная улыбка, когда парни, сокрушённо качая головами, рассказывали, как сильно он отстал от программы. Оказывается, они уже две недели осваивают… ориентирование в городе! У них даже что-то уже получается, вот!

Что у них получается, Джон оценил на следующее утро. Подтянутый офицер с простецким, располагающим лицом провёл короткий инструктаж. Лейтенант Ха-рис на грифельной доске изобразил участок «застройки». Отметил дом, в котором на втором этаже есть стенка с чёрным крестом. Нужно дойти до этого крестика и спокойно отдыхать. Джон поднял руку, желая задать вопрос.