И после этого уже потерял сознание.

❃ ❃ ❃

Не скажу, что я жаждал смерти или избавления: не от чего пока было избавляться. Но

я считал эту черту приятным заключением жизненного пути, когда можно забыть про всю

грязь, что была позади. Однако я был неприятно удивлён, когда моего слуха коснулось

отдалённое завывание ветра и совсем уж дикий звук — щебет птиц. Они влились в мои

уши беспардонно, резко, не дожидаясь моего одобрения или разрешения. Но ни

вскакивать, ни садиться я не то чтобы не стал, но не мог. Слабость была такой

чудовищной, что я едва заставил себя открыть глаза. И не вздрогнул, когда разглядел

над собой лицо Тори.

— Сгинь, нечистый. Неприятно, когда за тобой так наблюдают, — в горле было сухо, и

мои слова больше походили на скрежет стула по полу, чем на обычный голос. — Есть

вода? Я сейчас умру от жажды.

— Вряд ли умрёшь, даже если очень сильно захочешь, — ухмыльнулся Тори, выпрямляясь

и исчезая из поля моего зрения. — Выпьешь сейчас бульона, надо как-то восстановить

в тебе силы.

— Заботливый дедушка Тори, — вяло огрызнулся я, — не тыкал бы меня своими ножами, небось, не пришлось бы выхаживать.

— Судя по тому, что у тебя проснулось острословие, ты почти полностью в порядке. —

С этими словами мужчина помог мне сесть и всучил в почти неподвижные пальцы

огромную чашку с золотистым бульоном. — Как ощущения?

Я похлопал на него глазами, поглядел по сторонам и лишь пожал плечами:

— Ничего особенного. Я бы даже сказал, что ничего не изменилось. Кроме того, конечно, что в меня трижды ткнули ножом. А так всё пучком.

Тори странно покосился на то, как я с аппетитом глотаю бульон, затем скрестил на

груди руки и вопросительно приподнял бровь:

— То есть совсем ничего не изменилось?

— Что ты хочешь от меня услышать, старик? Что я познал смысл жизни? Что я видел

будущее? Или, может, вижу, как течёт ручей жизни? Или что я слышу, как бьются

невинные сердца в нескольких милях от меня? Нет. — Я отставил опустевшую чашку в

сторону и повёл плечами, с удивлением обнаруживая, что не чувствую никакой боли.

Отодвинув в сторону одеяло, я тупо уставился на собственную грудь, которая по всем

правилам должна была быть продырявлена. Но о страшной ране напоминал лишь белёсый

шрам. — Правда, дырок во мне стало поменьше, чем было… Когда ты там меня расчленял?

— Неделю назад, — сухо ответил Тори.

— Неделю, — как попугай повторил я, глядя на руки, — то-то так курить хочется.

— Отшучивайся, сколько влезет. Кое-что всё-таки изменилось, — полное подозрения

лицо Тори всё же просияло. — Как только встанешь на ноги, проверю парочку теорий.

— Ага. Завтра и проверишь. — Я подтащил к себе столь любезно принесённый Тори

рюкзак и вытащил из него сигареты с зажигалкой. — А если не будешь мне мешать

курить и наслаждаться жизнью, то даже сегодня вечером.

— И где такого хама только отрыли? — Со вздохом мужчина спустился по лестнице на

первый этаж, перестав маячить у меня перед глазами. Но снизу раздался его окрик: —

Попробуй наладить связь со своим опекуном.

— Опекуном? — переспросил я, как только раскурил сигарету и сделал первую затяжку

дымом.

— Именно!

— Может, тебе кто говорил в нашем современном мире, но я напомню: это пахнет

безумием.

Тори только рассмеялся и не ответил, я же оказался предоставлен самому себе.

