– Там! – Указала она кивком. – Отстаньте от меня! Генри?! Генри?!

Я побежал, то сворачивая, то тормозя, чтобы не коснуться блуждающих отпечатков. Толкнул закутанную в древнее пальто старуху, и она растянулась под ногами призраков. Выбросила вдруг костлявую руку и схватила меня за щиколотку, больно впившись и пытаясь подняться. Отпечатки, не замедляя рутинный ход, шагали через ее тело. Она дергала мою ногу и сама дергалась, но опять и опять растягивалась на стеклянном полу. Впившиеся в кожу старые ногти прорвали экзо-оболочку и кровь – аналог крови – потекла в скрюченную ладонь призрака, напитывая силой.

Я подхватил ее подмышки и вытянул из-под ног решимо, ставя вертикально. Освободил ногу, но она все равно цеплялась за меня, вглядываясь безумными белыми глазами. Потому, что я – жизнь, а она – всего лишь память о жизни. Я оттолкнул старуху прежде, чем она набросилась.

Лавируя в толпе, потерял направление, указанное Жанной. Вскочил на чей-то чемодан. Головы, головы… Вот рыженькая Жанна озирается в поисках потерянного мужа. Вот алые всполохи злящейся чернокожей. Вот два сухих голодных вихря – немертвые. Один из них умчался к выходу из вокзала, другой – в сторону указателя со схематическими человеческими фигурками.

Я побежал туда, обгоняя двигающегося по дуге вампира.

Распахнутая дверь обнаружилась за широкой колонной. Просторный тамбур расходился двумя коридорами – в мужскую и женскую части. Отражение в зеркале, занявшем всю стену, дрожало. Из раскрытых кранов умывальников с шипением хлестала вода. Выплескивалась на белый, с нежными розовыми прожилками кафель, и разбавляла разлитую кровь.

Она была везде. На полу, на стенах, узкими струйками – на потолке. На зеркале, которое вспучивалось, как будто нечто рвалось из него наружу. На умывальниках и на пластиковых стенках кабинки дежурного. Кабинка была пуста. Здесь вообще было пусто.

Я медленно пошел вперед, стараясь избегать луж. Кафель расползался под ними, как влажная бумага, обнажая такую же стеклянную субстанцию, что и в зале ожидания.

В женской части туалета, в самом конце, словно сброшенная перчатка, лежало тело Жанны. Серое пальто почернело, пропитавшись кровью. Голова повернута в сторону, рана на шее такая огромная, что в нее можно вложить кулак.

В мужской части трупов было больше.

Несколько человек, сваленные в кучу у самого порога, двое чуть дальше, брошенные один за другим. Крупный парень, который, кажется, отбивался, прежде чем умереть – его горло было целым, но голова и грудь расплющены. Я мазнул по нему взглядом, стараясь не видеть подробностей, и не запоминать. Все равно будет сниться.

В дальний угол, сжавшись и хрипя в панике, забился Косточка. Он забыл все, чему его учили. Наверное, и как его зовут, забыл.

На его месте я бы тоже был в ужасе.

Прижавшись к запертой кабинке, с ног до головы мокрый от алого, высокий юный немертвый вгрызался в глотку очередной жертвы. Человек уже умер, кровь из ран текла замедлено, немертвый рычал и тряс его, как злой щенок.

Мальчишка был болезненно худ и полностью во власти голода. Даже его лицо изменилось – челюсти выступали вперед, глазные клыки размером с мизинец. Когти на руках драли грудь мертвеца, пытаясь добраться до сердца.

Он вдруг отшвырнул жертву и прыгнул на Косточку. Тот взвыл – и откатился. Чудом избежал первого броска вампира, чтобы быть пойманным на втором.

Я швырнул на вампира полу-Тень, пытаясь замедлить. Но ученик иллюзиониста уже трепыхался у него в руках, я не успел. Хруст – и шея Косточки развернулась в сторону, голова упала без опоры. Вампир впился в его сонную артерию, захлебываясь и лакая хлещущую кровь.

Косточка был всего лишь учеником мага. Скверным, неумелым, неудачным… почти пустым. Но в нем жила сила, и этой силы – на порядок больше, чем в человеке. Кровь его, пролившаяся на пол туалета, забурлила. И пробудила нечто.

Это было как толчок сознания: вот оно дремало, мерно дыша, а вот – открыло глаза, и всё переменилось. Место обрело личность.

