Любил. Теперь об этом можно говорить в прошедшем времени. Поскольку он мертв и больше не может тебя любить. И обманом заманивать в свою постель тоже. Последняя причина здорово облегчила мне задачу, хотя я не очень-то колебался перед тем, как пустить ему пулю в лоб.

А следующим утром, когда я уже смирился со своей неминуемой и скорой смертью, передо мной возникло лицо Мариты. Скажу тебе честно, что в тот момент я предпочел бы умереть.

Но она мне не позволила. Некоторое время я был в отключке и очнулся в каком-то сарае. Марита за это время успела забрать у меня пистолет и нож, чтобы я сам себя не прикончил, и залатала мне раны — из рук вон плохо, сказать по правде. И даже придумала своеобразный способ заставить меня лежать, чтобы все переломы зажили.

Я мог сказать ей «нет», но отчего-то не сказал. Все, чего мне тогда хотелось, — и дальше пребывать в состоянии ступора — замкнуться в себе так же, как ты той ночью в бункере. Первые несколько месяцев это было моим главным спасением.

Я столько всего узнал о тебе за ту единственную ночь, Скалли. Каждый мужчина должен испытать нечто подобное хотя бы раз в жизни. Хотя бы один раз. Я слушал тебя и до этого, но прежде не мог физически ощущать то же, что и ты. И лишь когда мы занимались любовью, я узнал, как секс воспринимается с точки зрения женщины — с твоей точки зрения. Это подчинение чужой воле и одновременно удовольствие от того, что ты позволяешь проникнуть в свое тело. Да, я и так это понимал, но никогда доселе не осознавал с такой остротой, насколько интимен этот акт. Какой уязвимой может чувствовать себя женщина. Я поклялся в ту ночь, что не причиню тебе боли, и всеми силами пытался не допустить этого, но когда все закончилось, ты стала казаться мне еще более хрупкой — чем-то особенно ценным, что я обязан оберегать любой ценой.

Я пытался помочь твоей матери, Скалли. Я не видел на том корабле Билла и никого, кто мог бы сойти за Чарли, но правда пытался спасти твою мать. Она была одной из тех «образцов», чья участь уже была решена, но я подумал, что они могут ее отпустить, если я попрошу. Если стану умолять — так будет точнее. Но нет. Ничто, никакие доводы и мольбы не могли заставить их отказаться от «образца», который фактически приходился мне тещей. Эмоции для них — пустой звук, это все равно что торговаться с Боргом (1) из «Стар Трека»: ничего, кроме холодного расчета и потрясающего уровня технологий. После всего, что я повидал у Серых, собрать своими руками генератор казалось плевым делом.

В общем, отпускать на свободу миссис Скалли не входило в наш первоначальный договор — и точка, а значит, ей предстояло умереть. Я держал твою мать за руку после того, как ее заразили вирусом, и поклялся, что ты в безопасности и что с тобой ничего не случится. У нее в горле уже была трубка, и она не могла говорить, но по ее глазам я и так прекрасно видел, что она верит каждому моему слову. Надо было застрелить ее до того, как она поняла, что происходит, но оружие там не работало. Я не смог заставить себя задушить ее, поэтому просто сидел рядом и держал ее за руку — такую же маленькую ладонь, как и у тебя, Скалли.

А потом я просто стал слушать мысли твоей матери и дал ей ответ на каждый незаданный вопрос: ее дети в полном порядке и в безопасности, Серые ее отпустят. Я даже соврал ей, что мы с тобой поженимся и нарожаем кучу детишек. Наконец у нее кончились вопросы, а у меня иссяк запас лжи, и я сидел молча. Меня сняли с корабля и оставили с ней до того момента, пока она не подарит миру еще одного серого ублюдка.

Помнишь, как мы вместе в Прошлом смотрели «Звездный путь», Скалли? Ели попкорн, купленный в магазине «7-11», сидя на полу у гостиничной кровати, уставившись на экран старого телевизора? До того, как все исчезло? До того, как исчез я?

Я не совсем исчез и еще помню, кем был раньше. Помню человека, который проводил субботнее утро, забрасывая мяч в кольцо, надеясь, что кто-нибудь другой постирает вещи и помоет посуду. Помню бесконечный поиск доказательств того, что однажды, в День Труда, само заявило о своем существовании. Помню агента ФБР, который был отчаянно влюблен в свою напарницу и понятия не имел, как сказать ей об этом. И не верил, что она любила его, потому что сам он себя не любил.

