Хатин издали наблюдала за тем, как Джимболи пошла меняться с Ларшем. Сегодня торг вышел особенно горячим. Кроме инструментов для лечения зубов, Джимболи таскала с собой всякие разности, даже мелких зверьков и птиц. А всякий раз, заглядывая к Плетеным Зверям, она приносила в плетеной клетке бледношеего голубя: тощий, он безутешно клевал изнутри прутья. Все удивлялись, на что они сдались Ларшу. Мяса с них – почти никакого, одни косточки. Правда, Хатин разок видела, как Ларш отпускает голубя. Ему, наверное, было жаль этих пленников. Хатин никому об этом не рассказала – решила, что не поймут.

Джимболи, конечно же, догадывалась, в чем дело; она только улыбалась и приносила еще больше голубей.

Затем Джимболи, как обычно, пошла играть с маленькими детьми. И как ей так быстро удается походить на своего?

Судя по всему, она решила увлечь детишек игрой в метание камней. На краю Лабиринта стоял высокий камень, в котором виднелась гладкая дыра, похожая на увеличенное в разы игольное ушко. Дети выстроились у черты, которую Джимболи провела на песке, и кидали камешки в это отверстие. Правда, не попадали… Что она там у них спрашивает? Хатин решилась подойти ближе и подслушать, однако сорваться в бег ее заставили не их слова.

По ту сторону «иглы» она вдруг увидела двух человек. Мать Хатин нагнулась сполоснуть Арилоу ноги, смыть с них пыль в набежавшем прибое. Обе стояли спиной к дыре в камне. Когда Хатин уже подбегала к Лабиринту, сквозь ушко наконец пролетел один острый камень – прямо в затылок Арилоу. Хатин набрала воздуха, готовая закричать… Арилоу вскинула руки и, уронив голову, неуклюже рухнула на колено. В нее попали. Нет, не попали. Это неловкое падение спасло ее, а камень пролетел выше.

Тут уже из-за камня выбежала мама Говри и начала орать на виновников. Дети бросились врассыпную, а Джимболи стояла, пораженная, среди разбросанных камешков, прижав ладони ко рту.

Была в этом некая странная красота – одновременно скрытая и явная. Если хочешь проверить, Скиталец человек или нет, зачем утруждаться, зарывая где-то склянки и развешивая по округе белые ленты? Можно ведь просто метнуть ему камень в затылок. Не уклонится – останешься ни с чем, а уклонится… что ж, тогда перед тобой, пожалуй, и правда Скиталец. Хатин больше не смела надеяться, что Арилоу – Скиталица, однако по некой прихоти судьбы ее сестра все же уклонилась от камня.

Хатин подбежала к ней. Прекрасные губы Арилоу растянулись в болезненной гримасе. Ободранная коленка блестела от морской воды.

– Больше я ей этого не позволю, – прошептала Ха-тин на ухо сестре. – Больше она никогда тебе ничего плохого не сделает.

Она обещала это в порыве праведного гнева, но ощущала, что и сама повинна кое в чем. Когда она была помладше, случилось нечто такое, из-за чего Хатин никогда и никому не смогла бы признаться, как не доверяет всеобщей любимице Джимболи.

Когда Джимболи первый раз пришла в деревню, Хатин было шесть лет, и тогда это событие показалось ей самым чудесным из всего, что случалось. Джимболи играла в ведьму-чайку и гонялась за детьми по Лабиринту. Хатин с тоской наблюдала за ними, взяв под руку не замечающую ничего Арилоу.

Дико размахивая руками, Джимболи с криками бросилась к ним. На лицо ей ниспадали волосы… Увидев, что девочки не бегут, Джимболи замерла на месте.

– Мне очень жаль… мы не можем играть, – жалобно проговорила Хатин, ужасно смутившись. – Это… это Арилоу.

Джимболи оглядела пляж, и тут ее губы растянулись в озорной разноцветной улыбке. Потом резко нагнулась, обхватила Арилоу сильными руками за талию и подняла.

– Попалась твоя госпожа Скиталица! – проскрипела она ведьминским голосом. – Попробуй спаси ее, если сможешь!

