— И это мы ещё ужасные колдуны, — ухмыльнулся Гилберт, но замолчал, когда острый локоть Артемиса пихнул его под рёбра.

— Но мы-то признали, что были не правы!

— После того, как этот «талантливый юноша» сделал из мозгов сотни людей кисель! — рявкнул Найтгест так, что на них начали оборачиваться. — Сам Сириус IV был там, когда это случилось.

— Да, он совершил преступление и по сей день расплачивается за это, — жёстко возмутился Тарис. — А мы нашли способ создавать элементалей из собственных мыслей. Рискуя своими головами.

— О да, это меняет положение, — саркастично отозвался Гилберт, а потом вздрогнул, поняв, что они с его извечным врагом идут уже одни. — Артемис?

Вампир заозирался по сторонам, на лице его отразилась такая смесь ужаса и ярости, что Тарис невольно струхнул, но присоединился к поискам. Впрочем, долго бегать не пришлось: Акио стоял метрах в пятидесяти от них перед крохотным развалом и на что-то совершенно заворожённо смотрел. Приблизившись, Найтгест хотел уже было высказать всё, что думает по поводу таких внезапных исчезновений посреди толпы, но не стал. На половину съеденное карамельное яблоко осталось без внимания, а другие два, похоже, могли и не надеяться на подобное. Проследив за взглядом фаворита, Гилберт с непониманием скривился. Он бы сравнил это со странного вида лопатой или закрытым черпаком с единственным круглым отверстием посередине, только размерами не походящее ни на то, ни на другое. По слабо натянутым струнам чернокнижник догадался, что это какой-то инструмент, но доверия он у него всё равно не вызывал.

— Гилберт, — голос у Артемиса внезапно сел, он заговорил так, будто задыхался.

— Что? Ты хочешь это? — в последнее слово чернокнижник вложил столько презрения и недоумения, сколько вообще мог. — Здесь столько великолепных вещей, и ты…

— Гилберт, умоляю! — Акио резко обернулся к нему, лицо его приняло такое скорбное выражение, что мужчине резко стало не по себе.

Он мог позволить себе купить что угодно, кого угодно, но этот кусок дерева вызывал у него смешанные чувства. Для чего он вообще Артемису? И между ними возникло очередное недопонимание. В то время, как Гилберт раздумывал над тем, достойный ли это подарок фавориту, Акио уже успел подумать, что чернокнижник вздумал над ним опять издеваться. Под изумлёнными взглядами юноша опустился на колени, не сводя глаз с Найтгеста:

— Ну, пожалуйста! Прошу тебя, я что угодно сделаю.

Холодок побежал по спине чернокнижника, и он спешно подхватил глупца за подмышки, заставив подняться на ноги. Продавец — сухой, лысеющий мужчина с покрытым морщинами лицом — наблюдал за происходящим с ненаигранным любопытством и, кажется, всерьёз задумался о том, какова же настоящая цена инструмента, раз из-за него устраивают такие сцены. Стоило лишь отзвенеть золотым монетам, как Артемис вцепился в чехол с лютней, напрочь забыв о яблоках, которые словно в некотором помутнении всунул в руки Повелителю элементалистов.

— Твой воспитанник? — полюбопытствовал Тарис, глядя на то, как юноша заворожённо поглаживает корпус лютни кончиками пальцев.

— Можно и так сказать, — небрежно дёрнул плечом Гилберт, не без ревности различая странную нежность в глазах Акио. — Ты ещё что-то хотел?

— Господин чернокнижников, как всегда, сама любезность, — ухмыльнулся элементалист, покачав головой. — Нет уж, ты от меня так просто не отделаешься.

Артемис не прислушивался уже к их размеренному разговору, полностью уйдя в себя и в радость от того, что у него появилась лютня. Казалось, ужасно давно, в другой жизни, у него была любимая скрипка. Где она теперь, юноша не знал, да и не желал отдаваться горьким воспоминаниям о том времени, что разрушил Найтгест. Музыка всегда дарила его жизни смысл и теперь вновь готовилась наполнить своим звучанием. Даже то, что этот инструмент достаточно сложен и капризен, не могло его остановить. В конце концов, юноша не знал, чем может обернуться невинная просьба разрешить ему вернуться ненадолго в тот мир и попробовать разыскать скрипку. Ему было понятно, что никуда его не отпустят и скорее, в самом деле, посадят на цепь, чем позволят уйти так далеко. Но всё это было шелухой бесполезных мыслей, которые Акио привык отметать прочь, когда это действительно было необходимо. Теперь у него была музыка.

