Прости. Я не хотел, чтобы это произошло, пусть даже вышло и неплохо.
После я еще надеялся, что сумею загладить свою вину, что сумею подарить тебе удовольствие, что буду обнимать и ласкать тебя всеми известными мне способами. Но в глубине души знал, что этого недостаточно. Я был не тем, кого ты помнила, и самое лучшее, что я мог сделать, — держаться от тебя подальше.
Но снова не смог, перешел всякие границы и заставил тебя. Господи, Скалли, да за одно это мне стоит пустить себе пулю в лоб.
Ты бы все равно не созналась даже самой себе. Убеждала бы, что хотела меня, но на самом деле у тебя не было никакого иного выбора, кроме как уступить и позволить мне сделать то, чего я желал. Ты думала, что я буду держать и насиловать тебя. Я ведь понял, как ты была напугана. И готов был все отдать за то, чтобы услышать твое согласие. А, получив его, слетел с катушек. Я сам не заметил, как грубо себя повел и что оставил тебе всего два варианта — подчиниться и терпеть или подвергнуться насилию. Но тогда я думал, что ты остановишь меня, если тебе станет больно.
Потому что я бы остановился, если бы ты велела мне. Я никогда бы не причинил тебе боли.
Скалли, если бы ты знала, как я хочу сказать тебе об этом!
Ей обязательно следует об этом знать.
Нет. Я вынудил ее. А то, что я предварительно вырвал у нее это разрешение, нисколько не умаляет моего греха.
Уже темнеет, а ноги чертовски устали. Я, пожалуй, посплю здесь, а потом…
И что я сделаю завтра? Уйду или останусь?
Уйду.
Я уйду завтра.
Нет. Останусь еще на день. Останусь и послушаю своего сына.
У меня есть одна странность, Скалли, — маниакальное желание его накормить, непременно убедиться, что он сыт. Если бы Малыш ел все, что я пытался в него впихнуть, то был бы уже размером со слона. Я таскал Марите столько еды, что в конце концов она попросила меня ограничиться сигаретами и выпивкой. Она совершенно не умела готовить, и я слышал, что Малыш голоден. И боялся, что он умрет, как те дети в Индии.
Ты ведь не знаешь об этом, да, Скалли? Ты ведь была в бункере, когда они умирали. Думаю, никто не рассказывал тебе, что произошло, и позаботился о том, чтобы ты не увидела трупы. Надеюсь, ты никогда не задумывалась о том, что маленький ребенок не может выносить взрослого пришельца.
Чрезвычайно рад, если так.
Видишь ли, требуется некое минимальное количество человеческой плоти, которое необходимо Серым. Если в ребенке есть килограммов пятнадцать, то он годится для их целей. Поэтому они хватали всех, кого находили, но только тех, кому было больше трех.
Остальных же просто бросили умирать. А в Индии очень, очень много детей.
Было.
Серые любезно вышвырнули меня с высоты двух метров, и я очнулся с вывихнутой лодыжкой от запаха тысяч маленьких тел, гниющих на жаре. Повсюду. В своих постелях, на тротуарах, в машинах. Они умерли там, где их бросили родители.
Хотя погибли не все. Те, кто постарше, сумели отыскать воду и пропитание, которых хватило недели на три, и все еще были живы, хотя едва могли передвигаться и распухли от голода. Я постоянно слышал слабые крики и натыкался в торговых лавках на какого-нибудь трехлетку, умиравшего от бог знает какой болезни. Это повторялось снова и снова — мои встречи с детьми, которым я ничем не мог помочь.
Я пытался, но я же не врач, Скалли. Моих познаний хватило бы разве что на то, чтобы рассказать им, как преодолеть психологическую травму из-за того, что их бросили, но это не являлось самой актуальной проблемой. Я даже не знал, что с ними. Кто-то умирал от голода, а кто-то уже был болен и просто не мог есть. У кого-то от грязной воды развился тиф или что-то вроде него, у других гноились раны…
Нет, не могу даже думать об этом.
Я ни одного не смог спасти. И в конце концов крики затихли. Не знаю, прекратили ли они кричать или я просто перестал их слышать. Я просто радовался, что наступила тишина.
И еще больше я рад, что тебе не пришлось слышать их, Скалли. И что ты всегда проследишь за тем, чтобы Малыш был сыт. Если он благополучно пережил стряпню Мариты, то твоя ему покажется раем.
Я хочу убедиться, что вы оба счастливы, а потом уйду.
Еще один денек.
Надо же удостовериться, что с ней все в порядке. Может, Скалли что-нибудь срочно потребуется? Может, я забыл что-нибудь оставить? Да, решено — я вернусь обратно и понаблюдаю за ними, но слушать не стану.
