- Что вы говорите? Вы бредите.

- Вовсе нет, я набираюсь ума.

- О, вам надо уехать, пока не поздно, в Тибет. Иначе вас ждет гибель. Ваши речи - это же богохульство! - Тибетский лама сухо поклонился и вышел.

Лучшие свои годы посвятил Эрэнчин изучению буддийских канонов. Если погрузить прочитанные им богословские книги на арбу, то она будет полна доверху. Однако в последнее время ему стало казаться, что вся его жизнь потрачена впустую. Буддийская религия учит, что надо воздерживаться от всех устремлений и желаний и дожидаться нирваны. Но ведь если все будут воздерживаться от поисков истины, то человечество придет к гибели. Выходит, учение Будды направлено против жизни? Выходит, религия, якобы пекущаяся о счастье всех людей, желает им гибели?

Эрэнчин хорошо знает, что ученики Будды придумали много способов держать верующих в покорности. Однако сами они не отказывались от своих желаний на земле. Наконец договорились до того, что барон Унгерн, который уничтожает тысячи человеческих жизней, является одним из святых. Это же настоящее кощунство!

И вот Эрэнчина все чаще стал преследовать вопрос: "А что ты сделал для счастья людей?" И он отвечал: "Ты ничего не сделал. Занимался пустыми диспутами, от которых ни одному голодному и страдающему человеку не стало лучше". Эрэнчин углубился в чтение богословских книг, но чем больше он читал, тем больше его одолевали сомнения.

- Бато! А ты веришь в богов? - спросил он как-то ученика.

Бато с удивлением посмотрел на своего учителя. Что за странный вопрос задает он ему? Эрэнчин печально улыбнулся и вздохнул.

- Нет ничего тяжелее, Бато, чем потерять веру, - сказал он, - но и впрямь, зачем я это тебе говорю? Ты еще ничего не понимаешь.

Как-то Эрэнчин и Бато вышли на улицу. К ним подошла женщина. Протягивая Эрэнчину коробку спичек, женщина попросила благословить ее.

- Я не знаю, что такое благословение, - ответил Эрэнчин.

15

В середине большого зала, где пахнет благовонными тибетскими свечами, стоит большое, богато отделанное бронзой кресло - подарок русского царя. На нем восседает богдо, похожий на глиняного божка.

Из вмонтированного в кресло музыкального инструмента слышна музыка. Но богдо, видимо, не слушает ее.

Два невидящих глаза богдо уставились в одну точку, изредка губы богдо-хана кривятся в усмешке. В зал вошел придворный лама и доложил:

- Ваша светлость, поступили многочисленные донесения о том, что изгнанные из Урги по вашему велению гамины по пути отступления отнимают у аратов скот и имущество, не останавливаясь перед убийствами.

Богдо зевнул.

- А чем же, по-твоему, они еще должны заниматься, раз отступают? Прекрати лучше этот надоедливый шум, - сказал правитель, показывая на кресло.

Лама нагнулся, выключил музыку и снова доложил:

- Ваша светлость, во дворец прибыли министры и ноёны вашего великого государства, они ждут вас.

- Мне сейчас некогда. Лучше позови сойвона Данига, - буркнул богдо.

Вошел сойвон Данига и опустился перед богдо на колени.

- Это Данига? - спросил богдо, поворачивая лицо к вошедшему.

- Да, мой повелитель.

- Ты знаешь ламу Эрэнчина?

- Да, мой повелитель.

- А ты знаешь, что этот ничтожный червь день и ночь хулит меня?

- Знаю, мой повелитель. Я об этом уже несколько раз докладывал вам.

- Так вот, он уже прожил свой век. Понял? Уходи.

- Понял, мой повелитель, - ответил сойвон и вышел.

В начале прошлой зимы Жамбал и Цамба приехали на несколько дней в Ургу, да тут и застряли - гамины после первого нападения унгерновцев на город никого не выпускали. Жили они в Гандане у знакомого ламы. Дел у них не было, и они каждый день играли в карты. Им не везло, они влезли в долги. Пытались поправить свои дела за счет китайских торговцев, вымогая у них деньги, но и этими деньгами не смогли погасить долги.

Как-то вечером в предместье Урги они познакомились с сойвоном Данига. Тот пригласил их к себе, угостил водкой, жареным мясом и кумысом. Все это было неспроста. Данига решил убрать Эрэнчина их руками.

- Есть у вас желание заслужить милость богдо? - спросил он их за столом.

- А как это можно сделать? - разом спросили оба монаха.

Данига некоторое время молчал, потом пристально посмотрел на обоих.

- Кто из вас знает ламу Эрэнчина из Гандана?

- Я знаю, - ответил Цамба.

- Так вот, по повелению богдо он уже достиг конца своей жизни, - сказал Данига.

Жамбал немигающими глазами посмотрел на Данига.

- Значит, его надо убрать? - прямо спросил Жамбал.

- Да.

- Но мы ведь ламы, мы должны подумать и о нашем будущем, - сказал Жамбал.

Данига налил водку в чашки и, взяв свою, стал медленно пить.

- Каждый получит по сто золотых.

Услышав это, Цамба даже вздрогнул. Такие деньги на улице не валяются. Он довольно улыбнулся.

- Если его светлость... - начал Цамба, но Жамбал, подмигнув, прервал товарища:

- Мы не можем взять на наши души такой большой грех.

Данига улыбнулся.

- Хорошо, получите по сто пятьдесят золотых.

Цамба сидел как на иголках. Он считал, что торговаться дальше опасно. Сойвон может рассердиться и, чего доброго, прогнать их. Но Жамбал не сдавался.

- Это будет грех, которого боги не простят, - сказал он.

- По двести золотых, и все, - решительно сказал Данига и встал.

Жамбал вытер с лица пот.

- Если это повеление его светлости, мы подчиняемся, - сказал он.

На следующий день поздно вечером Эрэнчин и Бато вышли погулять на окраину Гандана.

Заливались лаем ургинские собаки, на небе уже выступили звезды, с северо-запада дул холодный ветер. За несколько шагов ничего не было видно.

- Какая темная ночь, Бато. Ты в такую ночь сторожил овец? - спросил Эрэнчин.

- Летом сторожил.

- А я в такую ночь сторожил лошадей и однажды чуть не наткнулся на волка.

Эрэнчин в последнее время охотно рассказывал о своем детстве. Эти рассказы рождали у него два чувства. С одной стороны, ему казалось, что его детство было самым лучшим периодом в его жизни, и эти воспоминания доставляли ему радость, а с другой - ему было очень обидно, что такую жизнь он сменил на изучение буддизма, который завел его в тупик.