— В чём дело, Артемис? — Найтгест едва заметно улыбнулся. — Ты что-то хотел?

— Да, — тихо пробормотал Охотник, впрочем, весьма смущённым образом.

— Я само внимание.

Акио вдохнул поглубже, но так и не смог выдавить из себя ни звука, но вместо того встал на ноги, обогнул стол и приблизился к брюнету, затем медленно опустился на его колени. Под несколько удивлённым взглядом вампира он потянулся, обвил руками его шею, тихо проговорил возле его уха:

— Я хочу тебя, Гилберт. Безумно.

Сказать, что Найтгест удивился — ничего не сказать: чтобы не поднять брови, он приложил столько сил, сколько в последний раз прикладывал пару лет назад, чтобы не убить этого самого альбиноса, когда узнал о его делах с изгнанниками. Но чернокнижник понимал, что сейчас Артемис находится в щекотливом положении. Вряд ли он воспылал внезапной любовью, зато искренне признал, что испытывает желание, а может, это оно его испытывает всеми силами. Найтгест не стал говорить что-то по этому поводу, но, откинувшись на спинку кресла, слегка приподнял вторую бровь, не переставая чуть улыбаться. Поглядев на эту лукавую усмешку, Акио вспыхнул, поджал губы, а затем, нахмурившись, сам подался вперёд, обхватив ладонями лицо мужчины и прижавшись к его губами собственными. Ему казалось, что чародей придумал новую пытку и теперь пробует её. Но в этот момент Гилберт отозвался, запустил пальцы в волосы юноши, притискивая его к себе. Акио знал, что потом будет ненавидеть себя, корить, но сейчас ему было всё равно. И всё же Гилберт не выдержал и, когда юноша прервал поцелуй, лукаво и тихо проговорил:

— Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня отвлекают от дел.

— Знаю, — с придыханием отозвался он, — и мне плевать. Так глубоко плевать.

Найтгест ничего не сказал на это, но ехидно сощурился, всем своим видом говоря: «Плевать-то тебе может быть как угодно глубоко, но я не упущу возможность напомнить тебе об этом». И, пусть Артемис дрожал от желания, пусть в груди ещё ворочалась холодная ненависть, он чувствовал себя на удивление уместно, правильно, когда прикасался к этому мужчине. Плащ чернокнижника быстро покинул его плечи, следом отправилась и рубашка, вот только Акио никак не мог вспомнить, когда же сам оказался раздетым. Найтгест метнулся вперёд, опрокидывая любовника на стол, единым движением сметая с него все документы, что ещё пару минут назад казались такими важными. Сейчас это были лишь бумаги, меркнущие перед его фаворитом, раскинувшимся на столе в истинном порыве страсти. Он дрожал, впивался в плечи и спину чернокнижника пальцами, оставляя алые следы царапин. И не сдержал сладостного стона, когда плоть мужчины проникла в него, когда ладони крепко стиснули ягодицы, разводя их в стороны. Казалось бы, лишь этой ночью он утопал в страсти и ярости чернокнижника, молился, чтобы пытка прекратилась, давился слезами, а теперь жаждет этих прикосновений. Этого опаляющего пламени, восторга от власти, которую на него выливает этот мужчина. Огненное удовольствие растекалось по его венам, когда Гилберт приникал к нему всем телом, двигаясь сильно и впечатываясь в него. Его плоть дарила в равной мере боль и томное блаженство, оглушающие и великолепные. От них туманился разум, губы и язык пересохли, и Акио в иступлении тянулся за поцелуем, хотя прежде скорее бы удавился, чем поцеловал Найтгеста. Чернокнижник замер на несколько мгновений, с некоторым сомнением смотря на Охотника, из строптивого гордеца превратившегося в податливого и даже нежного любовника. Но, уловив мольбу во взгляде, прильнул к приоткрытым губам, врываясь в горячий рот языком, обводя им зубы, поддразнивая и вызывая стон за стоном. Акио сам покрепче обхватил его за талию ногами, подаваясь его движениями навстречу, оставляя на спине разгорячённые узоры дрожащими пальцами и ладонями.

