– Какого чёрта ты творишь, Арлан?! Жить надоело?! – заорал отец, как следует тряхнув меня за шкирку и низко зарычав после этого.
– Ничуть, господин, – стараясь говорить ровно, произнёс я, а затем сжал зубы, сдерживая слёзы боли. – Мы с Элиасом прощались.
– Я тебе попрощаюсь, паршивец! – рявкнул мужчина и, схватив меня за волосы, поставил на колени к себе задницей.
Хвост мой заметался из стороны в сторону, и я попытался рвануться от Лорда Оборотней прочь, но отец схватил меня за бёдра. Я слышал, как он пыхтит, стягивая с себя брюки и бельё.
– Я покажу тебе, дрянь, – взрыкивает он, заставляя меня уткнуться лицом в кровать.
Я рычал и брыкался, срываясь на отчаянный звериный визг, пока он раздвигал мои ягодицы, но, в конце концов, он просто напросто изловчился и схватил меня за лисье ухо и без подготовки всадил в меня свой истекающий смазкой член. Слёзы непроизвольно навернулись на глаза, и я заорал, вцепляясь когтями в одеяло, затем вновь задёргавшись изо всех сил, но после замерев – боль стала лишь сильнее. Уперевшись руками по обеим сторонам от моей головы, он принялся резко двигаться, жадно рыча и сопя, затем принимаясь мять моё тело, кусать и довольно рычать. Удовольствия сперва не было вообще – только адская боль от того, что его плоть двигается во мне, резко раздвигая стенки заднего прохода. Глотая слёзы и крики, я старался отползти от него, но он грубо хватал меня тогда за бёдра и всаживал по самые яйца, заставляя меня забиться в невольных судорогах удовольствия – член его давил на простату, вызывая взрывы удовольствия. Грубые пальцы сжимали то бёдра, то плечи, то соски, то мою талию, заставляя орать громче, срывая голос. Когти разодрали одеяло в клочки, от слёз шерсть взмокла. Рыжая, как и у него.
От отвращения к самому себе становилось только хуже, если такое вообще бывает. Шлепки плоти о плоть, хлюпанье в моей собственной заднице, его довольные рыки и постанывания, мои приглушённые возгласы – всё слилось в страстную симфонию лютой ненависти и нетерпения. Боль начала сменяться удовольствием, и я уже подавался бёдрами навстречу, лишь бы поскорее кончить и позволить ему сделать то же самое. Но он не остановился даже тогда, когда излился в меня в третий раз. Уложив меня на спину и закинув мои ноги себе на плечи, он вновь резко ворвался, вырвав из моей груди то ли крик, то ли хрип. Больно и безумно хорошо, сладко и отвратительно до тошноты. Я жмурился и отворачивал голову в сторону, лишь бы не чувствовать его дыхание, наполненное винными парами, лишь бы не ощущать, как его шелковистые рыжие волосы касаются моего лица, шеи, груди. Лишь бы не чувствовать всей этой погани. Становилось всё хуже внутренне – удовольствие во мне становилось всё сильнее, мне начинали нравиться грубые прикосновения, сильные, размашистые движения, пронзающие меня болью и удовольствием, отвратительные, жадные поцелуи, запах потного мужского тела.
В очередной раз излившись в меня, отец покинул моё тело и, тяжело дыша, поднялся с кровати. Приоткрыв слезящиеся глаза, я поднял на него взгляд.
– Через час за тобой придут из гарема. Будь готов.
Одевшись, он развернулся и покинул комнату, закрыл за собой дверь, оставив меня лежать на мокрой от всех развлечений кровати, тихо рычать и желать смерти. Если Элиас чувствовал себя так же, как и я сейчас, то я готов броситься вниз со скал де’Мос. Но гордая натура правителя не позволила мне этого сделать. С трудом поднявшись с кровати и приказав слуге подготовить ванную, я взял пару книг, которые могли бы мне пригодиться, несколько зелий, взятых когда-то давно противозачаточных капсул, одежду, я замер возле ширмы, ожидая, когда установят бадью с тёплой водой. Выставив слуг вон, я долго отмывался. Почти что до самого прихода других слуг. Одевшись, я позволил себя увести на западную часть замка, где и располагался гарем. Шлюхи, казалось, были крайне довольны своим положением и состоянием, но на меня смотрели с лютой ненавистью. Опустив взгляд, я зашёл в приготовленную для меня комнату и рухнул на кровать. Одежду с меня буквально сорвали и оставили другую – тонкую, прозрачную тунику, прикрывающую слегка ягодицы и большое количество белья. Ладно бы, я был уже совсем похож на человека, в этих украшениях ещё был бы смысл. Но это? На лодыжке у меня закрепили браслет, а затем оставили в покое.
