Господи, какой же чушью все эти мечты кажутся теперь…

А ведь еще я хотел бегать по всей стране за маленькими зелеными человечками и делать глупости, когда и как мне хотелось. Жить, изображая из себя мачо, посылая небесам пустые угрозы и потрясая кулаком. Продолжать делать из своей напарницы идеал и, как жалкий подросток, пялиться на нее днем, не отводя глаз, а ночью кончать в гордом одиночестве, вспоминая о своих впечатлениях.

Даже в Прошлом я был ублюдком.

О господи, мне же больно, Скалли!

Ты что, черт возьми, вытворяешь?

Что бы она ни делала, я, разумеется, это заслужил. Постараюсь не терять сознание, чтобы отстрадать все, что мне положено.

Нет, кажется, не получится. Прости, Скалли.

… Ох, я кажется, опять заснул в номере Скалли или у нее в квартире, чего моя напарница на дух не переносит. Порой, когда я лежу неподвижно, то мне удается немного послушать ее, прежде чем Скалли догадается, что я не сплю, и не выгонит меня взашей. Как же жалко выглядит взрослый мужик в такой роли, но на сегодняшний день интимность наших отношений по-прежнему этим и ограничивается. Спасибо чертовой пчеле.

Я слышу, как она ходит по комнате… Пахнет вкусно… Завтрак. Наверное, готовит. Или в гостинице заказала. Ой! Обожглась. Оказывается, это сексуально, когда женская грудь вот так подскакивает от резких движений. Мужчинам никогда не узнать, на что похоже это ощущение. Большинству, по крайней мере. Такой приятный вес, соски трутся о ткань… До чего же здорово.

Так, минуточку, а я-то с какой стати все это чувствую?

Ах да, апокалипсис. Колонизация. Серые. Цивилизация исчезла, хаос правит миром. Я продал душу дьяволу в обмен на жизнь Скалли, и теперь я наполовину медиум, а наполовину — спятившая машина для убийства.

А еще у меня жутко болит нога, и хочется в туалет.

Жизнь — дерьмо.

А почему я голый? Голый, чистый и выбритый?

— Твоя одежда почти высохла, Малдер. Мне пришлось ее отстирать, а заодно заняться и тобой — ты был весь в грязи. Хватит притворяться, открой глаза, — звучит рядом женский голос. Ничего не поделаешь, придется подчиниться.

Какая же она красивая. Сколько ей сейчас? Сорок? Сорок один? Выглядит куда моложе. Может, я постарел за нас обоих? Даже затрудняюсь вот так сразу ответить, какая именно часть ее тела мне нравится больше всего этим утром. Не считая традиционных любимчиков, мой выбор падает на ее живот. Он плоский. Плоский, как доска. Я уже видеть не могу женщин с огромным пузом, которые собираются в очередной раз подарить кому-то жизнь — жизнь, как правило, короткую, уродливую и никому не нужную. А Скалли я могу обхватить за талию обеими руками. Следующий пункт — разумеется, ее поясница — мой давний фаворит. Татуировка, ярко выделяющаяся на фоне белоснежной кожи. Я, впрочем, могу только представлять себе эту картину, поскольку саму татуировку так ни разу и не видел.

Но сейчас на первый план выходит другое желание — сходить в туалет.

Какая бы гадость ни была в том шприце, она мне определенно по вкусу.

О, еда. Скалли приносит что-то с восхитительным запахом и пытается накормить меня с ложки. Нет уж, спасибо, сам как-нибудь справлюсь. У меня же нога болит, а не руки. Просто дай мне тарелку и оставь меня наконец в покое.

Теперь она дуется на меня в противоположном конце комнаты. Вот и прекрасно. Разозлись на меня как следует, презирай — я ведь все равно скоро уйду. И лучше, если ты будешь меня ненавидеть, а не продолжать жить с этой безумной уверенностью в том, что ты меня любишь. Малыш подсаживается ко мне, и я предлагаю ему немного овсянки. Он съедает только одну ложку: запах у каши куда лучше, чем вкус. Только Скалли могла такое сотворить с овсянкой. Отставив тарелку, он прижимается ко мне, как будто я добропорядочный отец и его законное место — рядом со мной. До того, как забрать Скалли, я никогда не проводил с ним много времени, хотя мы все время друг друга слушали. Я сказал правду: он хороший мальчик. Поразительно, что он мой сын.

