Сознание своего несовершенства приближает к совершенству.
Иоганн Вольфганг фон Гёте
Пролог
«Где она? Где же она?» – этот вопрос отчаянно пульсировал в моем сознании, срываясь на крик в моем сердце. Я пытался бежать, еле переставляя свои непослушные, подкашивающиеся ноги. Последняя надежда, что я ошибаюсь, ещё теплилась где-то глубоко, и лишь она помогала мне сделать ещё один шаг, а после него ещё один, и ещё, и ещё… Раскаленный тяжелый воздух давил на мои легкие, дышать становилось всё сложнее и сложнее, усиливающийся ветер терзал мою кожу. В изнеможении я налетел на дерево. «Я уже близко» – ударом мелькнула мысль у меня в голове. Я поднял глаза на темнеющее небо, которое заволокло черными кружевами облаков. Несколько капель упало на меня и на землю. Деревья вокруг шумели все громче, раскачиваясь всё сильнее и сильнее. Я нащупал рукоять револьвера в кармане. Мертвый холод железа придал мне немного сил, и я неимоверным усилием продолжил свой путь. Я чувствовал, что с каждой минутой, каждой секундой я все ближе и ближе, и страх того, что меня ждет, пожирал мою душу все сильнее. Сухие ветки хлестали по рукам, шее, лицу, но я продолжал упорно двигаться вперед. Дальше и дальше.
Наконец, я вылетел на небольшую поляну, на которую сквозь тучи ещё падали последние лучи солнца, освещая её в наступающем мраке. Темные стволы деревьев окружали её плотным кольцом, а почти ровно в центре одиноко лежал плоский, почти гладкий камень. Её любимое место. Я упал на землю рядом с ним, опершись об него спиной.
–Я знаю, где она, – тихо прошептал я.
Последние дни связались в единое целое, я как будто пережил каждый из них ещё раз, вспомнил все мельчайшие подробности – в одно мгновение. Самое ужасное было то, что я знал, что мне делать дальше. Но с другой стороны, только теперь я сам был творцом своей судьбы.
За четыре дня до…
-Опять спите на рабочем месте, мистер Дейв?
Я моментально проснулся, дернувшись так сильно, что чуть не разбил коленку о край своего монолитного стола. Ведь тут больше никто не мог заорать таким ворчливо-визгливым голосом мне прямо на ухо, да ещё с этой дурацкой приставкой «мистер», кроме, как моя стервозная начальница. Ей уже давно перевалило за шестьдесят. Чтобы продолжать чувствовать себя молодой и сильной, она кружила по всему офису, когда ей заблагорассудится, и, выискивая нарушителей, выпивала всю их кровь и последние силы. Хотя, возможно, она была такой с детства, вечно недовольной и невозможно гадкой. Нуу… или это могла быть Шерон, которую, на своё счастье, я и увидел прямо рядом с собой, когда мое зрение всё же сфокусировалось после непродолжительного сна и довольно-таки болезненного удара.
–Боже, Шерон, я подумал, что это сама валькирия снизошла до меня, – потирая коленку, я посмотрел на часы и увидел самую прекрасное число на свете – 18.00, шесть часов вечера – время освобождения всех рабов нашего офиса от непрекращаемого гнета, который должен был продолжиться завтра и послезавтра, ну и после послезавтра, конечно же.
Ответом мне был её заливистый смех, к которому я привык уже с самого детства. Она всегда, когда смеялась искренне, прикладывала руку ко рту и игриво отворачивалась, а её кристально зеленые глаза непременно переливались веселыми искорками. До чего же мило она выглядела в такие моменты. И чертовски привлекательно, надо заметить.
–Давай собирайся, и пойдем уже, мне ещё осталось дописать пару отчётов к завтрашнему дню, а ещё тебя подвезти надо, – улыбаясь, сказала она и провела рукой по волосам, приводя в порядок растрепавшиеся слегка золотистые белые волосы.
Я распихал пачку нужных бумаг по своему портфелю и послушно поплёлся за ней. Хотя у меня были и права, и старенькая полуразвалившаяся машина, но водил я редко – мне почему-то совершенно это не нравилось, никак не тянуло сесть за руль. Только в крайних случаях. К тому же Шерон часто подвозила меня: нам было по пути на работу. И в школу, где мы дружили почти с первого класса. Я – простой пацан-неудачник, и она – лучшая девочка класса, да, уверен, и школы.
–Если хочешь, могу немного помочь, я сейчас свеж и готов к работе.
Она резко повернулась и, игриво оценив меня взглядом, запричитала:
–Ой, я была бы вам так благодарна, так благодарна, вы просто не представляете, это было бы просто прекрасно, даже сказала бы, просто великолепно!