Она побежала прочь, закинув Арилоу на плечо, и Ха-тин гналась за ней, едва не наступая на пятки. Она сперва пришла в недоумение, затем перепугалась, а потом развеселилась, увидев, что рядом бегут перепачканные песком ребятишки. За всю жизнь это был единственный раз, когда ей удалось по-настоящему поиграть…

Затем Джимболи отвела детей к своей палатке из козлиных шкур. Показала деревянных ритуальных кукол с настоящими зубами, жуткие ряды человеческих и звериных клыков на дугах из проволоки – для тех, кто со своими зубами расстался.

– А вы что, малышня? – спросила Джимболи, ощерившись. – Ни у кого зубки не шатаются?

Такие, конечно же, отыскались. Джимболи выстроила их, как петухов перед боем, и соперники принялись наперебой показывать, как сильно у них шатаются зубы. У Джимболи в карманах нашлось много пряных фруктов и деревянных игрушек, и вскоре она уже заключила сделки на все зубы – если те к утру «сами» выпадут.

– А что же ты, Хатин? – спросила Джимболи. – Улыбка у тебя поредеть не желает? Нет? Ладно… А у тебя, Арилоу?

К недоумению Хатин, Джимболи раскрыла рот ее сестре. Похоже, у нее таки нашелся расшатавшийся зуб.

– Вряд ли зубы ее сильно заботят, так что переживать она и не станет. Что скажешь насчет награды, если приведешь ко мне госпожу сестру? – В руке Джимболи сжимала небольшой черный камешек, раскрашенный под жабу. Он аккуратно уместился бы в ладошке Хатин, однако девочка замотала головой.

Лишь когда остальные дети начали расходиться по домам, взгляд Хатин упал на нечто, торчавшее из кармана походной сумки Джимболи. Оно был похоже на маракас: какой-то предмет, сшитый из лоскутов кожи, на украшенной бусами ручке. Пока остальные выбирались из палатки, Хатин задержалась посмотреть на него.

– Острый глаз, – произнес за спиной голос Джим-боли. – Заприметила мою погремушечку.

– Что это такое? – спросила Хатин, поражаясь собственной наглости. Джимболи несколько мгновений смотрела на нее своими сверкающими глазами. Затем, приняв, похоже, некое решение, она присела на корточки и, широко улыбаясь, наклонилась к Хатин.

– В ней, – зашептала она ей на ухо, – двадцать девять белых зубов, отполированных изнутри и снаружи, блестящих, как губернаторский фарфор. Хозяева этих зубов мертвы – должны быть мертвы, иначе погремушка бы не работала.

– А для чего она? – Хатин страсть как захотелось узнать.

– Что ж… надо взять ее в руку, подумать о ком-нибудь хорошенько… и потрясти. А больше я тебе ничего не скажу. Прощай, маленькая остроглазка.

Той ночью Хатин не спала, все думала о странной погремушке. Было страшно, но разум не мог забыть о ней, как не могли друзья Хатин не теребить расшатавшиеся зубы. А рано поутру она решила, что пообещает Джимболи к следующему ее приходу собрать выпавшие у Арилоу зубы – в обмен на секрет погремушки.

Сквозь дымку Хатин отправилась к маленькой палатке Джимболи, торопясь застать ее одну. И удивилась, увидев, что клапан палатки не закреплен и на лежанке внутри никого нет. Зато на глаза ей попалась та самая погремушка. Она лежала не в кармане сумки, а на самом виду, прислоненная к деревянному подголовнику.

Хатин вошла. Не давая себе отчета в том, что делает, она нагнулась и осторожно подняла погремушку, разочек тряхнула. Раздался гневный треск, костяной перестук.

Клапан палатки внезапно отдернулся, и погремушку выбили у нее из руки.

– Ты хоть понимаешь, что натворила? – Хатин уставилась на Джимболи, которая почему-то выросла футов на девять. – Это погремушка мертвых. О ком подумаешь, когда трясешь ее, у того на неделе точно так же застучит в горле. Этот человек умрет, ты понимаешь?

Хатин хотела ответить, но сумела только коротко взвизгнуть от ужаса.

– Я попытаюсь обратить заклятие, – резко сказала Джимболи, – в обмен на живой зуб. На твой или твоей сестры. Живо! Ступай и приведи ее!

Хатин послушно помчалась домой, хотя и подозревала, что Джимболи видела, как она входит в палатку, и притаилась поблизости – намеренно оставив погремушку на виду, чтобы заманить Хатин ради лишнего зуба – может, даже зуба самой Скиталицы. Хатин задавила всхлипы, чтобы никого не разбудить, тайком приготовила Арилоу и повела ее к палатке Джимболи.