В конце концов, однажды я подловил в лесу Фрохики, собиравшего дрова: кто-то отправил его туда, видимо, не подумав, что мы знакомы. Он сказал мне, что тебя увезли, но сам не знал, куда. Просто взяли и продали другой колонии, как рабыню. Он сказал мне, что Скиннер застрелил Байерса и что никто в этой колонии, включая самого Скиннера, понятия не имел, где ты. Вот так выяснилось, что все то время, что я торчал у этой ограды, надеясь увидеться, тебя даже не было внутри.

Я пожертвовал несколько бутылок «Джим Бим» на алтарь богов, которые отвечали за весь этот пост-апокалиптический ужас, и мы с Фрохики как следует надрались. Расхваливали твои достоинства и в деталях продумали, что будет, когда мы доберемся до Уолтера Скиннера. Лично я склонялся к раскаленным бритвам в качестве средства расправы, но готов был согласиться, что это дело вкуса. Когда первая бутылка наполовину опустела, Фрохики разговорился и поведал мне, что после того первого раза вы со Скиннером стали любовниками. Я спросил его, уверен ли он, потому что ни разу не слышал ничего подобного в твоих мыслях. Ты бы так со мной не поступила, Скалли.

А я бы никогда не стал платить проститутке за минет. И не заделал бы ребенка со шлюхой из Канзаса.

Он был уверен. Байерс вас видел.

Этот виски мне подарила одна шлюшка недалеко от колонии «Альфа», услугами которой я порой не брезговал. Я отдал одну бутылку Стрелку, а последнюю осушил сам. Утром Фрохики уже не было. На опустевшей планете занимался новый день.

Еще никогда я не чувствовал себя таким одиноким. Это все равно что гоняться за призраком: я все время тебя слышал, но не мог найти, не мог коснуться тебя. Я думал, что сойду с ума.

А может, все-таки сошел?

Я метался по всей стране. Рыскал по всем штатам, убивая и отбирая все, что могло мне пригодиться, оправдывая себя тем, что ищу тебя. Я не думал, не чувствовал, потому что было слишком больно. Просто пытался выжить.

И чуть не рехнулся от радости, наткнувшись на Гибсона в Северной Каролине Он выглядел, как загорающий на пляже Тарзан, только совсем мальчишка и с очками на носу. Помню, тогда я подумал, что наконец-то повстречал того, кто меня поймет. Он выживал так же, как я, — помогая Серым. И на первый взгляд, неплохо себя чувствовал. Может, он знал какой-то секрет.

Нет. Нет никакого секрета. Такие же дни, заполненные пустотой и ужасом. Просто Гибсон сумел научиться с этим жить, а я нет. Зато у меня появился друг.

Когда Гибсон наткнулся на ту девочку-индианку в Нью-Мексико, ему внезапно до зарезу захотелось поиграть в семью, поэтому я покинул их любовное гнездышко и отправился дальше на свою одинокую охоту. Кстати, девчонке тогда было примерно двенадцать, но мне даже в голову не пришло попытаться им помешать.

Периодически я предпринимал кое-какие вылазки, но почти все остальное время проводил в поисках тебя. Однажды я заехал в Канзас, чтобы проверить, как там Марита, и проведать ребенка. Моего сына. Теперь она жила с Крайчеком, но мальчик точно был моим, хотелось мне этого или нет. Все эти годы я без устали снабжал ее огромным количеством вещей, чтобы она заботилась о нем. У шлюхи можно купить что угодно.

Но не любовь. Я знаю, как ты себя чувствовал, парень. Может, когда-нибудь мы пойдем с тобой вместе к психоаналитику и поговорим о наших матерях.

Мне всегда мечталось, чтобы когда-нибудь мы смогли по-настоящему жить вместе, а не только слушать друг друга. Каждый раз меня так и подмывало забрать его с собой, но я не решался — это было слишком рискованно. Да и Марита не желала его отдавать: забота о моем сыне приносила ей неограниченный поток виски, сигарет и вообще чего угодно. В итоге я услышал, как он плакал, когда Крайчек бил его, и тогда просто-напросто поставил Мариту перед выбором: или я заберу ребенка, или убью Крайчека. Кто бы мог подумать, что спустя два дня после того, как Малыш уедет со мной, я сам ударю его?

И снова буду клясться, что такого никогда не повторится.