–Да прекрати ты, не заставляй меня пожалеть о своем предложении.
–Ну, тогда по рукам. У тебя или у меня?
–У меня, конечно же, – вздохнув, ответил я.
Мне вдруг стало как-то грустно. Как будто весь мир вокруг потерял краски и стал тусклым и невзрачным. Такое в последнее время происходило со мной всё чаще и чаще. При этом бывали моменты, когда я не понимал, с чего бы это. Вот прекрасное настроение, все отлично, и вдруг, как по щелчку, всё меркнет. Но сейчас я знал от чего. Если мы хотели пообщаться, отдохнуть или помочь друг другу с работой, то собирались исключительно у меня. Был период, когда Шерон отчаянно звала меня к себе, но после моих категорических отказов она, наконец, сдалась. А всё, потому что она почти сразу после выпуска из школы начала встречаться с парнем по имени Джейк. Джейк Рэннел. Его я узнал в седьмом классе, но это знакомство было далеко не приятным. Я сказал бы даже, что меня тянуло блевать, когда я вспоминал дни после этого знаменательного события моей жизни.
А дело всё в том, что я никогда не был «крутым» парнем в школе. А вот Джейк был. И когда он переехал в наш небольшой городок со своим отцом, то начал закреплять своё превосходство над всеми, и еще почему-то именно надо мной. Не знаю причину такой его жестокости в детстве. Возможно, это передалось ему от отца – вечно хмурого, уже старика в свои тридцать лет, с ледяным пронизывающим взглядом. Ходили слухи, что его жена, мать Джейка, ушла от него из-за вечных скандалов и следующих за ними побоев. Не знаю, правда это или нет, но Джейк нередко приходил в школу с разбитым лицом. И при этом, когда учителя пытались хоть как-то достучаться до его отца, думая, что эти отметки оставлены улицей, он как-то слишком равнодушно отвечал им: «Мужчина должен сам решать свои проблемы». Хотя, имея в виду и зная агрессивность Джейка, возможно было полагать, что это заслуженная плата за его поведение в среде ещё более мерзких подростков, чем он сам. Мне было плевать на его жизнь и проблемы. А вот ему до меня почему-то было дело. В школе я был с самого первого года, но никогда особенно не выделялся, а вот Джейка полюбили все сразу. Все кроме Шерон. Как же судьба иногда смеётся над нами.
Вообще это очень интересная вещь – симпатия окружающих к тебе. Неважно, ребенок ты, подросток или взрослый, красивый или страшный, хотя с первым параметром конечно проще, если ты нравишься людям, ты можешь делать всё что угодно – хоть быть самым последним мерзавцем на свете с отвратительными банальными шутками, над которыми, тем не менее, будут смеяться все. Если же нет, то даже твоё самое простое, ничем не примечательное действие будет восприниматься как нечто жалкое. Оглянитесь вокруг, и вы поймете, что это действительно так. Харизма – интересная штука. Хотя мне не до конца понятен этот аспект человеческой психологии. Вернее даже сказать – вообще непонятен. Я привык стараться смотреть на людей вокруг не пустыми глазами. И не следовать слепо за создаваемыми ими образами.
И вот, в последний год обучения он предложил Шерон встречаться. Он и раньше явно проявлял к ней симпатию, и любыми способами пытался привлечь её внимание. Он мог схватить почти любую девушку в школе за задницу, и она засмеялась бы, игриво строя ему глазки. Почти любую, но точно не Шерон. И всё же она почему-то начала встречаться с ним. Как? Почему? Для меня это непостижимая тайна. Как и сама Шерон.
Конечно, надо признать, что Джейк сильно изменился с тех пор. Он отучился в юридическом колледже, потом в полицейской академии и теперь работал в отделении полиции детективом. Неплохая карьера для плохиша из школы. К тому же, пару раз, когда я пересекался с ним, в том числе и в их доме – пока не перестал вообще появляться там – он пытался завести со мной разговор, обменяться хотя бы парой фраз. В них всегда чувствовалось небольшая толика сожаления за прошлые годы, появлялось ощущение, что он пытается загладить свою вину, помириться что ли. Но он никогда, ни разу не извинился открыто и не заводил речи о школьной поре. Черная часть его души, охватывающая его гордость, скорее всего, никогда не позволят ему так поступить. Но, тем не менее, каждый раз, когда я видел его – перед глазами сразу же проносилось какое-либо событие из прошлого. И я не мог смотреть на его хоть и уже добрую, но всё равно сохранявшую черты той мерзкой жесткой ухмылочки улыбку. И я не мог понять, что же Шерон нашла в нём тогда и что видит до сих пор.
