– За нас с вами, Агата! За наш успех вместе!

За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слезы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.

– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос ее предательски дрогнул.

– Вот и славно, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.

Он тщательно запер двери, разделся и не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве) вошел в спальню. Агата лежала под простыней, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошел к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил ее напряженное, твердое как камень тело. Попытался ее обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.

Ее реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.

– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить наконец.

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чем дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?

– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас… Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.

– Что значит, не такая? – поинтересовался он и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда хотел.

Там все было в порядке. Да и он ведь видел ее тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Все было на месте, как и положено.

Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.

– Вы делайте все, что нужно, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.

Похоже, дело совсем плохо. У нее, видно, большие проблемы с этим. И возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся было возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.

– Агата, девочка моя, кто же это тебя так, а? – спросил он, мягко, но настойчиво привлекая ее к себе.

Она, на удивление, не сопротивлялась и даже, кажется, стала немного податливее.

– Ты успокойся, не переживай, – тихонько уговаривал он, – я ничего не стану делать, пока ты сама не захочешь.

И он, притянув ее к себе близко-близко, стал потихоньку гладить напряженную спину. Голова ее оказалась у него на плече. Она уткнулась в него лицом, и он почувствовал горячие слезы на своей коже.

– Ты поплачь, поплачь, девочка, иногда это хорошо помогает.

Его руки гладили ее плечи и спину, а губы тихонько целовали прижавшуюся к нему голову, попадая в основном в макушку. Слезы перешли в рыдания, потом потихоньку затихли.

– Простите меня, Вадим Алексеевич, – прошептала она охрипшим от слез голосом.

– Вадим, – поправил он. – И прощать тут нечего.

Она шмыгнула носом и взглянула ему в глаза. Что она увидела, он не знал, но губы ее чуть растянулись в дрожащую робкую улыбку.

– Я вела себя безобразно, Вадим, прости, – прошептала снова.

Ну конечно, кто бы сомневался, что она станет упрямиться даже здесь, в постели. Он улыбнулся и поцеловал ее в распухший от слез нос. Потом прижал к себе еще теснее, почувствовав, что каменная напряженность ушла наконец из ее тела.

– А теперь ты расскажешь мне все, Агата, все абсолютно, – потребовал он, но руки продолжали обнимать ее нежно и заботливо.

– Я не могу, Вадим, это слишком тяжело, – она попыталась отстраниться, но он не позволил.

– Это нужно, девочка, – настаивал он, – нужно для того, чтобы избавиться от этого навсегда.

Агата с минуту подумала и кивнула головой.

– Хорошо, – согласилась она, – только не смотри на меня, иначе я не смогу.

Он не стал возражать и, легко развернув ее в постели, прижал к себе спиной, обхватив руками. Так ей было тепло и почему-то очень уютно, непривычно уютно.

– Я слушаю тебя, – напомнил он.

И она стала рассказывать. Все, без купюр и без утайки. Без жалости к себе. Просто факты.

И чем дальше она говорила, тем больше сводило челюсти у Вадима. Господи, неужели люди могут быть такими жестокими? Их даже зверями не назовешь, те куда гуманнее. Он, представитель медиаиндустрии, отказывался верить, что такое возможно в наши дни, в цивилизованном обществе. Но это было. Агата рассказывала вполне убедительно. Хотя убедительнее всего была реакция ее тела. Такую реакцию сыграть невозможно.

– И он сказал, что я десять лет не смогу подпустить к себе ни одного мужчину, – закончила она свой рассказ. – Я и не подпускала, страшно было. И тебе не далась тоже, прости.

– О нас говорить рано, у нас все впереди, – уверенно заявил он, – а про этого гада ты мне расскажи поподробнее. Ты свидетельство о разводе получила?

– Нет, – тихонько ответила Агата, – я боялась очень. Он сам больше не появлялся, и никаких известий от него не было. А я искать его не стала. Да и все равно мне было. Какая разница, если все дороги для меня закрыты.

– Ну, положим, насчет дорог это ты слишком, девочка моя, – осмелевший Вадим уже решал вопросы серьезно, – а свидетельство о расторжении брака я из него вытрясу, не сомневайся даже. Хорошо, если он при этом целым останется.

Агата, повернув голову, взглянула на него с надеждой. Неужели теперь есть кому за нее заступиться? Он встретил ее поцелуем.

– А теперь давай уже займемся делом, дорогая, – прошептал он прямо ей в губы и принялся целовать, не давая ей времени на размышления.

Агата не возражала. Его поцелуи были очень приятны.

Прошло довольно много времени. Лицо, шея, грудь, живот – все было обцеловано и обласкано. Ее тело расслаблялось постепенно, и к нему возвращалось желание.

– Позволь мне потрогать тебя там, Агата, – попросил он, – пока только потрогать.

Она кивнула головой, и мужская рука скользнула в самое сокровенное место, нежно гладя, лаская и… возбуждая. А губы продолжали свое дело, успокаивая, размягчая ее волю и вызывая смутные желания чего-то большего. Ее тело начало томиться и изнывать, что было для нее совершенно новым и непонятным. Но понимание пришло быстро – природа знает свое дело хорошо.

– Я хочу, Вадим. – Он поднял голову и заглянул ей в глаза, но она не отвела взгляда. – Я хочу тебя всего, сейчас, пожалуйста.

– С огромным удовольствием, радость моя, – согласился он и, глядя ей в глаза, медленно и осторожно сделал то, о чем она попросила.

В ее глазах он читал смену чувств и ощущений – опасение, недоверие, удивление, а потом счастливый всплеск ощущений, когда первая волна экстаза накрыла ее с головой. Тут уж он перестал сдерживать себя и отдался страсти, которая так давно манила его, но не давалась в руки. Сейчас Агата была вся в его власти – открытая для него, нежная, жаждущая и, наконец, удовлетворенная. Он дошел до своего пика быстро – трудно было ожидать иного после такого труда. И все же он смутился.

– Прости меня, девочка, что я такой несдержанный сегодня, – прошептал он, заглядывая ей в глаза, – я исправлюсь, обещаю.

– Ты хочешь сказать, что может быть еще лучше?