В конце концов я надеваю на себя какую-то одежду и добираюсь до туалета, после чего Скалли предлагает мне сделать еще один укол. Она перебинтовала мне ногу, и если на нее не наступать, то почти не больно, поэтому я отказываюсь, покачав головой. Скалли настаивает, что лодыжка сильно повреждена, и все равно вкалывает мне еще одну дозу.

Зачем ты меня вообще спрашивала, Скалли, если у меня не было выбора?

По той же самой причине, что я спрашивал тебя, хочешь ли ты заняться со мной сексом. Даже откровенная ложь звучит приятно, если это то, что хочется услышать.

Надеюсь, я не сказал этого вслух?

Наверное, она вколола мне лошадиную дозу демерола, потому что я внезапно превращаюсь в милого и очень счастливого агента ФБР. Обожаю демерол. Обожаю Скалли, своего сына и свой дом. Черт, даже этот плед и стены такие замечательные. Дай мне еще этой штуки, Скалли, и я останусь тут навсегда. Демерол чудесным образом помогает мне победить эту темноту в себе самом.

Просто накачивай меня наркотой и держи у себя в кровати, как секс-раба, детка.

Это, кажется, из песни «B-52».

«Я твой секс-раб, де-е-етка».

Иди же ко мне и люби меня, Скалли. Будем спать в обнимочку, как сонные котята. Или усопшие кролики. Нет-нет, никаких кроликов. А ты все равно не придешь и не станешь меня любить, Скалли. Ну и ладно, тогда я просто полежу тут с глупой улыбкой на губах. Мой маленький сладкий кролик.

Что за чушь я несу?

Из Скалли вышла неплохая мать, точь-в-точь как я и предполагал. Искупав Малыша, она читает ему «Баю-баюшки, луна»: он обожает эту книжку. А нашел ее я и иногда, сидя у костра неподалеку от колонии «451», читал ее сыну, а он слушал — мысленно, разумеется. Да, Кровожадный Малдер любит детские книжки. Попробуйте меня подразнить на эту тему, и я отстрелю вам башку. Никто меня не дразнил, впрочем, а кое-кто даже просил почитать вслух, но я не стал. У меня были и другие книжки для Малыша. Доктор Сьюз, и «Маленький принц», и «Щедрое дерево» — истории, которые напоминали мне о детстве и о Прошлом. До того, как стать Антихристом, я даже раскопал где-то сборник рассказов про Барни. Скалли, наверное, нашла его в моем рюкзаке. Малыш слышал эти истории тысячи раз, но прежде никогда не видел сами книги.

Мои веки тяжелеют, и как я ни пытаюсь держать глаза открытыми, чтобы еще мгновение полюбоваться картиной семейного уюта на диване, но ничего не выходит. Я проигрываю эту схватку и уплываю в мир сновидений.

…Кто-то сидит рядом со мной на постели. И пахнет этот «кто-то» очень приятно. Перед глазами до сих пор плывет, и все, что я вижу — размытые очертания женской груди. Ммм… ради такого стоило проснуться…

Скалли.

А ну-ка, посмотрим как следует: может, эта грудь ничем не прикрыта?

Нет, увы. А еще и лодыжка чертовски сильно болит.

Повернув голову набок, я вижу, как в мое плечо снова впивается игла. Ого, ну и шишка, Скалли. Можно мне хоть в туалет сходить, прежде чем я опять отключусь?

— Так у тебя лекарство скоро кончится.

— Это последняя ампула, — говорит Скалли, укладывая меня на кровать. — Она неполная, так что даже не знаю, будет ли от лекарства толк. Я перевязала тебе ногу, одежда высохла. Если хочешь, вставай и уходи.

Она мне разрешает! Тогда я уйду, Скалли! Прямо сейчас! Нет… не прямо… Сперва полежу чуть-чуть. Ничего себе «неполная«…

Она такой выглядит очаровательно в этой слишком большой футболке, которую я прихватил для нее в Болдере, и толстых теплых носках. Мы словно давние любовники, отдыхающие в своем летнем домике и готовящиеся ко сну.

В Прошлом.

Но теперь уже не Прошлое. И я не тот, кем был прежде.

Это невозможно выносить. Даже с демеролом.

— Отойди от меня, Скалли.

— Почему? — спрашивает она таким же голосом, которым Саманта когда-то заявляла «Тебе меня не заставить, Фокс!»

«Почему»? Как она может задавать такой вопрос? Почему? Ей что, мать твою, перечислить весь список причин?

— Да, почему? Почему, Малдер? И объясни, зачем ты вообще пошел на все эти жертвы? Чтобы потом просто бросить меня?