— Рада тебя видеть, Дрю.

— Я тебя тоже, — отвечаю я, посылая улыбку в ответ. Она сидит рядом, покачивая ребенка на руках и выглядит умиротворенно.

Теплый гул голосов дрейфует по залу. В воздухе витает напряжение, что напоминает мне об ожидании рок-концерта или футбольного матча. Люди взволнованы, собираясь вместе. Друг с другом. Семья с семьей. Я осматриваю комнату, узнавая лица людей, которых я встречал на фестивале.

Мой взгляд упал на мускулистого блондина, сидящего в переднем ряду справа от нас. Гейдж наклоняется к женщине, сидящей рядом с ним. Она довольно молодая с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Издалека я не могу разглядеть ее черты, но от того, что я вижу, она кажется довольно привлекательной. Я даже припоминаю, что она и Маккензи выступали на фестивале. Они с Гейджем сидят почти так же, как и мы с Маккензи. Его рука лежит на драпированной спинке скамьи у нее за спиной. Она опирается о подлокотник, глядя на него с обожанием. Мой рот открывается от удивления. Я хлопаю Маккензи по руке.

— Кто это? — спрашиваю я, указывая в сторону Гейджа и женщины.

Маккензи подается вперед, чтобы посмотреть в указанном мной направлении.

— О, это Блэр.

— Они кажутся довольно милыми.

— Ну, так и должно быть. Они встречаются, — Маккензи произносит все это безразличным тоном так, словно мне это должно быть уже известно.

— Он с ней встречается? Я думал, он ухаживает за тобой.

Маккензи медленно качает головой, посылая мне недоверчивый взгляд.

— Я же уже рассказывала тебе о нем в ту ночь, но ты, видимо, не слушал. Между нами нет ничего, все в прошлом. Мы друзья. Это все.

— Но он всегда выступал в роли Невероятного Халка, стоило мне оказаться рядом с тобой. Да и то, как он вел себя за ужином...

— Энди, он пытался защитить меня от боли. Он думал, что, если будет флиртовать со мной, это заставит тебя отступить. О, у меня было большое желание пристукнуть его, когда он рассказал мне о своем плане, — опустив голову, она смотрит на свои судорожно сжатые пальцы.

Потрясенная улыбка расплывается по моему лицу. Эта женщина завораживает меня. Сирена для мужчин. Каждый мужчина хочет спасти ее, даже если она и не нужна ему в качестве спутницы жизни.

— Я вижу. Так ты думаешь, что у них все серьезно.

— Да. А ты, случайно, не сошел с ума?

— Этот горилла заставил меня страдать от ревности в эти выходные больше, чем за всю мою жизнь. Нет. Не в этот раз.

Маккензи наклоняется. Ее теплые губы слегка прижимаются к моему уху.

— Мой Неандерталец.

Начинает играть музыка, оборвав наш разговор. Я обнаруживаю себя еще более удивленным тем, что место больше всего походит на рок-концертный зал, чем на церковь. Группа вокалистов начинает петь песни о поклонении и хвалу. Они звучат не как гимны, с которыми я был знаком. Это словно запоминающиеся мелодии, находящие отражение в жизни. Прихожане встают, хлопают и подпевают. Я становлюсь горячим из-за волнения, почти забытого, посещавшего меня во время службы, когда подходит священник, здоровается со всеми и предлагает сесть.

Священник моложе, чем я ожидал. Я думал увидеть старого священника, который прочтет нам длинную проповедь о том, что все мы грешники и попадем прямиком в ад. Вместо этого перед моими глазами находится мужик лет сорока с черными, как смоль волосами. Он скачет по всей сцене, почти кричит, в то время, как проповедует. Это довольно трудно, идти с ним в ногу, но он знает наверняка, как привлечь толпы.

Пока он говорит, я вытаскиваю ручку из своего нагрудного кармана. Это мой шанс узнать, поедет ли Маккензи вместе со мной. Она ведь не может возражать мне вслух, пока мы находимся в церкви. На брошюрке, переданной мне, я пишу: «Ты поедешь со мной?»

Я слегка толкаю Маккензи, которая, кажется, с головой погрузилась в проповеди священника. Она глядит вниз на брошюру, глаза расширяются при прочтении. Ее улыбка дрожит, когда она берет ручку из моих рук и быстро пишет: «Мне еще нужно время».