Да, некоторые вещи не меняются.

Мои чувства к ней не изменились, но до сих пор не знаю, любит ли она меня.

Продолжай идти.

Мы с Маритой провели три месяца, трахаясь, как кролики, и еще целый год — убивая все, что движется, просто так, от нечего делать. Я был готов на все, лишь бы ни о чем не думать, а когда наконец окреп настолько, чтобы передвигаться, мы нашли тот фермерский домик на отшибе, в который я тебя возил, и стали жить там. Иногда я просто сидел на крыльце и палил во всякого, кто появлялся на дороге, из ружья. Хоть какое-то занятие — что верно, то верно, но кошмары от этого не прекращались. И воспоминания тоже.

Летающие тарелки в небе. Та боль, которую я видел в твоих глазах, когда мы занимались сексом, только потому, что этого хотел я, а не потому, что ты желала меня.. Выражение твоего лица, когда я уходил из бункера. Выражение лица Скиннера, когда я разрешил ему делать с тобой все, что он пожелает, требуя взамен только одного — обеспечить твою безопасность. Звук захлопывающейся за мной двери бункера, когда я шагал навстречу космическому кораблю. Мой голос из динамиков, та ложь, что я скармливал людям, покорно ждущим своей смерти. Черное масло, проникающее под кожу твоей матери и в ее глаза. Тысячи умирающих от голода солдат. Банда мужчин в Канзасе. Мой оргазм, когда я слушал, как Скиннер занимался с тобой сексом. Лицо Мариты в постели рядом со мной. Треск нажатого курка и хлюпающий звук пули, врезающейся в человеческое тело.

Да, тут было из чего выбрать.

Я знал, что она беременна, когда уходил, но это меня не остановило. Вернувшись с охоты, я застал ее в кровати с каким-то мужиком, с которым она переспала взамен на тушу оленя. Я только что принес ей еду, мы не умирали от голода. Просто она была шлюхой.

Даже не успев подумать, я ударил ее и ушел. А потом, дрожа, сидел в своем джипе и повторял себе, что она это заслужила. Что я просто сорвался, а не стал чудовищем. Я видел, как отец бьет мать, и не собирался становиться похожим на него еще больше, чем уже стал. Клялся, что такое больше не повторится. Что я никогда не ударю женщину.

Это правда: с тех пор я не бил женщин. Но не поручусь, что и впредь не стану.

В конце концов я вернулся за тобой. У меня заняло немало времени набраться храбрости, но я все же отважился, Скалли. Я стоял за оградой, кричал Скиннеру, чтобы он выпустил тебя, и сыпал проклятиями. Я застрелил одного охранника, и тогда по мне открыли ответный огонь. Все что угодно — я предлагал все что угодно, но тщетно. Они не желали ни впускать меня внутрь, ни выпускать тебя.

А Скиннер — тот даже не вышел: не решился посмотреть мне в глаза.

Тогда я стал слушать тебя. Нет, пожалуйста, Скалли, не ласкай себя, просто скажи, где ты сейчас находишься. Убери оттуда руку и скажи мне, что ты видишь. Ты в помещении или снаружи? В бункере или в одной из хижин? Остановись же, Скалли, лучше выйди наружу. Пройди пару миль, и увидишь меня около этого чертового забора. Прошу тебя, Скалли… Ладно… Тогда просто продолжай делать то, что делаешь…

Да, вот так.

О господи.

Я ждал и слушал всех и каждого несколько месяцев, бродя там, за этой оградой, но не мог разобраться, что к чему. Я читал мысли людей, но у меня не было доступа к их воспоминаниям, и я не знал, встречали ли они когда-нибудь маленькую рыжеволосую женщину.

Это умение работает не так, как ты себе это представляешь, Скалли. Я не Яппи Великолепный. Наверное, я слышу мысленную активность среднего мозга, потому что до меня доносится только безумная смесь ощущений, мыслей и целая куча дерьма, которое люди обычно игнорируют. Поскольку мой мозг изначально не настроен на то, чтобы отсеивать посторонние звуки, такие, как шум генератора и шарканье обуви, то поначалу, пока я не привыкну, это полный хаос. И каждый раз, когда я слушаю кого-то нового, мне приходится тратить время на то, чтобы отфильтровать ненужное. И лишь потом я начинаю видеть то, что люди видят, или слышать то, что слышат они. Мне удается узнать только то, на что они сами обращают внимание. Короче говоря, толку от этого таланта довольно мало.