Но остроту Рурука пропустил мимо ушей, слишком распалённый, чтобы обратить на неё внимание. Роккэн склонился к нему, перехватил под плечи, начиная двигаться сильнее. От возбуждения и удовольствия спирало дыхание, глаза закрывались сами по себе.

— Хочу по-другому, — вдруг прошептал между стонами Рурука, слегка повернув к нему голову. — Отпусти.

— Не пущу, — передразнил его младший брат, однако неохотно отодвинулся, зашипел от разочарования, когда Рурука отстранился от него.

Летописец обернулся и властно опрокинул его на спину, затем оседлав бёдра. Роккэн про себя улыбнулся, зная, что брат особенно любит эту позу. Перехватив плоть брата, Рурука стал медленно опускаться на неё. Вряд ли ему было больно, скорее уж он потакал своим заморочкам, и Роккэн прощал ему это, потому что понимал, что будет потом. Он приподнялся на локтях, потянулся, принимаясь водить языком по соску, то и дело игриво прикусывая, втягивая в себя. Рурука закатил глаза, шумно втянул воздух носом, сглотнул, и кадык его поднялся, затем опустился, притягивая взгляд. На мгновение Роккэн ощутил желание впиться в него зубами, терзать до крови, но вовремя подавил его, не став давать себе волю. Рурука начал двигаться сразу сильно, быстро, облокачиваясь на плечи брата и дыша с явным трудом. Глядя на изгибы его тела, на то, как под взмокшей кожей перекатываются мышцы, как пряди волос липнут к лицу и шее, Роккэн жалел только об одном: что не сможет нарисовать эту пылкую картину. Сердце на мгновение болезненно сжалось, и Рурука, словно почувствовав это, склонился к нему, крепко поцеловал, изгоняя дурные мысли из головы. Хотелось обхватить его лицо ладонями, подхватить под ягодицы, приласкать, стиснуть соски. Роккэн зажмурился, врываясь в рот Руруки языком, и тот отозвался с неистовой страстью, почти что насилуя в ответ. Двигаться старшему Миррору становилось всё сложнее, спину тянуло, мышцы ног горели, и он начинал сбиваться с ритма, стискивая плечи брата. Юноша содрогался, удовольствие подходило к критической точке, и он издал протяжный жалобный стон, нахмурился. А затем под довольным взглядом Роккэна обхватил свою плоть пальцами, принимаясь ласкать резкими, быстрыми движениями. От этого вида дрожь пробежалась по спине младшего Миррора, он заулыбался, а затем подался вперёд, опрокинув брата на постель. Тот возмущённо застонал, выгнулся, закусил губу. Он едва заметно хмурился от зашкаливающего возбуждения, острого удовольствия. Афродизиак всё ещё бродил по телу, когда он сильно выгнулся, изливаясь на собственные пальцы и изнемогая от дикого пожара в своей крови. Что бы там ни говорили, а Роккэн даже без рук мог довести брата до бессознательного состояния размякшей лужицы.

❃ ❃ ❃

Зов Артемиса застиг братьев врасплох: Рурука неохотно разлепил глаза, почувствовав, что его сознания коснулось чужое, настроенное весьма дружелюбно. Развалившийся на брате, едва ли способный подняться после того, что они вытворяли ночью, старший Миррор старался лишний раз не шевелиться. Более того, делать такую глупость ему совершенно не хотелось, ведь размеренное дыхание над ухом сладко успокаивало. Приглашение Акио отозвалось в сердце юноши болезненным током: после происшествия в Чёрном замке они старались как можно меньше вспоминать о событиях, касавшихся его, не тревожить свою память. И, конечно же, не желали туда возвращаться ни под каким предлогом, пусть и хотели вновь увидеть своих друзей: Артемиса, Люука, Лоренцо, Пассису. Растолкав Роккэна, Рурука набрал побольше воздуха в грудь и тихо выдохнул:

— Артемис зовёт нас на праздник в Чёрный замок.

Зрачки младшего Миррора сузились, лицо побелело, и старший не мог быть уверен от страха или же гнева.

— С чего бы вдруг? — не без осторожности вопросил художник, нахмурился.

— Сказал, что один не справится с организацией, — пожал плечами летописец, затем тяжко выдохнул и уткнулся лбом в плечо брату. — Как-то неловко ему отказывать. Но неужели он не в курсе?

— Думаешь, был бы в курсе, что-то изменилось? — резче, чем думал, огрызнулся Роккэн, приподнявшись на локтях. — Да он же Воплотителя из-под земли достанет, если ему что-то будет интересно!