❃ ❃ ❃

Низкий будто бы рёв вырвал Артемиса из своего рода транса, в который он погружался всякий раз, забредая глубоко в лес и начиная играть. Юноша встрепенулся, поднял голову и внимательно поглядел на огромного сохатого, что замер неподалёку, выжидательно смотря в ответ. Лицо Охотника озарила улыбка, и он поднялся на ноги, чтобы затем смело приблизиться к огромному зверю, который мог стать настоящей угрозой. Только вот Акио его совершенно не боялся: он ещё с первого раза, когда встретил лося возле озера, смог найти с ним общий язык. Гордое животное с ветвистой короной мощных рогов склонило голову, обнюхав протянутую руку. Широкие бархатистые ноздри ткнулись в ладонь, обдав влажным тёплым дыханием. Рассеянно потрепав густую бурую шерсть, Артемис сунул руку в карман и извлёк оттуда небольшую пригоршню соли, чтобы затем протянуть зверю. Угощение тот принял благосклонно и неторопливо, слизывая с пальцев человека. Сохатый не рассматривал его как опасность возможно потому, что Артемис всегда распространял вокруг себя спокойную ауру, вызывающую доверие. По крайней мере тогда, когда видел в этом необходимость. А в чащобе она всегда была. Ведь помимо мирных животных встречались и опасные хищники, способные закусить им и не подавиться. Встретив стаю оголодавших после зимы волков, он сперва ужасно перетрусил, но потом и с ними смог договориться. Охотиться с ними оказалось непросто, но увлекательно: как они двигались, как дышали, как выжидали — всё это Артемис запоминал и оттачивал. Возвращаясь после таких вылазок в замок, он не сразу мог отогнать прочь дикие повадки, которые замечал в том числе и Гилберт. Особенно, когда любовник вдруг начинал ходить лишь на передней части стопы босиком по каменному замку. Сейчас Артемис с удовольствием бы проведал волчат, появившихся несколько месяцев назад, но время неумолимо близилось к закату, а это означало, что ему предстояло отправляться в обратный путь.

Задерживаться в лесу столь ярком, живом и почти гостеприимном, тем не менее, Артемис не торопился. Прожив в этом мире от силы год, он начинал понимать тонкости политики и определённые сложности, которые так или иначе ложатся на плечи одинокого путника. Одной из них была разница между естественными географическими границами, разделяющими страны, и границами, которые прокладывают фракции. Конечно, были ещё и люди, не вмешивающиеся в подобные дела, и у них был свой взгляд на карту мира, однако же любой дурак знал, что куда страшнее пересечь границу тех же чернокнижников, чем отдельного лорда. Каждый, наделённый силами и прошедший должное обучение, а так же принёсший клятву верности своему Повелителю, жил в ожидании войны. Мелкие стычки, борьба за шахты — это была лишь возня, без которой очень быстро случилось бы перенаселение. С таким-то долгоживущим народом неудивительно. Пусть это и было жестоко, однако Артемис видел в этом смысл и справедливость. Если бы все жили в мире, любви, достатке и гармонии, мир бы начал скоропалительно трещать по швам. Также он слышал о том, что некоторые добровольно уходят жить в иные миры, дабы не мешать соотечественникам. Их не изгоняли и не забывали, скорее наоборот, с нетерпением ждали назад. Кто-то возвращался, кто-то — нет.

Облюбованный Артемисом лес пролегал между главными замками элементалистов и чернокнижников, служа той естественной границей, которую предпочитали обходить стороной, потому как по ней проходила и политическая. Стражу или дозорных Охотник никогда не видел, но предпочитал убраться раньше, чем его схватят и настучат по макушке. Вот и теперь он торопливо и ласково потрепал сохатого по шее и поспешил убраться восвояси. Если бы Гилберт доподлинно знал, где ошивается его фаворит, возможно, отсылал бы за ним наблюдающих и пару-тройку охранников.