Он желал этого так сильно, что невольно испугался. А если сошёл с ума? А если это очередные чары? Нет, нет, такого быть не может. Пусть Гилберт и подчинил его своей воле, до подобного этот гордый мужчина никогда не опускался. Да, он легко брал силой, если желал, не стал бы церемониться и ждать чуда, только чтобы получить своё. Но иллюзии и обман претили ему, его негласному кодексу чести. Это Артемис понимал как прописную истину. Юноша задохнулся криком возмущения, когда чернокнижник отпрянул, покинув его тело, а затем резко сорвал со стола и поставил к себе спиной. Водопад кровавых жадных поцелуев обрушился на его плечи и лопатки, заставляя изогнуться и опереться на стол, чтобы не рухнуть. Слишком чувствительная зона, пожалуй, чересчур, сейчас была открыта перед Найтгестом как книга, и он читал её с толком и расстановкой. Каждый шумный вдох юноши оглаживал его слух, каждый стон служил наградой. Мужчина обнял Артемиса поперёк груди, прижав к себе и чуть навалившись сверху, и тот на удивление покорно прогнулся в спине, а когда обернулся, кинув опаляюще молящий взгляд, все предохранители сорвало.

Это безобразие должно принадлежать лишь ему одному! Гилберт втолкнулся, пожалуй, излишне резко, колени Акио подогнулись, и он упёрся бы лицом в стол, если бы не сильная рука чернокнижника, не дающая сорваться в пропасть. Беспощадные размеренные движения, до боли сладкие прикосновения одно за другим плавили Охотника изнутри. Пальцы его судорожно впились в край стола, он призывно прогнулся в спине, а затем толкнулся навстречу мужчине бёдрами, едва не задохнувшись вырвавшимся стоном.

— Ты мой, — прошипел Гилберт, склонившись к затылку юноши и зарывшись в густые волосы лицом, чтобы затем прикусить их и встрепать. — Мой. Полностью.

Акио распахнул глаза, гневно сжал губы, пальцы его стиснули стол до светлых царапин на лакированной поверхности. Из груди его вырвалось рычание, и он мотнул головой. Чернокнижник бархатно рассмеялся, запустил пальцы в белую шевелюру и плавно, со вкусом намотал её на кулак, чтобы затем с силой дёрнуть на себя. Удовольствие сменилось болью, Артемис стиснул зубы, пытаясь подавить инстинктивный страх, удавить на корню порыв закрыть голову руками, попытаться вырваться. Плоть мужчины врубалась в его тело, причиняя нестерпимую муку и наслаждение, от них дрожали колени, а по телу волнами проходили судороги. Руки против воли рванулись вверх, он попытался высвободиться из хватки чернокнижника, но тот перехватил бледные кисти и стиснул их до хруста. Заскулив, стиснув челюсти, Акио уткнулся лицом в стол. «Это не моя боль, — как заведённый шептал он себе под нос, вздрагивая от сильных движений мужчины. — Она не принадлежит мне. Это не моя боль». Разрядка показалась ему спасением, он распластался по столу, не в силах и дальше стоять на содрогающихся ногах. Семя наполнило его задницу, но и в этот раз Охотник стерпел, сжав губы. Гилберт отпустил его волосы и кисти, опёрся ладонями на стол по бокам от содрогающегося тела.

— Ты мой, — повторил Найтгест, склоняясь к самому уху юноши. Глаза чернокнижника пылали, он не торопился покидать его или отстраняться. — Весь и без остатка.

— Нет, — коротко и жёстко отрезал Акио.

Чародей рассмеялся.

❃ ❃ ❃

На стол опустилась глубокая деревянная тарелка, полная красных варёных раков, исходящих ароматным парком. Рядом разносчица поставила блюдо с жирной рулькой, так и соблазняющей предаться чревоугодию и вкусить все свои прелести. Пузатый бочоночек эля и две высоких кружки оказались куда более конкурентноспособными: Лоренцо разлил сладкий холодный алкоголь, и они молча чокнулись. После нескольких минут смурного вливания в себя эля, Акио оживился и первым набросился на еду, только осознав, как ужасно проголодался.

— На самом деле, — задумчиво протянул Лоренцо, вскрывая рака и принимаясь с особым упоением выгрызать сочное мясо, — Гилберт — славный малый. Ты даже не представляешь, что здесь до него творилось.

— О, упадок империи, её сердцевина захворала от лени и взяток, начала гнить, — с видимым сарказмом протянул Акио, вскинув ироничный взгляд к потолку, — но пришёл мудрый владыка, и всё вдруг стало хорошо.

Чернокнижник смерил мальчишку прохладным взглядом, и тот ощутимо содрогнулся, поняв, что невольно задел больную мозоль. На некоторое время вновь за их столиком воцарилось молчание, и снова его прервал дрессировщик, когда закончил терзать зубами горячий шмат прожаренного мяса.