Мне, конечно, сливок не достаётся, но я о себе в последнюю очередь беспокоюсь. Для меня главное, чтобы семья сытая и счастливая была. Оттого стал думать, как бы так Пестроню уговорить, чтобы она не только сливки, но и сметану, и сгущёнку производила. Скажем так: утром сливки, в обед сметану, а вечером сгущёнку.

Выслушала корова меня без всякого энтузиазма и даже обиделась.

– Ну ладно, сливки и сметану – это я ещё смогу, – жалобно промычала она, – а сгущёнку… Она же сладкая должна быть.

– У пчёл мёд тоже сладкий. И ничего, как-то справляются.

Пестроня понурилась, глаза её затуманились.

– Ладно, я попробую, – обронила она.

      После этого мы дня три от коровы ни молока, ни сливок не видели. А потом принесла она ведро сметаны, а ещё через четыре дня – ведро сгущёнки. Все, конечно, удивились, со всех сторон подбегать стали. С телевидения приехали. Захотели секрет знать. А какой тут секрет? Природный дар. Ну, ещё любовь и внимание родных и близких, что немаловажно. Мое, в частности, непосредственное участие… Хоть Пестроня в сроки не уложилась, а всё же задание моё выполнила.

Узнали о нашей корове и с дальних краёв. Потянулись делегации перенимать опыт. Потом и вовсе приехали какие-то сомнительные личности и большие деньги за нашу корову предложили. А как можно кормилицу продать? Она ведь своя, родная, член семьи. Естественно, они ни с чем ушли.

Только стал я замечать, что эти же подозрительные типы вокруг Пестрони крутятся. Так и подумал, что украсть хотят. Тут же я усилил бдительность. С пастбища не отлучаюсь, с коровы нашей глаз не свожу.

Но однажды задремал я под берёзкой на какую-то минуточку, открываю глаза – нет Пестрони. Вскочил как ужаленный, давай носиться по всему полю. Пастух в странном обморочном состоянии спит, да и все пастушьи собаки вповалку валяются, дрыхнут. Видимо, снотворного им подсыпали. У коров спрашиваю, и все одно и то же заносчиво и обиженно твердят: мол, следите за своей уникальной коровой сами… Только одна порядочная корова нашлась, показала направление, в какое Пестроню повели. Тотчас же я и след взял. Кинулся я во все лопатки по следам, через горку перемахнул, гляжу, двое воров нашу корову к грузовой машине ведут. Пестроня голову опустила и плачет навзрыд. Воры на неё грубо покрикивают, один даже палкой её по спине огрел. У меня от гнева прямо в глазах помутилось, внутри всё захрипело, шерсть на загривке вздыбилась. Зарычал я, залаял грозно и с горы на бешеной скорости скатился. Одного вора сходу сшиб, хотел его загрызть насовсем, но отложил пока… Другой вор от меня в кабине успел скрыться. Кидался я на машину, стекло пытался разбить, да только мордаху повредил. Стекло крепкое оказалось, калёное.

Того вора, что по земле ползал, я по доброте своей собачьей пощадил. Не стал об него клыки марать. Посмотрел ему в глаза, а там испуг и подлое что-то, гадкое. Погавкал я вдоволь, порычал с ненавистью: мол, если ещё раз нашу корову тронешь, не пожалею. Потом отвернулся и гордый весь такой сказал:

– Пойдём, Пестроня. Никто тебя больше не обидит.

Она обрадовалась, повеселела и попросила:

– Можно я ему копытом звездану?

– Оставь… – поморщился я. – Не марай копыто. Пускай ими правоохранительные органы занимаются.

И пошли мы солнцем палимые назад на пастбище. По дороге я корову немного пожурил.

– Ты почему не кричала, когда они тебя уводили? – строго спросил я.

– Они сказали, что на конкурс красоты меня повезут.

– И ты поверила? – удивился я.

– Да. Они меня очень хвалили. Восторгались мной.

– Почему же ты плакала возле машины?

– Они мне обещали, что на красивой машине повезут, а сами грязный грузовик без всяких удобств предоставили.

– Понятно…

– Я стала мычать, упираться, и они сразу ругаться стали. Один даже ударил больно.

– Я видел. Эх, кормилица ты наша, разве можно чужим людям доверять… Чужие люди в потёмках.