Несмотря на всю мою браваду, чувствовал я себя отвратительнейшим образом: кости

ломило, мышцы ныли, а голова казалась чугунной. Сил не было не только что-то

делать, но и элементарно насладиться сигаретой, под веки словно попал раскалённый

песок вперемешку с иглами. Я помнил, что произошло нечто не совсем поддающееся

описанию, что ко мне прикоснулся кто-то не совсем принадлежащий миру живых. И я

помнил зов. Страстный крик, звучавший в каждой клеточке моего тела, когда

распахнулась Пустота. Тогда я и не предполагал, как неожиданно метко окрестил это

явление, но меня то и не волновало. Сейчас же при воспоминании об этом чудовищном

холоде меня бросало в дрожь, а липкий страх сковывал всё моё естество. Вокруг всё

было просто великолепно: за окном пели птицы в унисон с ветром, запах высушенных

трав успокаивал, умиротворял. Но я чувствовал себя одной ногой в могиле. Не был

уверен, что происходящее реально. Ведомый непонятным инстинктом, я поднёс сигарету

к тыльной стороне ладони и прижёг кожу. По сравнению с той болью, что я испытал в

том подвале, это скорее походило на укус комара.

— Хочешь, чтобы я исцелил? — раздавшийся внезапно голос заставил меня вздрогнуть и

оглядеться по сторонам. Комната была пуста.

— А взамен? — на пробу негромко поинтересовался я.

— У меня есть всё, чего я желаю. Сейчас решать тебе.

— Допустим. Допустим, я хочу, чтобы ты… Э, исцелил.

— Как пожелаешь.

На лопатки словно посыпался раскалённый летним солнечным светом белый песок, коротко опаляющий спину, но не оставляющий красных следов. Это ощущение перебралось

к плечам, стремительно спустилось к руке, и вот я уже наблюдаю, как золотистые

искры скользят по обожжённой коже, как сходит на ней болезненная припухлость и

краснота. Остался лишь полупрозрачный шрам. Я глядел на собственную руку и пытался

прикинуть: лучше сразу оторвать и выбросить куда подальше или пусть пока что

остаётся?

— Вот так легко? Просто пожелал — и срослось? — недоверчиво пробормотал я себе под

нос, потирая кончиками пальцев место, где недавно красовался ожог. Ещё бы немного —

и я бы самостоятельно набрал номер дурки.

Кто бы ни оказался моим телохранителем, он не ответил, и мне это показалось даже

несколько оскорбительным, хоть я и чувствовал себя так, будто говорю с самим собой.

По словам Тори, это нечто должно было меня «опекать», но вряд ли ему это было

нужно, если только не было каких-то своих причин. Тогда начались самые неловкие

моменты моей жизни: с одной стороны я вроде бы был один, а с другой — постоянно

чувствовал рядом с собой присутствие кого-то ещё. Не выдержав, я сдёрнул с себя

одеяло, медленно свесил ноги с кровати и начал осторожно подниматься, хоть тело и

проклинало меня за подобные извращения. Осторожно выпрямившись, я потянулся, проверяя, как слушаются мышцы, как кровь приливает к конечностям. Взяв свои вещи со

спинки стула, я принялся натягивать их на себя, перебарывая слабость и лёгкое

головокружение.

— Почему именно Акира? — всё же подал голос дух, а я всё никак не мог разобраться, говорит он у меня в голове или где-то снаружи.

— Значит, всё-таки умеешь разговаривать не по делу, — не сдержал улыбку я, непослушными пальцами застёгивая молнию толстовки. — Акира раздражает моего отца.

Этого вполне достаточно, чтобы переманить меня.

— Как примитивно.

— Сказал клочок тумана. — Затянув ремень, я застелил постель, затем побрёл в

сторону лестницы. — Слушай, я бы рад отчитаться перед привидением, может, отпустит

после этого, но, поверь мне на слово, тебе не нужна моя трепотня, а уж тем более —

исповедь.

Спустившись на первый этаж и не обнаружив там Тори, я выбрался на улицу. Было

свежо, прохладно, пахло сырой землёй, но теперь ко всему примешивался странный

маслянистый аромат. Запах стёртых в пыль, пропитанных оливковым маслом костей. Не

самая лучшая смесь, пожалуй, но когда это забивается в твой нос, особого выбора не

остаётся. Пройдясь вокруг дома, я остановился, любуясь дикой природой. Всё-таки

было в этом что-то особенное, прекрасное, почти что родное, влекущее куда сильнее

всего технологического прогресса. Припоминая, что после травм советуют больше

гулять на свежем воздухе, я вздохнул полной грудью, но тут же пожалел о содеянном, потому как весь мой торс отозвался матерными словечками. Сунув руки в карманы