— Когда я видел их в последний раз, он был несколько занят… другим, — не найдя в себе сил произнести имя Господина чернокнижников, прошептал Рурука. — Возможно он на самом деле хочет увидеть нас?

— Что ж, тогда поехали, — с непроницаемым лицом проговорил Роккэн, выбираясь из-под брата. — По крайней мере узнаем, в порядке ли он.

Рурука согласно кивнул и связался с Артемисом, предупредив об их намерении всё же навестить чернокнижников. На душе скреблись кошки, просыпалась злость, и юноша не был уверен в том, что удержится, если увидит Найтгеста старшего. Ему хотелось бы разорвать его на клочки, растоптать его череп, но всё это он пообещал держать в себе. В конце концов, он успел усвоить, что слепая ярость может привести к страшному горю. И если не его, то чужому. А это ему не было нужно. Крамольные мысли о мести летописец быстро отмёл прочь, но они то и дело мелькали в его голове, подкидывая различные идеи о том, как можно нагадить Господину чернокнижников.

— Рурука, — голос брата заставил его вынырнуть из размышлений. Уже в десятый раз он перебирал содержимое сумки, и младший Миррор не мог не заметить его хмурое состояние. — Успокойся. Мы едем на праздник.

— Но он!.. — вспылил старший, так и взвившись и едва не перевернув стол, на котором вёл сборы.

— Мы едем не к Гилберту, — лицо Роккэна, его ровный голос, прямой взгляд — всё это дышало умиротворённым спокойствием. — И, что бы ни происходило, прошлое не изменить.

— Тут бы я с тобой поспорил, — проворчал Миррор, насупившись и опустив взгляд, как провинившийся ребёнок. Злость постепенно утихала. — Но неужели ты можешь так спокойно думать об этом?

— Даже если и нет, то что изменится? — художник иронично приподнял бровь. — Возможно, у меня пригорает задница от мысли, что мы встретимся с Гилбертом, но я отношусь к этому, как к неизбежному злу. По мне так достойная плата за возможность провести время с друзьями.

— А по мне так, — передразнил его Рурука, — с тебя уже достаточно каких-либо оплат.

— Ну, у меня ещё остались ноги и глаза, так что пару праздников смогу нам купить, — ухмыльнулся художник, наблюдая за тем, как перекашивается лицо брата от этих слов. — Всё, хватит болтовни, поехали. И не дай боги ты будешь чудить. На месяц останешься наедине со своими руками.

— У меня хотя бы руки будут, — фыркнул Рурука, закидывая сумку на плечо и поправляя на брате плащ.

— А у меня есть рот и ноги, — невозмутимо парировал художник, пряча улыбку в уголках губ. Если уж Рурука взялся шутить на тему его искалеченных конечностей, значит, настроение у него исправилось.

— Как там говорил Артемис? Вырвите мне язык, я хочу это видеть.

— Кажется, я знаю человека, который может тебе подсобить с этой затеей. И, о боже мой, мы как раз с ним увидимся!

— Ладно, так уж и быть, в этот раз ты меня уел, — сдался Рурука, не найдя колкости для ответа.

До замка они добрались уже к вечеру, когда начало темнеть, и несколько устали с дороги, да и успели проголодаться. Благо, что вдвоём на одной лошади оказалось не так холодно, как могло бы, пусть то и замедлило её почти вдвое. Пока они оставляли кобылу под присмотром в конюшне, пока шли по узкой тропке к цитадели, Артемис успел выбежать им навстречу. Даже в вечерней зимней мгле братья смогли разглядеть, как переменился Охотник: юноша словно только-только начал жить на самом деле, едва не светился изнутри, и золотые его глаза так и сверкали, заражая шебутным весельем.

— Как же давно я вас не видел! — воскликнул Акио, мигом сгребая их обоих в объятия и едва не отрывая от земли в порыве покружить. — Идёмте, у меня абсолютно грандиозные планы.

— Нам бы перекусить, — вставил слово Рурука, идя вслед за Охотником и приобнимая брата за плечи. — Прямо с постели сорвались сюда.

— Надо думать, и ночка много сил сожрала, — подначил его Акио, чуть повернув голову к братьям. Те многозначительно промолчали. — Сейчас организую. Вы не пугайтесь, если что. Весь замок на ушах стоит. Как ни странно, очень многие загорелись идеей праздновать новый год, а не просто посещать Неделю зимы. Думаю, традиция приживётся.