Там, где кровь разъела и кафель, и лежащее под ним стекло, взвились струи сероватого пара. Прорехи в полу расходились как оспа.

Я пятился, пытаясь встать на твердое, но его не было. Всё бурлило. Все оживало и рвалось прочь из оков.

Убрав бесполезную Тень от вампира, я попытался заклеить ею, как заплаткой, самую большую дыру. Это помогло, но чувство было… как будто меня изнутри гладят пером. По натянутой обратной стороне кожи.

Камень неподвижен, камень тяжел, камень вростает там, где упал – я делал себя – Тень – камнем, вспоминая твердую безмятежность Земли. Но я не был спокоен, и Тень осыпалась песком. Заплатка треснула, разрыв в полу слился с соседними.

Вампир замычал – его челюсти, как у бойцовского пса, застряли в теле Косточки. Попятился, отступая от раскрывающейся поверхности. Прыгнул спиной вперед, взбираясь на умывальник. Наконец, бросил ученика мага – и тот упал прямо в клубящуюся серым дыру.

Здание вокзала содрогнулось.

Вампир попытался выбить кулаком стекло маленького окошка, но то мембраной прогибалось под яростными ударами.

Опалив меня злостью и адреналином, в туалет ворвалась чернокожая. Вслед за нею – еще двое немертвых.

– Держать! – Вампиры бросились на одержимого голодом еще раньше ее приказа.

Стянули мальчишку вниз, выкрутили руки. Тот с омерзительным костяным звуком, щелкал зубами, хватая воздух.

Победная усмешка чернокожей погасла. Взгляд расширился, ладони в панике зажали алый рот.

Но вместо того, чтобы бежать, она отвела руки от лица вверх и запела. Сначала – хриплым сухим шепотом, но уже через вдох – с силой.

Низкий голос ее вызывал дрожь в костях – даже моих нематериальных – и дрожь в оставшихся камнях здания. Песня были на языке, которого я не знал – может быть, вовсе без слов: лишь гласные, связанные в глубокие переливающиеся фразы.

Она пела, вплетая в музыку и вдохи, и выдохи – не было ни мгновения тишины в заклинании. На макушку словно набросили тяжелое теплое одеяло. И оно давило, давило ритмично пульсируя, заставляя встать на колени и опускаться ниже и ниже – ближе к залитому бурлящей кровью кафелю, глубже и глубже к принципам и законам Каррау, а не их манифестациям. В мелодии было нечто схожее с колыбельной Веры. Разные силы и методы – но единство сути. Это тоже была песнь для сна.

Я уперся пальцами в чистый участок кафеля и оттолкнулся. Сбрасывая с себя желание лечь и подремать, даже не закрывая глаз, дать отдых телу и сознанию…

То, что пульсировало под полом вокзала, успокоилось, замерло. Дыры затянулись тонкой-тонкой блестящей коркой. Она остановила разрушение, которое я не мог. Чернокожая – маг. Сильный.

Надо убираться отсюда, пока она меня не заметила. Подготовиться к битве. Или побегу.

– Генри! – Жанна застыла на пороге туалета, глядя на груду тел в углу. В одной руке она все еще сжимала чемодан.

– Генри! – Призрак бросилась к покойникам, но остановилась на полпути. Ее голос – ее горе и изумление – были столь сильны, что колдунья почувствовала и обернулась.

– Это Генри! – Схватила Жанна меня за руку. – Это Генри, Генри! Пожалуйста, помогите!

Колдунья сузила взгляд. Фокусируясь на этот раз на мне. Увидела. Алые губы расплылись в акульей улыбке.

Скверная, скверная, скверная ситуация.

Я, вместе с призраком, вцепившимся мне в руку, шагнул вперед:

– Убирайся из моего города. – Сказал я незнакомке. – Немедленно.

И потерял шанс единственного победоносного удара.

Она закричала – визгливое, острое как иглы, слово, которое впилось в каждый дюйм тела раскаленной застревающей болью. И, прежде чем я успел ответить, двинула меня в лицо кулаком, одетым в железную перчатку. Я пытался прикрыться, но материал прошел сквозь руки. Мир развалился на тысячи осколков, я потерял концентрацию и ориентацию в пространстве.

Под животом было твердо и мокро, остро пахло мочой. Я перевернулся, избегая удара ногой по ребрам – он достал, но вскользь. Хотел схватить чернокожую за икру, но она отдернула. Опять двинула меня ногой – на этот раз в бедро. Мне конец, если я не встану.