Всего один день — останусь на один день. А потом уйду и больше не вернусь никогда. И не стану слушать. Она даже не узнает, что я был здесь.
Да, и решит, что эти три кролика просто покончили с собой прямо у нее на крыльце. Блестящая идея, Малдер.
Может, надо было их освежевать?
Она же врач, гений. Уж как-нибудь и без тебя справится с тем, чтобы разделать пару кроликов.
Господи, ну возьми же себя в руки и просто уйди!
Я уйду днем. Посмотрю в последний раз, как Скалли пьет кофе, как играет Малыш Джон (ну и имечко!), а потом исчезну.
До чего же она печальна. Что тебя гнетет, Скалли? Тебе одиноко? Тревожно? Чего-то недостает? Что не так? Разве ты не счастлива?
Я отвезу тебя, куда пожелаешь, только скажи. Но ты не скажешь. Ограничишься своим вечным «Со мной все в порядке». Наша жизнь нынче более всего напоминает новую серию «Безумного Макса», а с тобой все по-прежнему «в порядке». Тебя продавали, как скотину, трижды чуть не изнасиловали, причем один раз это едва не сделал я сам, ты видела, как твой лучший друг и, быть может, даже любимый мужчина убил двух детей и дал пощечину сыну, а с тобой все так же «в порядке». Тебе пришлось спать со Скиннером, а потом со мной, пришлось взять моего ребенка и навеки распрощаться с возможностью контролировать свою жизнь.
С тобой, черт побери, не может быть все в порядке! Ни с кем из нас!
Не надо было ее подслушивать. Скалли ведь все равно догадается, что я это делаю. Хорошо хоть, что она все равно не может определить мое местонахождение. Наверняка думает, что я уже за много миль отсюда.
Какой же у нее грустный и покинутый вид. До меня доносятся обрывки ее мыслей: «Кофе остыл… Малдер, я люблю тебя… Надо было сказать ему… Пора бы почистить зубы… Я так по тебе скучаю… С ним все хорошо? … Где он? … Пожалуй, пора еще раз искупать Джона… Почему он бросил меня? … Я люблю тебя…»
Прекрати!
И я перестаю слушать, мысленно «убрав громкость».
Нет, ты не любишь меня, Скалли!
Внезапно Малыш Джон оборачивается и показывает пальцем прямо на то дерево, на ветке которого я сижу. Предатель! Скалли, подняв руку к глазам, смотрит прямо на меня, а потом выбегает на крыльцо, чуть не споткнувшись о трагически покончивших с собой кроликов. А я в это время спрыгиваю вниз, собираясь улизнуть, но в последний момент подворачиваю лодыжку.
Черт!
Все пропало.
Господи! Не трогай меня, Скалли! Оставь меня в покое!
Просто уйди!
Но она вместо этого втаскивает меня в нашу хижину (поправка: в свою хижину) и начинает осматривать мою ногу. К чему такие усилия? Я и так прекрасно знаю, что стряслось. Лодыжка растянута. Пять с половиной лет тому назад меня выкинули из космического корабля, а потом банда байкеров-извращенцев швырнула мое бесчувственное тело в придорожную канаву, и оба раза больше всего доставалось моей многострадальной лодыжке. Она как была растянута, так и осталась. Оставь меня в покое, ради Бога!
О, спасибо тебе, Скалли. Неужто ты вколола мне обезболивающее? Да, теперь уже не так больно, но мне кажется, ты боишься, что я ускачу на одной ноге.
И правильно. Как только смогу, сразу же исчезну.
Но не прямо сейчас. Прямо сейчас я буду лежать тут, в кровати, наполненной твоим запахом, погружаясь в приятную полудрему, и видеть сны о том, чему уже не суждено случиться.
А знаешь ли ты, что я всегда мечтал жениться на тебе, Скалли? Не знаешь? Конечно, нет. Кто бы мог подумать: Фокс Малдер, закоренелый холостяк, хотел жениться на Дане Скалли! Это первая женщина, удостоившаяся столь высокой чести. Мне, ясное дело, виделась не обычная церемония с белым платьем, смокингом и прочей ерундой, и уж тем более не в церкви, куда ты бы меня непременно затащила. Я бы отвез тебя куда-нибудь, где тепло и солнечно и полным-полно пляжей, и мы занимались бы с тобой любовью с утра до ночи. А потом — усыновили бы кучу детишек и поселились в загородном доме с белым заборчиком. Я бы и про кольцо не забыл. Уж нашел бы, откуда его взять. Из левого нагрудного кармана куртки, если уж совсем начистоту.