Я и сейчас могу читать мысли Малыша и «через» него услышать и увидеть, что делает Скалли.

Сначала надо «настроиться» на мальчика, но это нетрудно. Если я уже читал чьи-то мысли, то дальше дело идет значительно легче. Я сажусь под каким-то раскидистым деревом, закрываю глаза и слушаю.

Вода.

Он в воде, ему страшно.

Господи, он тонет. Нужно найти его!

Нет, я чувствую, как он опирается на что-то твердое. Все хорошо.

Скалли его купает. А теперь моет ему уши. Я всегда ненавидел, когда моя мать это делала.

«Малдер не хочет, чтобы ты меня купала!» — говорит он ей. Неплохая попытка, Малыш. Он слышит, как Скалли смеется, а потом заворачивает его в махровое полотенце.

Она смеется, а значит, счастлива и без тебя.

Продолжай идти.

Ну же, поднимайся и шагай.

Нет, пожалуй, посижу тут еще немного и просто послушаю. Совсем чуть-чуть.

До Малыша доносится голос Скалли: она разговаривает с ним. Спрашивает, вернусь ли я. Теперь он слушает меня — интересное ощущение — и говорит ей, что я не знаю. Она плачет и плачет, и этим слезам нет конца.

Вставай, Малдер. С тобой они не будут счастливы.

Вставай и иди.

Она скоро успокоится и в итоге еще вздохнет с облегчением.

Я нашел тебя, Скалли. После долгих поисков наконец обнаружил колонию, в которой жила женщина-врач. На самом деле таких было три, и последняя оказалась той самой. Целую вечность я выяснял, что за женщины находились в других колониях, потому что внутрь меня не пускали. А потом из одного поселения явилась шлюха и поведала мне о милой женщине с рыжими волосами, вернувшей ей украшения, полученные от меня. Украшения, которыми она собиралась заплатить за аборт. Да, это были мои часы. И нет, не мой ребенок. Один у меня уже был, и я не собирался дважды обжигаться на одном и том же. Кроме того, Скалли, она же была жутко грязная и не в моем вкусе. Впрочем, минет делала неплохо.

И снова все повторилось: я сулил все, что угодно, но они тоже не пожелали торговаться. Даже не позволили мне увидеть тебя: держали твой дом под охраной, и как я ни старался, мне никак не удавалось к тебе пробраться. Я читал твои мысли: ты понятия не имела, что я рядом, и от этого впору было свихнуться.

Ты думала, что я расплатился с той шлюхой своими часами и что из-за тебя погиб мой ребенок. А я никак не мог сообщить тебе, что ты ошибаешься. Не мог даже подать знак, что я рядом.

Я все время торчал там, у ограды: тогда они уже появились у каждой колонии, как будто в мире повсеместно действовал новый закон, предписывающий всем и каждому огораживать территории. Я отлучался только иногда: чтобы добыть еды и пристрелить пару людей, чья смерть была для меня желанна или просто выгодна, но в основном занимался тем, что ждал и слушал. Да, это я убил того мужчину, чтобы он не смел больше прикасаться к тебе своими грязными руками. Впрочем, мои собственные были не сильно чище.

И однажды лидер колонии сам пришел ко мне и предложил сделку — обменять тебя на Скиннера. Ты живешь — Скиннер умирает.

Мне было плевать, зачем ему это понадобилось. По рукам. Оплата после доставки.

Тогда-то я и присмотрел одну хижину в Калифорнии: кто-то, должно быть, готовился встретить в ней апокалипсис 2000 года и загодя оснастил ее всем необходимым. Несколько дней я позволил себе помечтать о том, как буду жить там с тобой, хотя знал, что этому не бывать. Я кое-что поменял и собрал припасы для тебя и Малыша на случай, если ты захочешь его взять. Избавился от каждого, кто мог бы представлять для тебя угрозу: ты сама заметила, что нас никто не тронул, пока мы туда ехали. На обратном пути я остановился, чтобы повидаться с сыном, и сказал ему, что скоро за ним приеду. А потом отправился за Скиннером.

Ну, а дальше можно не рассказывать, Скалли. Ты пока не знаешь, что я его убил, но Малыш рано или поздно проболтается.

Я не собирался снова склонять тебя к сексу, Скалли. Это просто… просто случилось. Я слышал, по-настоящему слышал Гибсона и девчонку, а ты была совсем рядом, и…