Тут смотрю – коровы нам навстречу бегут. Обступили Пестроню и, перебивая друг дружку, давай рассказывать, как они за неё испугались, переволновались не на шутку, у всех молоко пропало. А я тем временем овчарок распинал и такую им взбучку устроил, что они с тех пор только вокруг нашей коровы кругами ходят, ни на шаг не отступают.

Потом меня эти злые люди отравить пытались. Колбасу подбрасывали, начинённую сильнейшим ядом. Только я всякий раз начеку был. Тут же зарывал её в землю, чтобы никто не отравился. Но плохие люди, известно, упорные создания, мстительные. Эти воры приходили к нам домой, разговаривали с родителями Никиты. Один жаловался, что я его покусал. А другой якобы свидетелем был. Дескать, я бешеный и меня нужно пристрелить. К счастью, всё благополучно разрешилось. Пастух хоть и невменяемый был, а краем глаза видел, как эти двое Пестроню уводили. Теперь воры в нашу деревню и носа не показывают.

Когда всё выяснилось, меня, конечно, похвалили. Наградили вкусной ветчиной и большущёй говяжьей костью, которую я целую неделю грыз. С тех пор я, правда, запретил нашей корове сметану и сгущёнку приносить. От беды подальше. Теперь она сыр и творог производит.

Мне тогда полтора года было. Пошли мы с Никитой и Егоркой на рыбалку. Всё на ту же Леонтьевскую протоку. На этот раз с ночёвкой решили. Уже осенние заморозки пошли, и налим стал брать. А налимы редко днём охотятся, им самую глухую тьму подавай, особенно когда луны нет. Они в нашей речке, как поленья; бывает, какое бревно выволочешь, так ни в какой садок не влезает. Разве что на кукан посадить. Отец обещался утром за нами приехать, забрать улов. Сами-то мы, понятно, не донесём столько-то…

К вечеру небо прояснилось. Млечный путь показался, созвездия разные. Жаль, я в них не разбираюсь, узоры и правда завораживающие. Такая красота, что дух захватывает. Никита и Егорка друг с другом соревноваться стали, кто какие созвездия знает. Я только и успевал запоминать. Узнал я тогда, что на каждой звезде такие же планеты есть, как наша. И везде собаки водятся. Всякие разные породы. Может, и коты где есть. Да уж пускай будут, а то скучно без них.

Одно плохо: похолодало сильно. Потихоньку забереги ледком прихватило. А у нас ни палатки, ни спальников. Мне-то никакой мороз не страшен: шуба тёплая, лохматая, я и в минус сорок не мёрз. Мне даже хаски завидуют. А парнишки мои только коврики взяли да одеялки лёгонькие. Ну, оделись хорошо – штаны ватные, куртки тёплые, а всё равно не по погоде. Думали, возле костра и так сгодится. Да и не собирались спать – наметили всю ночь налимов из речки выдёргивать.

А налимы эти что-то и не собирались клевать. Уже часов пять прошло, как стемнело, а колокольчики повисли как застывшие, молчат, хоть один бы дрогнул, затеплил надежду.

Потихоньку моих в сон потянуло. Никита носом клюнул и на коврик повалился. Егорка тоже задремал. Шарфами лица укутали, запахнулись в куртки на все пуговки и к костру жмутся. Я рядом с Никитой прилёг, боком его согреваю.

Через какое-то время костёр притух совсем, угольки только краснеют. Смотрю, Никита ворочается, мёрзнет, никак согреться не может. Мне бы дровишек в огонь подбросить, но я страсть как этот костёр боюсь. Вот ничем меня не напугать, а огонь побаиваюсь. Природа его мне непонятна. Однажды мне страшный сон приснился. Будто загорелась на мне шерсть, и я еле-еле успел в речку прыгнуть. Вот и не подхожу я к костру близко, с опаской на него взираю.

Растревожился я сильно: вдруг Никита заболеет, простынет или воспаление лёгких подхватит? Вон как колотит от холода, зуб на зуб не попадает. Снял я тогда с себя шубу вместе с хвостом и Никиту ею накрыл. Пушистый хвост вместо шарфа приладил, шею надёжно прикрыв, где ангина подобраться может. Никита сразу засопел, дрожать перестал, вытянулся в тепле. Сразу же мне на душе легко стало, спокойно.