Я устал ждать. Это может показаться эгоистичным с моей стороны, ну и пусть, но я боялся, что, если она не присоединится ко мне сейчас, все те успехи, которых мы достигли, сойдут на нет. Я забираю ручку и пишу: «Я действительно хочу быть с тобой!»

Джеки подалась вперед, глядя между нами. И хотя голос священника достиг небывалой высоте, я все же слышу, как она тихо хихикает над нашей перепиской.

Маккензи вытаскивает ручку из моих пальцев и строчит: «Я тоже хочу быть с тобой, но...»

Я протягиваю руку, останавливая ее от написания. Она поднимает глаза, наполненные слезами. Я качаю головой и забираю ручку из ее пальцев. Быстро пишу: «Поговорим после церкви».

Маккензи кивает, вкладывая свою руку в мою. Для всех присутствующих мы сидим рядом, взявшись за руки и чинно слушаем священника, проповедующего о любви и милосердии. Я думаю, что Маккензи рассказала ему о произошедшем со мной, и поэтому он выбрал подобную тему для проповеди. Но в глубине души я считаю, что был прав, наказывая себя столько лет, да и Бог наверху хотел видеть мои страдания, которые привели к очищению.

— Прощение — это всего лишь вопрос принятия того, что есть вещи, которые мы не можем контролировать, — голос священника звучит громче. Какие правильные слова! — Бог никогда не возложит на вас больше, чем вы можете вынести.

Я сижу, погрузившись в раздумья после этих слов. Кажется, он обращается непосредственно ко мне. Когда проповедь заканчивается, священник просит нас склонить головы в молитве. Мы опускаем головы в знак почтения. Маккензи крепче сжимает мою руку, переплетя наши пальцы. Искра решимости зажигается внутри меня. Она должна поехать со мной! Но ведь она и хочет быть со мной. Итак, я не отступаю без боя!

Проповедь заканчивается. Аминь. Я гляжу на женщину, льнущую ко мне так, словно она часть меня. Эмоции кружатся на ее красивом лице. Она наклоняется к Джеки и шепчет ей потихоньку несколько слов, после чего мы все встаем, готовые покинуть церковь.

Прихожане начинают расходиться из зала. Я жду, когда выйдут Маккензи и ее семья, но вместо этого она крепче сжимает мою руку и выталкивает за скамью. Она тащит меня к алтарю так быстро, как может, подальше от всех, прежде чем нас остановят. Я пытаюсь спросить, что происходит, но она шикает на меня. Мы поднимаемся по длинной лестнице, и она начинает дергать дверные ручки, пока не находит дверь, которая открыта. Девушка вталкивает меня в помещение, которое оказывается воскресным классом, захлопнув дверь за нами.

Я тянусь, чтобы найти выключатель и зажечь свет, но наталкиваюсь на руки моего ангела. Она прижимается своим ртом к моему. Я чувствую вкус ее слез на губах, но это не останавливает меня. Я целую ее также неистово, как она нуждается во мне, лаская ее спину и прижимая чуть ближе к себе. Если бы мы были в другом месте, а не в церкви, я бы не удержался от соблазна и взял ее. Когда она отстраняется, я шепчу:

— Что это было?

— Я не могу поехать с тобой, — говорит она.

Темнота окутывает ее, не давая мне возможности разглядеть выражение ее лица.

— Почему? — спрашиваю я, растерявшись. Она откликается так, будто внутри нее разыгрывается неистовая буря. Зачем бороться с тем, чего она действительно хочет?

— Потому что, — ее голос дрожит от раскаяния.

Я обхватываю ее лицо руками.

— Этого недостаточно для меня, Микки. Я должен знать — почему?

Она берет мою руку в свою ладонь, убирая от лица, и целует мое запястье.

— Потому что это было бы неправильно.

— Но почему? — получить столь категоричный ответ ничуть не лучше, чем попасть в пасть льву. Это невозможно.

Маккензи отодвигается от меня, скрещивая руки на груди.

— Оливия навряд ли обрадуется, когда мы расскажем ей о нас. Она будет очень расстроена. А я знаю, что она делает, когда расстроена. Мне бы не хотелось, чтобы хоть что-то испортило свадьбу Морган и Гэвина.

— Да кого заботят расстройства Оливии? Это касается лишь тебя и меня!