Новая комната по сравнению с моими апартаментами оказалась маленькой, но уютной, обставленной в золотистых и изумрудных тонах. Шикарная кровать – никак для любовных утех – оказалась мягкой, приятной и очень тёплой, а потому я даже не особенно пожалел в тот миг, что оказался в этом месте. По крайней мере. спать будет удобно. С трудом подняв голову, перебарывая боль в ноющей шее, я окинул взглядом помещение. Приличное углубление в углу комнаты, долженствующее наполняться водой, явно было ванной. Окно было задёрнуто тонкими, прозрачными шторками – слишком прозрачными, чтобы что-то скрывать. Как и та туника, что лежала передо мной на кровати. Эта с позволения сказать одежда должна была держаться только на одном плече, чтобы пользующиеся шлюхами могли по-быстрому избавить от одежды. Различное бельё: шёлковое, атласное, батистовое, кружевное – всё, чтобы угодить «клиенту». Жаль только клиенты не особенно оценят эстетику вкуса: шёлковое или атласное бельишко на пушистой заднице. На этот счёт я никогда не обманывался и предпочитал лишний раз пройтись «голяком», чем кутаться в халаты или что там ещё люди придумали, чтобы скрывать свои тела. А мне – хоть трава не расти. Пригладил шёрстки и ходи себе, сколько влезет. Вот только сыну Лорда такую роскошь почти не позволяли, укоризненно напоминая, для чего вообще существует одежда. Рабочего стола здесь и в помине не было, что меня жутко расстроило – меня хлебом не корми, дай посидеть за столом, покопаться в книгах и свитках. Зато был низкий столик, выполненный полностью из хрусталя, а вокруг были раскиданы подушечки разных размеров, но примерно одной цветовой гаммы – золотистые и изумрудные. Осторожно повернувшись на кровати и зарычав от жуткой боли в теле, я осторожно натянул на себя одеяло, поглядывая на предоставленное мне безобразие. Какие-то полупрозрачные туники, топы, шаровары. Тьфу, холера – так ходи голым, а так напяливай на себя какое-то посмешище. Помедлив немного, провёл пальцами против шерсти, разглядывая синяки, оставленные там мужчиной, которого язык теперь не поворачивался назвать отцом. Просто мужчина.
Я закинул руки за голову и стал смотреть на расписной потолок. Как там Элиас? Не пошел ли к нему отец, чтобы наказать? Не будут ли его обижать лекари? Нет, не должны. Лекари – прекрасные существа. Приятные, добрые и отзывчивые. Они поймут моего брата и сокроют от бед. Я глянул на дверь и передёрнул плечами – совершенно не хотелось, чтобы сейчас кто-то зашёл. Именно тогда в мыслях стал всплывать образ неизвестного мужчины. Он должен быть волевым, абсолютно точно. И сильным. Так начался первый «этап».
Последующие три-четыре дня я постоянно выходил в гаремный зал, где я ни раз и не два видел шлюх и оборотней, стоящих у отца на хорошем положении. Высокие, низкие, красивые и не особенно привлекательные, наглые и немного робкие. Они подходили к наложникам и либо брали их там, где те были, либо уводили в их комнаты, где делали с ними всё, что заблагорассудится. Я видел косые взгляды в свою сторону от других юнош и девушек в этом месте. Не все здесь были оборотнями, некоторые были дроу, кто-то – светлым эльфом, была даже парочка людей. Но все они зло глядели на меня. Сразу было понятно, что я не просто пленник и не шлюха для развлечений. Некоторые шептались о том, что я политический преступник, иные говорили, что я провинившийся сын Лорда, ибо больно на того похож. Я старался не обращать внимания на сплетни и толки вокруг, не вздрагивать от резких взглядов и держаться подальше.
Когда я опустился возле фонтана, началось самое страшное. На плечо мне легла широкая, узловатая ладонь. Вздрогнув всем телом, я широко распахнул глаза и обернулся на того, кто ко мне притронулся. Высокий мужчина в тонкой батистовой рубашке, которая совсем не скрывала его внушительной мускулатуры, и свободных брюках хищно улыбался мне и поглаживал по плечу. Меня как током ударило – один из советников, который терпеть не мог меня всё то время, пока я жил и помогал отцу.
